Из бара он вышел, одержимый видением нападающих хулиганов, отправился в магазин товаров домашнего обихода, где и приобрел чудовищных размеров нож для разделки мяса. Пока что не был уверен в целевом назначении ножа. В сумбурной его голове клубились разные проекты разных планов. Хулиганы бесспорно должны нападать с ножом. Стало быть, на всякий случай надо позаботиться об их вооружении, ведь с них станется — в рассеянности плохо экипируются и как раз позабудут нож… А, возможно, ножом придется пригрозить миллионеру, когда откажется жениться на пани Матильде… А если, к примеру, взять да и броситься на нее пораньше утром: «Кошелек или жизнь!..», то есть «Журнал опозданий или жизнь!..»

Старательно спрятав нож под пиджаком, он вернулся на службу перед самым окончанием рабочего дня. У него таки хватило трезвости позвонить жене и героически убедить ее, что он всю ночь проработает у приятеля. А после принялся ждать…

В четыре часа сослуживцы начал и расходиться. Лесь, когда в комнате никого не было, бь тро залез под Каролеков стол, заслонившись чертежной доской Решил сидеть в этом убежище, пока все не уйдут, и он не останется в мастерской один.

Лесь сидел на полу, в тесноте и неудобстве, в голове по-прежнему бурлила неразбериха, а вокруг по-прежнему раздавалось множество голосов. Прошло довольно много времени, голоса, наконец, утихли, вместо них Лесь услышал шаги. Шаги приблизились, из-за своей доски он узнал пленительно знакомые ноги красивой Барбары. Ноги остановились, и сердце Леся защемила сладкая истома. Вдруг к ногам Барбары подошли еще ноги, на сей раз мужские. Остановились позади Барбары. Ее ноги переступили и повернулись навстречу тем, мужским. Ни одного слова.

Через некоторое время Лесь вдруг сориентировался, что, исходя из позиции четырех обозреваемых ног, ситуация наверху ему не слишком симпатична. Ноги еще раз изменили позицию, и упомянутая ситуация не понравилась ему вовсе. Он побледнел, сердце забилось ревностью и злостью, а хаос в голове усилился и вроде бы определился. Ах! Значит, вот как?!..

Лесь усиленно пытался вычислить обладателя мужских ног. Темно-серые брюки из «тропика» носят почти все в мастерской, а вот у:: 'го к тому же легкие с дырочками, серые ботинки с итальянскими носами?! Кто?! Кто с сегодняшнего дня смертельно ненавистный враг?! Кого из этих мерзких, отвратительных кретинов выбрала прекрасная Барбара, увы, до сих пор недоступная для Леся! И еще как выбрала!.. Увидеть, узнать, а после убить!!!..

Осторожно дыша, Лесь подвинулся на полу, стараясь выглянуть под другим ракурсом. Это удалось отлично, угол зрения несомненно расширился, но добавочное зрелище красным туманом заволокло глаза. Охваченный гневом, он сорвался бы с места, не соблюдая осторожности, и, конечно, набил бы весьма серьезную шишку на темени, но, к счастью, не идентифицированные ноги в серых брюках вдруг задвигались и сделали шаг в направлении выхода. Остановились, как бы приглашая, затем сделали несколько шагов, а ноги Барбары послушно отправились за ними. Потом стало тихо, и Лесь сделал вывод, что ноги снова задержались. Неописуемая моральная пытка достигла апогея, когда вдруг из коридора послышались голоса, а вместе с тем Лесь увидел, как расстаются четыре интересующие его ноги.

Он перевел дыхание, испытав нечто вроде слабенького облегчения, и начал старательно прислушиваться к голосам в надежде узнать обладателя таинственных конечностей, связанных с Барбарой. Увы, голосов было несколько, в довершение всех бед Лесь не узнавал ни одного из них.

В проектном бюро сделалось тихо. Несмотря на это, он продолжал сидеть в своем убежище — по установившемуся обычаю последний из уходящих придет в комнату закрыть окно. И Лесь все сидел и сидел, нескончаемые столетия, а тот, последний трудолюбивый придурок, все не приходил, будто и не думая уходить из мастерской. У Леся затекло все тело, и, дьявольски ревнуя к Барбаре, он впал в унылое, яростное, мрачное отчаяние, позабыв все на свете, кроме одного. Натужно и злобно размышлял он о загадочном выборе Барбары и представлял, как разыщет этого типа. Перед глазами поплыла картина страшного мордобития, восторженное лицо Барбары, падающей в объятия сильнейшего, то есть в его, Лесевы, объятия; эти образы столь зачаровали его, что он перестал обращать внимание на время и неудобства. Почти забыл, где и зачем сидит. Задумчиво извлек сигарету, потянулся за спичками…

— Черт бы все побрал! — раздался от дверей нетерпеливый голос главного инженера. — Погляди, Анджей, опять то же самое! Вот гаденыши, все окна оставили открытыми! Закрой здесь, а я пойду посмотрю у сметчиков.

Лесь замер со спичками в руках. Ведь он не расслышал шагов главного, который заговорил уже от дверей комнаты. И тех шагов, тех ног в итальянских ботинках тоже не слышал! Qx, любой ценой надо увидеть ноги главного инженера!

Анджей закрыл окно и балкон и вышел. Лесь только того и ждал. Тотчас вылез из-под стола и торопясь пролез на четвереньках к двери. Осторожно приоткрыл дверь и высунул голову у самого пола. Главный стоял в комнате кадровички около входных дверей, и видно его было только сверху. У него были, правда, темные брюки, но и у Анджея тоже были темные брюки, все словно сговорились носить одинаковые брюки, а ботинки Лесь никак не мог увидеть!

Стоя на четвереньках, он тоскливо наблюдал, как все вышли из помещения и захлопнули замок. До завтрашнего утра времени было вдоволь.

И тащилось оно немилосердно долго. Почти совсем протрезвевший Лесь ужасно оголодал, купить что-нибудь забыл, а выходить не хотелось. Обошел всю мастерскую, нашел кусок засохшего хлеба и немного прогорклого масла, съел все это, запил водой, затем снял с полки большой глиняный жбан из магазина народных промыслов и, размышляя о сложных своих проблемах, принялся точить мясницкий нож. Наточив нож, нашел в ящике стола короткий толстый шнур, скептически осмотрел и, не видя пока что способа применения, положил на всякий случай вместе с ножом.

До вечера все еще было далеко. От скуки Лесь потащился к своему столу и осмотрел начатый чертеж. От скуки же взял карандаш и провел линию. Посмотрел, провел еще одну. Обе линии оказались там, где и положено быть, и заинтересованный Лесь продолжил работу.

Когда он снова посмотрел на часы, было уже около десяти. Рабочий чертеж шкафа был закончен. Он бросил свое занятие, вышел из служебного помещения, старательно закрепив дверь, чтобы не захлопнулась, и отправился на запланированный ужин.

Уже около двенадцати он добрел до работы крупным зигзагом — не только с полной сумятицей в голове, но и с приятным чувством достигнутой цели. Лесь не был уверен, какова же, собственно, эта цель, однако такой пустяк его не особо смущал. Беспокоило, правда, досадное и туманное ощущение, что нормальный путь на службу невозможен, ибо сторож наверняка уже закрыл ворота, и посему необходимо перелезть через два забора и забраться в окно.

Потребленный за ужином алкоголь окрылил и прибавил куражу. Форсируя второй забор, Лесь вознамерился спеть громкую и вместе с тем трогательную песню: он даже открыл рот, дабы издать чистую и внушительную руладу, однако неожиданно потерял равновесие и свалился на землю, в результате чего внезапная страсть к пению закономерно поубавилась. Наконец, он пробрался на задний двор своей собственной службы, и осталось лишь преодолеть окно на лестничную клетку. Уже будучи около окна, услышал лай и вспомнил, что у сторожа есть собака, которую ночью спускают с цепи. Собака вылетела из темных ворот с яростным лаем и понеслась прямиком на Леся.

В нормальных условиях, в средней кондиции и без всякого допинга форсирование высокого окна связано с известными трудностями и затратой времени. Сейчас же перед лицом стремительной, рычащей, гавкающей опасности, Леся подбросила явно сверхчеловеческая сила. Уже находясь по другую сторону подоконника, он услышал неоспоримые звуковые признаки пробуждения сторожа и укрылся за дверью в подвал, не понимая, почему сторож медлит, и не очень-то представлял, что произойдет, когда тот появится.