— И что ты предпринимаешь сейчас?

— Пытаюсь выстроить кое-какую цепочку… к тому времени, когда Элизабет соберется с духом, чтобы все же заявить в полицию. Я обещал ей, что в любом случае ее имя не появится в прессе. Как тебе такой план, а?

— Что до меня, то вполне, — одобрил Чарли.

— Хочу подготовиться, — сказал Инман. — Нанял тут двух детективов, они раньше на полицию работали… еще когда начальником управления был черный… или женщина… или черная женщина… в общем, что-то вроде того. Пусть парни копнут этого сукина сына, разнюхают все про его финансовое положение, про квартирку эту его, ну и вообще. Понимаешь, Чарли, против Теха я лично ничего не имею. Но вот ниггера оттуда вышибу. Чего бы мне это ни стоило.

— Чарли! Чарли! — Серена вошла в бальную залу и тут же увидела их с Инманом. — Чарли, вот ты где! А я прямо с ног сбилась, все искала тебя.

Инман встал, выражая даме почтение. Чарли пришлось последовать его примеру, хотя чертово колено пылало. Прежде чем Серена подошла к ним, Чарли повернулся к другу:

— Инман, представляю, каково тебе.

Он протянул Армхольстеру руку и посмотрел прямо в глаза:

— Можешь положиться на меня. Во всем. Я все сделаю, о чем ни попросишь. Только дай знать.

Они пожали друг другу руки с таким видом, будто поклялись на крови.

Подошла Серена. На мгновение Чарли увидел ее такой, какой она предстала перед ним впервые, на семинаре в «ГранПланнерсБанке»: простое черное платье с вырезом спереди и тоненькими бретельками на плечах… матовая кожа… роскошная грива черных волос, чуть схваченных заколкой… голубые глаза, такие яркие, что дух захватывало… игривые губы в таинственной полуулыбке…

— А, Инман! — воскликнула она. — Мы с твоей Элизабет отлично провели время! Как с ней здорово — она такая милая, такая веселая!

— Да, это точно, — согласился Инман. — Папочка тоже неравнодушен к своей дочурке. — И глянул на Чарли. Мужчины слегка кивнули друг другу, подумав об одном и том же: «Ох, если бы Серена только знала… Если бы только знала…»

— Ну что ж, Чарли, — сказала Серена, — пора — наши гости уже собрались.

— Да, пора, — тяжко вздохнув, согласился Чарли и заковылял обратно в фойе.

Роджер Белый — а сегодня давнее прозвище то и дело вспоминалось ему, прямо жгло мозг — сидел в своем «лексусе», погрузившись в раздумья. Может, ему и удастся пробраться в церковь без приключений — она всего через несколько домов, — но вот «лексусу» не поздоровится — плохие парни его так изуродуют, что… Роджер и представить боялся, что может сотворить с машиной местная шантрапа. Перед глазами встало раздолбанное вдребезги, в мелкое ледяное крошево стекло… дыра на месте руля… выдернутая панель управления… зияющие пустоты вместо пневмоподушек…

Именно по просьбе Уэса Джордана Роджер отправился сюда и теперь с раздражением думал: получается, он работает не на своего клиента, Фарика Фэнона, а на мэра. Андре «Шокко» Флит, представляя свою политическую программу, или как это там у них называется, выбрал местом выступления церковь Укрывающих Дланей Господних, пастором в которой был преподобный Айзек Блейки. Уэс Джордан забеспокоился, узнав, что преподобный Блейки, предоставляя свою церковь в распоряжение Флита, тем самым одобряет того. Политическую ситуацию в южной части Атланты в большой степени определяли священники — совсем как партийные лидеры. И преподобный Айк Блейки пользовался наибольшим авторитетом — к нему прислушивались многие избиратели. Уэс попросил Роджера Белого записать выступление Флита на диктофон, спрятанный в свернутой газете — газета сейчас лежала рядом, на переднем сиденье. Уэс говорил: «Выступление его публичное, так что сделать запись не только можно, но и нужно». И Роджер не видел в затее ничего такого. Но теперь, сидя в своем шикарном «лексусе», в шикарной одежке, Роджер засомневался: а действительно ли в таких действиях нет ничего предосудительного? Да и безопасно ли это? Собираясь предпринять эту вылазку, Роджер решил, что лучше одеться поскромнее, дабы не привлекать к себе внимания. И остановился на замшевых туфлях, рубашке, вязаном галстуке, саржевых брюках и твидовом пиджаке. Да уж, как же, поскромнее. Как бы не так. С луны он свалился, что ли? Сумерки сгущались; Роджер сидел в машине и глядел на лужи с торчащими из воды кусками бетона, пластмассовыми канистрами, пластиковыми бутылками из-под солодового напитка, обозревал ветхие, скособоченные домишки, редких прохожих, вероятнее всего направлявшихся на проповедь — пожилых, не местную шантрапу, — для которых и парадная-то одежда означала просто рубашку с воротником. А уж повседневная… Но если он не пойдет на собрание, не возьмет с собой диктофон, ему грозит… нет, не гневная отповедь, а презрительная усмешка Уэса. При одной мысли об этой усмешке Роджеру становилось не по себе. И вот, тяжко вздохнув, он взял свернутую газету с крошечным записывающим устройством внутри и выбрался из «лексуса», высматривая хулиганов. Потом нажал на кнопку — дверцы автомобиля, издав звук, похожий на дробь барабанчиков, тут же заперлись.

