Кругом много красивых цветущих белыми, красными и розовыми цветами деревьев. Боб говорит, что это деревья Техаса. У них удивительный светлый-светлый гладкий ствол, похожий на ствол эвкалипта. Слои коры все время отшелушиваются и падают на землю. А листва, по-видимому, совсем не густая. Светлые, желтовато-зеленоватые стволы и ветви прослеживаются почти до верха. А из ветвей трели. Соловей? Нет. Птица эта, которая поет как соловей, только чуть грубее, называется «кардинал». Она ростом со скворца и красная.

Вечером, когда спадает жара, вся семья опять на улице.

Сад освещен люминесцентными лампами, кругом — стрекочут цикады. Но вдруг, прерывая все, раздается трель какой-то птицы. Потом опять, опять… Я спросил, что это за птица, Мардж засмеялась и проводила меня к люминесцентному фонарю.

— Смотри, — сказала она. Через несколько секунд опять раздался треск, и вокруг светящейся трубки пролетели искры и молнии. — Эта трубка автоматически убивает разрядами бабочек и мошек, летящих на огонь.

А хозяин в это время был занят кошками.

У Ратфорда три кошки — одна слепая. Но у всех нет когтей на передних лапах. Многим кошкам делают хозяева здесь такую операцию.

Удивительно наблюдать, как Боб — очень занятый и серьезный человек — заботится о своих животных. Черная кошка ослепла год назад — попала под машину и, по-видимому, повредила зрительные нервы. Каждое утро в шесть утра Боб выносит ее в сад, где она одиноко бродит. А вечером он осторожно приносит ее обратно в дом, дает ей пищу… Вторая кошка — белая, наоборот, страшно активная, вся покрыта шрамами от драк. Целый час ножницами и пинцетом он снимал швы с одной из ее ран, ругая ветеринаров, которые зашивали рану белыми нитками. «Это на белой-то кошке!» — все время возмущался он.

Вечером я сидел за столиком на улице, у бассейна. Тепло. Белая кошка что-то ищет в траве. Боб говорит, что она ищет огромную лягушку, с которой они — старые и хорошие друзья.

Снова дневник.

23 июня, воскресенье. Пишу в самолете. Теперь уже «Боинг-767» компании «Дельта» несет меня в самый северо-западный угол США.

В журнале, который дала стюардесса, прочитал, что за последние пять лет продажа персональных компьютеров увеличилась в четыре раза, но в последние несколько месяцев их перестали покупать, и многие считают, что дело не только в цикличности рынка. Дело в том, что эти машины, несмотря на широкую рекламу, оказались не в состоянии решить те задачи, которые от них ожидали. Кроме того, оказалось, что большинство из них не может обмениваться информацией друг с другом.

Поэтому для многих компьютеры оказались страшно дорогими, блестящими, сверкающими стеклянными экранами, собирателями пыли. Когда специальная комиссия обследовала, что делается с компьютерами, купленными год назад, она нашла, что большинство из них стоят в углах без дела или используются там, где проще было бы обойтись без них. Идея получения и обработки максимального числа данных для принятия самого верного решения — так же из-за несовершенства технологии — часто приводит к хаосу. Кроме того, многие ожидают новую систему «Сиерра», которая появится только в конце года. Поэтому мэр города Сан-Франциско — женщина — первая из мэров больших городов, запретила тратить деньги на компьютеры, которые до этого старался купить каждый, у кого были деньги. Ведь расследование показало, что появилась боязнь машин, потому что трудно ими управлять, они плохо связаны друг с другом. Многие разорились, потому что накупили машин, которые несовместимы друг с другом.

Оказалось, что большинство покупателей выяснили также, что они не знают, как использовать эти машины, и не уверены — нужны ли они вообще.

