Полосатые всадники шли рысью, как на параде. Впереди гарцевал седобородый великан в красном парчовом халате. В его руке сверкал кривой клинок. Не менее красочно выглядели и другие офицеры. Их разноцветные чалмы, яркие халаты, богатое блестящее снаряжение резко выделялись на фоне более скромного убранства рядовых сарбазов.

— Да... красавцы! — заметил Танкушич. — И сила, видать, есть. А вот дух какой — это мы посмотрим...

От противника нас отделяют уже не более двухсот саженей. Подаю знак трубачу. Звучит сигнал «карьер». Махнув клинком в сторону врага, пришпориваю лошадь. Чувствую, как позади загудела под копытами земля.

Кто-то сразил пулей седобородого конника. Лава «богатырей» остановилась. Несколько офицеров и сарбазов бросились к убитому. В этот момент наши эскадроны и налетели на эмирских гвардейцев. В воздухе засвистели шашки, послышались глухие удары, вопли, ругань, ржание лошадей. Строй «богатырей» сломался, попятился. Затем они показали хвосты. Валлах и Габор погнали противника. Кавалеристы-пограничники  схватились с вновь появившимися на фланге афганцами. Мадьярский дивизион помог пулеметным огнем и снова рассеял наемников.

Я остановил увлекшихся погоней. Враг располагал еще большой силой. Нам нельзя было об этом забывать и распыляться. Подразделения вернулись и заняли более выгодные, чем были раньше, позиции.

Приведя себя в порядок, «полк богатырей» пошел в новую атаку. На этот раз их было куда меньше, да и наступали они уже не с прежней уверенностью. Стоило нашим пулеметчикам свалить нескольких офицеров, как гвардейцы повернули назад. Мы опять преследовали их до тугаев..

Танкушич прочесал близлежащие кустарники. Пограничники выловили десятка два сарбазов, подобрали трофеи. Вблизи дороги обнаружили ковровые мешки и узлы. Кое-где валялись упавшие с арб кожаные и деревянные сундуки. Некоторые из них были разодраны и разбиты, и мы увидели ярко блестевшие на солнце золотые слитки и монеты, искрящиеся драгоценные камни.

Я распорядился собрать оружие и ценности в одно место и на охрану их выделил взвод с пулеметом: чем черт не шутит — еще вздумают бухарцы отбить сокровища эмира. Трубачу приказал играть «аппель». Со всех сторон потекли к своим флаг-знакам кавалеристы и начали выстраиваться в линию колонн.

Ко мне подъехал Габор и стал горячо убеждать, что сарбазов надо преследовать. Я возразил:

— Нет у нас сил для этого. Хорошо и то, что мы их не пропустили. Все же это лучшие части эмира, и с ними надо держать ухо востро.

— Какое ухо? — не понял Габор.

Комиссар Рудольф Сабо стал по-венгерски разъяснять смысл этого выражения и сразу вдруг как бы осекся.

— Смотрите!

К нам несся конник. Это был Габриш.

— Что стряслось?

— Эмир удрал!

Я попросил бойца доложить подробнее.

— Мы захватили сарбаза. Он сказал, что Сеид Алимхан с конвоем уже за железной дорогой.  

— Где пленный?

— В эскадроне. Он тяжело ранен.

— Передайте Танкушичу, пусть отправит «языка» в Кизил-Тепе, а сам с подразделением следует за нами.

4

Наши жаркие схватки с отходящей вражеской колонной были лишь маленькими эпизодами большого сражения, развернувшегося к юго-востоку от Гиждувана. Еще утром я получил сведения, что западнее нас с ходу вступил в бой прибывший из Ташкента эскадрон курсантов. Вскоре туда же подошли головные подразделения отряда П. И. Сокольского. В 7 часов утра они взяли кишлак Ирзиван.

Сокольский, на которого было возложено общее руководство операцией по захвату Алимхана, одобрил наши действия. Он сообщил, что к Кизил-Тепе уже подходит сводный курсантский и 6-й стрелковый полки, и требовал от нас не выпускать войска Алимхана из Зеравшанской долины.

Мы двигались в предбоевом порядке. Далеко вперед и на фланги ушли боевые разъезды. Все уже изрядно утомились, мучила жажда, но никто не сетовал на трудности.

На горизонте показалась конная группа. Присмотрелись — опять афганцы. Решили атаковать их с ходу. Выслал на фланги пулеметы, начал строить фронт. Но противник, увидев наши приготовления, свернулся в походную колонну и галопом поскакал на юг.