Церковь Укрывающих Дланей Господних оказалась совсем крошечной, прямо как та церквушка, в которую они с Генриеттой ходили у себя, на юго-западе Атланты. Роджер почувствовал за собой вину. Они с Генриеттой были прихожанами церкви Согласия в престижных Каскадных Высотах — церкви с цветными витражами, с устремленными ввысь трубами мощного органа, с кафедрой по левую сторону, не загораживавшей всевозможные дарохранительницы… Отец Роджера, Роджер I, доживи он до тех времен, когда в Каскадных Высотах возвели церковь Согласия, пробурчал бы свое: «Не дело это!» и покачал головой. Преподобный Роджер I узрел бы самую суть — стремление к роскоши. Средоточием церкви всегда было Слово, и это Слово пастор несет прихожанам, стоя в самом центре помоста. Как здесь, в церкви преподобного Блейки. За кафедрой, от края и до края помоста, шел полумесяц ложи хористов. За ложами по центру виднелся единственный во всей церкви витраж. Он не был таким вычурным и абстрактным, как в церкви Согласия, скорее казался примитивным, но выразительный Иисус, взиравший прямо на прихожанина, раскинув укрывающие длани, как бы говорил: «Приидите ко Мне…» Вдоль боковых стен разместилось нечто гораздо более впечатляющее, чем цветные витражи — акварельные рисунки детей из воскресной школы, изображающие сценки из Библии. Внизу, справа от помоста, стоял внушительного вида электрический орган «Курланд» — блестящая штуковина в стиле хай-тэк. Роджер знал, сколько стоит такой орган — двадцать пять тысяч. Хоровые ложи, орган… не очень-то похоже на захудалую церквушку в негритянских трущобах.

Постепенно по скамьям рассаживались прихожане. Это были добродушные люди, многие знали друг друга. «Большинство — среднего возраста, как раз самая активная часть избирателей», — подумалось Роджеру. Вдруг грянули мощные, вибрирующие звуки органа, сопровождаемые степенным басом и переливчатым сопрано — зазвучали начальные аккорды старого спиричуэла: «Ева, ответь, ведь ты же придешь в этот сад опять?» Роджер Белый завертел головой — вверх, вправо, влево, — даже вытянул шею, пытаясь разглядеть органиста поверх моря голов. Органистом оказалась хрупкая чернокожая женщина в темно-вишневой мантии; с каждым ударом по мажорному аккорду она сильнее сжимала губы.

С обеих сторон помоста появился хор в таких же темно-вишневых мантиях; хористы сомкнули ряд на самой середине — синхронно, только что не чеканя шаг. Органистка ударила по клавишам, выдав очередные аккорды в том же ключе, и хористы принялись раскачиваться в едином ритме. Роджер даже не заметил, как откуда-то возник хормейстер и встал перед полумесяцем лож — низенький темнокожий человечек, седой, с большой плешью на темени, напоминающей монашескую тонзуру. Он взмахнул руками — темно-вишневая мантия распахнулась на манер крыльев — и обвел ими хор. Потом резко опустил руки, и хор ожил, зазвучав единым аккордом: