Мы все поняли, но мне почему-то не было жаль Бандзеладзе. Теперь ему нужно возвращаться домой в Грузию. Мы в последний раз поглядели ему в след. Больше я его никогда не увижу.

Панченко и Снитко — друзья-товарищи, недоучившись всего один год, вернутся в Киев. Ларионов — москвич, останется здесь. Наверное, ему будет больно время от времени проезжать мимо здания Высшего Пехотного Военного Училища, видеть его курсантов и преподавателей.

Да, немного жаль их, но и несерьезное отношение к делу и психопатические проявления в военных училищах не поощряются.

Ларионов все причитал: мне брат рассказывал о войне такое! Там такое творится! Такое делается! Солдаты трупам врагов уши отрезают, и это еще только цветочки! Там все почти полные психи — и они меня увольняют лишь за то, что прежде, чем прострелить этой суке голову, я стрельнул ей в живот? — Ларионов, оказывается, расстреливал женщину А знаете, сердце находится в груди не слева, а в центре. Стрелять нужно в середину грудной клетки.

05. Мне, как получившему всего лишь четыре, была от училища выдана путевка не на заграничный курорт, но на отечественный — в Крым. Не стал отказываться, тем более что еще со школы — лет так шесть — не был на море. Сначала, конечно, хотел остаться в Москве у родителей, поездить на дачу, но после передумал, взял путевку.

Мы поехали вместе с Магаем и Григорьевым — моими друзьями, Магай — явный кореец, Григорьев — мари эл. Им тоже «посчастливилось» получить 4. А вот наш приятель Рекуданов все сделал правильно и отвалил на две недели в недавно захваченную Грецию. Как бы то ни было, я вряд ли могу ему позавидовать — в Афинах против наших, несмотря ни на какие меры безопасности (Сашке даже его личный автомат выдали с обязательством носить его везде, даже на пляж) еще совершают теракты какие-то сопротивленцы. И отдыхать — две недели. Всего. Мы же в Крыму в полной безопасности будем месяц. В компании своих. На каждого одноместный, правда, очень небольшой номер. Лафа.

А потом, в августе, практика. Куда меня еще пошлют? Ясно, что на места настоящих боев, то есть на настоящую войну! Здорово. В общем, все прошло более-менее, можно было бы сказать, что просто отлично, если бы Григорьев не будил нас каждое утро очень рано, призывая сходить на очередную экскурсию.

Когда он спит?

06. Мы лежим и греемся на солнышке, время от времени шалим, а время от времени по вечерам слегка перебираем насчет алкоголя. Но здесь за этим особо не смотрят, если при всем своем пьянстве ты не мешаешь другим, не шумишь и так далее.

А вокруг нас самые наихорошие новости. Наши войска в Турции. Организуют независимый Курдистан. Каждый день, завидуя летчикам, смотрим, как сотни бомбардировщиков летят над нами в направлении Турции. Мы радуемся. Многие из нас — Магай и Григорьев и я уж точно — перед пехотным училищем пытались поступить в летное. Хорошо хоть, что тогда, когда мы поступали, еще была возможность — последний год, после неудачи при поступлении в один вуз попробовать поступить в другой и еще в один, то есть вы могли бы одним летом попытать счастья сразу в трех институтах. Если они, конечно, военные, а не гражданские. Но особо престижные — военные. Потом лафу такую прикрыли. Кто не поступил с первого раза, тут же отправлялся на два года в армию. А там, после трех месяцев усиленных тренировок, во время которых от перенапряжения даже некоторые умирают, вас, если повезет, могли отправить на самую настоящую войну.

Никто не сообщает почему, но наша Армия, куда-нибудь вторгаясь, несет какие-то странные потери: вначале минимальные, но после потери начинают нарастать очень.

Возвращаемся в Москву на военно-транспортном самолете, оборудованном туалетом. С нами летят еще человек пятнадцать, так же, как и мы, из военных училищ.

07. В Москве, в училище, мне сообщают, что моя «производственная» практика будет состоять как бы из двух частей: одну неделю я буду служить в «расстрельной» тюрьме, то есть обслуживать таких же, как и мы, ребят, получающих «расстрельный зачет».

Еще три недели я проведу в Северном Казахстане, командуя (о боже, какая ответственность!) сотней солдат. Мотопехота. Все молодые. Меня будет курировать капитан. Я буду «работать» по специальности: предстоит взорвать завод по производству удобрений на самом юге северного Казахстана. Вся проблема лишь в том, что завод находится немного южнее самого юга Северной части Казахстана и, значит, по соглашениям, должен отойти Казахстану после отторжения северной части. Но пока эти территории — под нашей, Российской оккупацией. Завод может производить удобрения, но… и еще кое-что. Технология позволяет. Приказ взорвать здания и оборудование, и, желательно, одним разом все.

— Есть, товарищ полковник!

08. Неделя службы в «расстрелке». Когда я получал этот зачет, то и представления не имел, как здесь все устроено и обставлено. Получая зачет, ты просто жмешь на курок. Ты не задаешься вопросом: кто (и при том быстро ведь!) смывает кровь со стен, кто «распинает» преступников, кто после казни относит их тела? После казни тела сжигаются в топках местного крематория. Но их туда еще нужно довести, дотащить на тачках.

Казнимый загоняется на место казни с помощью электрошоковых дубинок — это тогда, когда он сопротивляется, но таких не очень много, обычно один на семь-восемь казнимых. Потом ты предлагаешь ему завязать глаза и говоришь, что перед самым расстрелом расстреливающий сообщит ему, что сейчас начнет стрелять. Но это не всегда соответствует истине, курсанты ведь нервничают!

То есть иногда ты, зная, откровенно лжешь. И не по своей вине!

Правильнее было бы сказать: вам должны сообщить перед расстрелом, что в вас будут стрелять.

Перед казнью, за день до нее, к осужденному приходит священник. Если человек хочет, то исповедуется. В основном, люди отказываются.

Снимая мертвые тела со стен, очень часто приходится вляпаться в их испражнения — перед или сразу после смерти человек ходит под себя и по большому, и по маленькому. Тяжелая служба, точно. Самое противное в ней, конечно, это добивать осужденных за курсантов, которые не смогли их казнить — попадалось и такое. Или человек сильно ранен, так что курсант подумал, что казнил его, а после почему-то не может в упор выстрелить в голову, или вообще у курсанта сдали нервы, и он не стал исполнять приказ. Тогда это должен сделать дежурный.

Мне выпало так вот дежурить в один из дней двенадцать часов. Каждые 10 минут — казнь. Шесть на двенадцать — семьдесят два. 72 человека за одну смену. Пришлось «доделывать», как здесь говорят, «три работы». Зато ребята завязываются кровью с системой. Я долго думал, что это в принципе правильно. Утешало лишь одно: после этого зачета многие из этих курсантов будут здесь, в расстрельной тюрьме, проходить практику.

09. А в Казахстане все оказалось не совсем так, как мне сообщали в Москве, да, мне дали в подчинение сотню солдат, но половиной из них должен был командовать Магай, впрочем, подчиняясь при этом мне. А Магай любит деловые предложения вносить! Говоришь ему: сделай то. А он в ответ сто рацпредложений — и ничего не делает из того, что ты ему сказал сделать. Единственно, когда я смогу покомандовать всей сотней, так это первые три дня, пока Магай еще не прибыл, у него почему-то по приказу была задержка на три дня, но, по тому же приказу, он почему-то был должен окончить практику на три дня раньше. Вот несправедливость!

Короче, в один день на машинах мы добрались до места. Нас несколько раз обстреляли местные партизаны, но никого, по счастью, не убили. Были раненые, в основном легко. Пришлось, приехав на место, вызвать санитарный вертолет с базы. Вертолет прилетел через полтора часа, хотя должен был прибыть по нормам через час максимум, забрал раненых и улетел.