На аэродроме встретил знаменитый гляциолог и руководитель одного из отделов геологической службы США Марк Майер. По дороге он рассказал, что продает свой дом потому, что ему предложили стать директором одного из ведущих научных институтов в Боулдере, в штате Колорадо, и он принял предложение, А ведь его дом стоит так удивительно, у самого обрыва к огромному фиорду, на высоком мысу, среди гигантских рододендронов и елей, и в каждое окно — на кухне, в столовой, на террасе — видно море. Мне кажется, что Марк будет скучать без этого дома…

После ужина поехали забрать дочку Марка. Она — студентка. Но летом работает официанткой, кассиршей — делает все, что заставят в местном кафе-ресторанчике. Вышла к нам совершенно усталая, разбитая. У нее, видно, грипп, который она переносит на ногах. Марк считает, что она должна держаться, работать, а не сидеть дома.

По дороге встретили перебегающую дорогу облезлую лису.

Завтра Марк забирает меня с вещами и везет в свою геологическую службу, где я прочитаю лекцию и встречусь со старыми друзьями. Заночую где-то в другом месте, поэтому обратно уже не вернусь. Да и не до меня моим новым хозяевам, ведь Марк и Барбара готовятся к гараж-сейлу, полной распродаже вещей в связи с переездом. Поэтому очищали от веток дорогу, разбирали вещи.

Хожу среди диких зарослей рододендронов и цветущего иван-чая и разыскиваю все новые и новые цветы.

Пожалуй, удивительная разность, непредсказуемая разнообразность цветов, которые я здесь в Америке встретил, удивляет меня больше всего. Больше, чем автомобили, дома и люди.

А к гараж-сейлу уже все почти готово. Кругом лежат многие вещи, самые простые: кусочки материи и кожи в коробках, заржавленные и почти новые топоры и пилы. На многих надписи: «2.00», «1.00»… Мне так хочется купить у Марка его огромный наточенный мачете. Взял в руки: Этикетка — «2.00». Всего два доллара! Но что с ним делать? А Марк уже торгуется:

— Я прошу два, но отдам за один доллар.

На другой день, ровно в восемь, мы были уже в геологическом управлении, и через десять минут началась моя лекция. После лекции встретил старого приятеля — Боба Кримелла; я знал, что он не только гляциолог, но и летчик, известный тем, что летал и садился на ледники. Спросил его, летает ли он.

— Хочешь, слетаем, покажу тебе ледник Маунт Районир? — вдруг спросил он.

— Конечно, хочу, но когда? Ведь в четыре часа Алл Рассмуссен, теоретик Марка, должен уже везти меня в другой город, в Сиэтл, где я останусь ночевать у кого-то.

— Ну, у нас масса времени, — ответил улыбающийся, обросший легкой пушистой бородой Боб. — Сейчас десять тридцать. Давай поедем отсюда в одиннадцать. Тогда мы успеем как раз на паром. Дело в том, что я живу на острове, посреди фиорда, и самолет мой тоже там.

Через час мы подъехали к автомобильному парому. Боб оставил машину, и еще через полчаса мы уже высаживались на пристань, заросшую какими-то незнакомыми мне деревьями с гладкими светло-коричневыми стволами, с которых свисали ошметки коры. Вдоль острова шла полоса каменистого пляжа шириной метров двадцать. Было время отлива.

Нас встретила у выхода с парома улыбающаяся круглолицая загорелая женщина. Я уже знал, что это жена Боба — учительница средней школы. Рядом стоял большой, вездеходного типа, фургончик. Боб сел за руль, и мы поехали по пустынной, залитой солнцем дороге, напоминающей пустынные дороги глубинных мест Калужской области. Трава на полянах и у дороги была «наша», но деревья были другие — со светлыми стволами и вечнозелеными блестящими листьями. Боб сказал, что такие деревья растут только в их краях, а жена его добавила, что листья на этих деревьях опадают два раза в год, но постепенно, в течение всего года. Поэтому дерево почти всегда покрыто листьями.

Оказалось, что дом Боба тоже стоит на берегу фиорда, как раз напротив дома Майера. Много деревьев вокруг: ели, клены, кедр. Большая поляна с несколькими яблонями и вишнями, заросший сорняками огород с капустой, салатом, петрушкой, помидорами.

— Нашим двум девочкам скучно здесь. Ведь ближайшие дети живут в миле отсюда. Но мы довольны. Правда, приходится возить их в гости.

Ланч был чисто американский: бокал холодного яблочного сока, сендвич с ветчиной и зеленью, клубника, дыня, виноград и печенье на десерт.