Изменить стиль страницы

— Нужно его спустить с поводка и дать как следует побегать.

Милоша поразило, что полковник Тауэрс говорил о «роллс-ройсе», как о комнатной собачке; он был владельцем парка из семи автомобилей, но всем остальным предпочитал именно этот, буквально обожая его, а теперь и Милош стал относиться к машине точно так же.

Людмила застонала во сне и, повернувшись, легла на живот. Хотя Милош смертельно устал, его пенис напрягся. Он представил, что будет, если он осмелится войти в нее сзади. Теперь уже он сам громко застонал, охваченный страстным желанием. Если он сделает это, то потом ему придется покорно сносить ее молчание в течение нескольких недель, а может, и месяцев. Рисковать не стоило. Его жена была фригидной и отказывалась идти к врачу. Прошло почти девять недель, как они опять вместе, и за это время она лишь дважды позволила овладеть собой, очевидно, не испытав никакого удовлетворения. Гораздо лучше было развлекаться с нею в пражском лесу, тогда по крайней мере они оба получали удовольствие от мастурбации. Да что угодно лучше, чем вот так.

— Разве я хоть раз солгал тебе в письмах? Разве все, о чем я писал тебе, неправда? Разве это не рай? — хвастливо заявил он в самый первый вечер, проведенный в светлой, уютной квартирке над гаражом, где у них были даже собственные радио и холодильник, а внизу, под окнами, — фруктовый сад, а там ветви апельсиновых и грейпфрутовых деревьев ломились от плодов величиной с футбольный мяч, которые, как ему сказали, он может рвать, когда захочет; их было столько, что с избытком хватило бы каждому из многочисленных домочадцев Тауэрсов.

Даже тогда, в тот чудесный вечер, когда они только воссоединились в своем первом, по-настоящему общем доме после долгих месяцев разлуки, причиной которой сначала стала тяжелая болезнь ее матери, а потом череда осложнений с документами, даже тогда в ее манерах сквозила странная, едва ли не ледяная сдержанность. Ей всегда была присуща некая таинственность. И эта черта была одной из многих, так его привороживших.

— Да, рай для богатых, — заметила она со своей полунасмешливой, полугрустной улыбкой.

— Что ты вдруг такое говоришь, — отозвался он и почти тотчас забыл ее слова, с громким хлопком выбивая пробку из бутылки с шампанским, весьма заботливо присланной от миссис Тауэрс, а затем, залпом осушив пару бокалов, опрокинул ее на спину, чтобы сделать то, о чем давно мечтал.

Милош растерянно покачал головой. Ему бы лучше поспать немного. На следующей неделе будет очень много работы, поскольку утром приезжает в Палм-Бич Сьюзен, дочь Тауэрсов, которая последние шесть или семь месяцев провела в Европе, совершенствуясь в иностранных языках. По словам Джефферса, она была сущим наказанием, хотя несмотря ни на что оставалась непогрешимой в глазах родителей. Милош хорошо понимал их чувства. Он не сомневался, что именно так будет относиться к ребенку, неважно, мальчику или девочке, которого Людмила понесет от него. Он снова задрожал от вожделения.

— Людмила, Людмила, мой ангел… — зашептал он.

Никакого ответа. Он тяжело вздохнул, убедился, что будильник поставлен на семь утра, забрался в постель и моментально заснул.

Людмила проснулась, едва услышав, как поворачивается ключ в замке, и настороженно ловила каждое движение Милоша, каждый звук, раздававшийся в комнате, и сначала старалась изо всех сил лежать неподвижно, притворившись, что крепко спит, не зная, какое положение ей лучше принять, чтобы Милош наверняка не смог к ней подобраться. И только когда его дыхание перешло в тихий храп, она наконец расслабилась и сама вздохнула с облегчением.

Порой ей казалось: взглянув утром в зеркало, она увидит, что ее волосы цвета воронова крыла стали белее снега, как это случилось с ее бедной матерью, пока та болела. Она знала, что можно поседеть за одну ночь от сильного потрясения: она видела, как это произошло с несчастной мадам Фарбрингер, когда ее сына увезли на допрос и он больше уже не вернулся.

А сейчас, лежа, уставившись в потолок, она горько усмехалась, вспоминая, как горячо молилась об отъезде, ни секунды не сомневаясь, что Америка разрешит все ее проблемы, что как только она ступит с корабля на американскую землю, она будет жить с Милошем долго и счастливо.