— Ничего не понимаю, — развел руками Валлах. — То на пулеметы лезли, как одержимые, а теперь уклоняются.

— Не соврал, видимо, пленный, — вслух подумал я. — Пожалуй, и впрямь удрал от нас эмир. Если это так, то зачем активничать его воинству? Оно будет теперь только сдерживать нас.

Рудольф Сабо заволновался, горячо воскликнул:

— Надо спешить! Кони встанут — пешком пойдем!..

Перестроились в линию колонн и понеслись переменным аллюром. Афганцы держались поближе к речной  долине. Нас это устраивало: легче было отрезать их от железной дороги.

Солнце повернуло к закату, но припекало еще довольно чувствительно. Людей разморило, клонило в дрему.

Кто-то заметил два бронепоезда (настоящих, не хлопковых). Они катили со станции Кизил-Тепе. Из труб валил густой черный дым.

— Набирают скорость, — заметил комиссар. — Особенно первый. Смотрите, насколько оторвался от второго.

Грохнул артиллерийский выстрел. Снаряд пролетел над нами и разорвался далеко позади. Там, где он упал, не было ничего подозрительного.

— Хлопцы, да ведь, никак, с бронепоезда метят в нас! — первым сообразил Пархоменко.

Новый разрыв снаряда подтвердил эту догадку. Он взметнул столб земли уже перед нами.

Мы решили броском выйти из-под огня. Направились в недалекий лесок. Вокруг часто лопались гранаты.

— Трубач, знаменщик, за мной!

Не оглядываясь, я поскакал к тому бронепоезду, что бил из шестидюймовки. Навстречу ударили пулеметы. Рывком осадил лошадь, кулем свалился на песок. Человек двадцать бойцов, следовавших сзади, сделали то же самое.

— Знамя кверху! Ковач, играй «отбой»!

Янош Ковач торопливо прочищал забитый песком мундштук. Наконец затрубил. Красноармеец со знаменем встал во весь рост и замахал красным полотнищем. Пушки умолкли. Объяснение с артиллеристами было бурным. Оказалось, когда бронепоезда стояли в Кизил-Тепе, через железную дорогу проскочила какая-то конная группа. Ее заметили слишком поздно. Тогда решили накрыть тех, кто наверняка последует за головным подразделением. И вот наблюдатели сообщили, что к полотну «валом валит кавалерия противника».

Так очутились мы под ударом своих же орудий.

Уладив конфликт, я со знаменщиком и трубачом отправился на паровозе на станцию Малик. Отряд в конном строю двинулся туда же.  

На место прибыли под вечер. Я по прямому проводу доложил Д. Е. Коновалову о происшествии. Он разрешил нам пока отдыхать.

— Алимхана преследует другой отряд, — сказал Дмитрий Ефимович. — А что вам дальше делать, объяснит Крыжин. Он скоро к вам прибудет.

Начальник штаба явился, когда уже стемнело. Возле станционного садика горели костры. Там расположились бойцы эскадрона Танкушича. «На огонек» собрались друзья из других подразделений.

— Пойдем и мы к ним, — предложил мне Крыжин.

Увидев нас, Танкушич хотел было подать команду, но Крыжин жестом остановил его:

— Отдыхайте, беседуйте...

Комиссар втиснулся в круг красноармейцев, а я присел с Крыжиным на край сухого арыка. Сергей Викторович пристально взглянул на меня и, как бы подводя итог каким-то мыслям, сказал:

— В общем, промашку мы дали. Понадеялись, что эмир будет следовать вместе со своими гвардейцами. А он их бросил. Переждал, пока наши бронепоезда ушли в Кизил-Тепе, и перемахнул через путь. Красноармейский разъезд, заметивший беглецов, пытался гнаться за ними. Но подвели уставшие кони...

К нам подошел Валлах. Он слышал, о чем говорил Крыжин.

— Так почему же нас здесь задержали? — возмутился он. — Почему не бросили по горячему следу?

— Не кипятись, — успокоил его Крыжин. — Вы тоже помотались немало. На таких лошадях разве догонишь? Преградить путь эмиру командующий фронтом приказал частям Первой Туркестанской кавалерийской дивизии, которая освободила район Китаб — Гузар — Шахрисябз. Вам же предстоит вернуться в Катта-Курган. Попутно очистите от разбежавшихся сарбазов полосу между Зеравшаном и железной дорогой.