Но на самом деле это не ее вина. Людмила пережила ужасное разочарование, когда выяснилось, что она не может уехать из Праги с Милошем, и потому вполне естественно, все ее помыслы были о том дне, когда она сумеет уехать с чистой совестью, уверенная, что не бросает отца, оставляя его одного поддерживать семейные дела, ухаживать за больной женой и растить Наташу, маленькую семилетнюю сестренку Людмилы. Когда она не работала в салоне, не готовила еду и не ухаживала за матерью, то усердно учила английский, причем настолько преуспела в своих занятиях, что смогла написать Милошу несколько длинных писем почти без ошибок.

В тот день, когда она получила визу, сам отец Кузи в конце концов убедил Людмилу, что ее отец не кривит душой, утверждая, будто она — их единственная надежда на лучшее будущее, единственная надежда, что когда-нибудь им всем удастся уехать. И внезапно, словно по мановению десницы Господней, к ее матери вернулись силы, так что накануне отъезда Людмилы в Гамбург, где ей нужно было сесть на корабль, мама даже смогла сделать одной из своих старинных клиенток трехчасовой перманент.

Людмила набрала в легкие побольше воздуха и задержала дыхание, чтобы унять слезы, от которых ее наволочка уже стала влажной. Ей придется дать клятву, что она больше никогда не будет плакать. Слезы портят внешность. Уже достаточно скверно и то, что доктор сказал, будто она сможет вернуться к своим обязанностям в доме только через четыре недели! Когда миссис Тауэрс увидит ее снова, ей не понравится, если Людмила будет выглядеть как древняя сморщенная старуха. Утром она уберет музыкальную шкатулку, которую родители подарили ей на прощание, и не поднимет крышку, чтобы послушать свой любимый «Вальс конькобежцев», пока не продвинется на пути осуществления своих честолюбивых замыслов и будет улыбаться и смеяться потому, что по-настоящему счастлива, а не потому, что притворяется счастливой ради Милоша.

В своем безудержном стремлении попасть в Америку она забыла, как сильно ненавидела домашнюю работу. Даже покрывать депилятором волосатые голени мадам Винклер и то лучше, чем чистить унитазы, хотя бы и мраморные, похожие на трон, в мужских и женских туалетах на первом этаже особняка в Палм-Бич.

В дни вынужденного заключения в стенах крошечной квартирки она пришла к мысли, что работа парикмахерши, которую она тоже терпеть не могла, на самом деле могла стать единственным шансом вырваться из лап Милоша, как в свое время Милош был ее шансом вырваться из Чехословакии.

Прическа миссис Тауэрс напоминала плохо приготовленное суфле: она держалась, когда тип по имени Альберто заканчивал свой «шедевр», но оседала прежде, чем миссис Тауэрс успевала даже застегнуть все пуговицы на одном из своих многочисленных нарядов. Сколько она платит этому жалкому подобию стилиста? Людмила не имела представления, но была уверена, что его гонорары огромны.

Сколько же пройдет времени, пока она сама скопит достаточно денег, чтобы выйти в этот свободный мир огромного числа предпринимателей и открыть небольшую парикмахерскую или же наняться в солидный салон и жить где-нибудь на свой заработок? Как убедить Милоша разрешить ей иметь собственный счет? Наверняка он заподозрит, что сбережения необходимы ей, чтобы когда-нибудь бросить его. Она вынуждена изображать любящую жену, но после глупого несчастного случая, когда она сломала ногу, ей становилось все труднее и труднее изображать что-либо вообще.

Невыплаканные жгучие слезы подступали к глазам. В этом раю столько денег! Она даже не представляла, что где-то может быть так много денег сразу, которые тратятся на всякие пустяки. Ей становилось плохо, когда Милош рассказывал о бесконечной череде бездумных вечеринок и танцев, бриджа и показов мод, продолжавшихся круглые сутки в этой далекой сказочной стране. Разве полковник Тауэрс хоть раз обмолвился о том, что происходит в Чехословакии? Нет! Он явно был так же равнодушен к страданиям ее родного народа, как и любой другой в этом царстве золота и изобилия, хотя он собственными глазами видел машину русских в действии.