У меня перехватило дыхание, словно что-то застряло в горле. Я подумала: может, и позвоню, ведь он был той связью с Ксавьером, которую не стоит терять, и нам хорошо было вместе. Мы могли бы и дальше оживлять фантазии друг друга. Я стояла рядом с другими и слепо улыбалась, пока машина не скрылась за воротами. Он не оглянулся, не помахал. Я понимала, как его все это убивало, как и меня, и с тем же результатом - с инстинктивным желанием бежать. Его никогда не поймают. На самом деле, он был совсем не похож на Ксавьера. Он всегда уходил заранее, никогда не оглядывался, потому что тут же забывал о том, что оставил позади, и спешил к морю, к бескрайним, вечно убегающим горизонтам, где он чувствовал себя в безопасности, где его не ограничивали жесткие рамки реальности. Может быть, это и было то самое, что мы узнали друг в друге прежде всего инстинктивное желание бежать. Правда, мы заблуждались. Его непостоянство было свойством его натуры. Мое же - коленным рефлексом, реакцией на страх.

На следующее утро после похорон Tante Матильда пришла ко мне в кабинет. Я уже ловила себя на том, что иногда безотчетно называю его "своим" кабинетом, и сидела, задрав ноги на стол и листая интригующего вида книги о болезнях овец.

- Нам с тобой нужно проглядеть финансовые отчеты о состоянии поместья, прежде чем мы увидимся с адвокатом, - сказала она.

И села на стул напротив меня, мол, ты теперь у нас начальник.

- Мне нужен твой совет, - сказала она. - Ты в этих делах разбираешься.

- Нет, - терпеливо объяснила я. - Я не Мари-Кристин. Да это и не помогло бы. Она была обыкновенной секретаршей. Как и я. Остальное все сказки. Мы обе далеко не эксперты в области финансовых отчетов.

- Секретаршей? - последовала долгая пауза, пока она переваривала услышанное. - И за это теперь сажают в тюрьму? Кем она ещё была?

- А вы уверены, что хотите знать?

По губам её пробежала мимолетная, напряженная улыбка.

- На данный момент меня больше интересуешь ты. Если ты так держишься за то, что называешь правдой, то придется уведомить об этом адвоката. - Она вздохнула и встала. - И это повлечет за собой целую кучу проблем, пожаловалась она. - Конечно, - заметила она уже в дверях, - есть твоя правда, и есть правда Ксавьера.

- Нет, - сказала я. - Правда только одна.

- Ты уверена? - И прежде, чем я успела ответить, она добавила: Немного высокомерно - утверждать, что твоя правда - единственно верная, не так ли? И навязывать её всем остальным только ради того, чтобы почувствовать себя чище, невиннее? Не стоило начинать то, что не можешь закончить. - Она медлила в дверях. - Во всяком случае, - сказала она официальным тоном, - доложи мне о своем решении как можно скорее.

Я размышляла. Насколько дорог мне Ружеарк? Стоит ли он страданий и стыда тюремного заключения и всего, что последует за моим решением в пользу Ружеарка? Конечно, стоит, без вопросов. Я бы приняла лишения с радостью, если бы дело было только в этом. Но все не так просто. И чего я никак не могла сделать - ни ради Ружеарка, ни даже ради Ксавьера, особенно ради Ксавьера - это остаться Крис Масбу. Мне казалось, что мой самый главный долг перед Ксавьером - набраться смелости скинуть маски, выбросить за борт все присвоенные имена и начать с начала.

Итак, я сидела в своем кабинете, положив ноги на свой стол, и долго размышляла, пока не приняла решение.

Однако есть в принятии решений другая проблема. И заключается она в том, что люди ведут себя совсем не так, как ты ожидала. Они выбивают почву у тебя из-под ног, беря инициативу в свои руки.

Я вошла в кухню.

- Кому-нибудь нужен "Рено"? - спросила я.

Никому.

- Хорошо, а то мне нужно в Фижеак, - сказала я. - В банк. Я ненадолго.

- Осторожней там, - сказала Tante Матильда. Она имела в виду нечто большее, чем мы обычно подразумеваем под этим напутствием.

Я была осторожна. Даже более чем. Но возле банка никто не поджидал Крис в засаде, чтобы арестовать. И никого хоть немного похожего на Тони рядом тоже не оказалось. Я сделала необходимые дела и была дома до обеда, как раз вовремя, чтобы переговорить с сомнительной личностью, которая доставляла упаковочный материал для сыров, и обсудить, как накладывать шведскую смолу на ногу овце.

В этот день замок открылся для посетителей. Была среда, и дел у всех было навалом. Селеста повезла детей в город на урок музыки; Tante Матильда отправилась к будке у ворот с кассовой коробкой и рулоном билетов; Франсуаза была сегодня гидом. Я планировала сходить на ферму, но, выйдя на солнце, увидела толпу туристов, группками слоняющихся по двору в ожидании двухчасовой экскурсии. На резной каменной вазе, положив ногу на ногу, воссидал Мэл.

- Привет, - сказал он, когда я поравнялась с ним. - Как жизнь? Слышал о твоем дядюшке и сочувствую.

Я страшно злилась: это я собиралась поймать его впросак, а не наоборот.

- Я же предупреждал, что явлюсь как-нибудь на экскурсию, правда? приветливо сказал он. - А нынче утром проснулся и подумал: почему бы и нет?

Я слышала, как Франсуаза собирает народ.

- Герани-то совсем сдохли, - заметил он. - Надо было поливать. - Он вынул из кармана блокнот и поддернул рукава модного мешковатого пиджака. Вот что я захватил с собой. Чтобы набросать списочек вещей, на которые у меня есть потенциальные покупатели.

Я его ненавидела. Ненавидела его напускное равнодушие, его бесцветность, его обаяние, уверенность в том, что я его испугалась, его бежевые брюки, легкий, изящный загар на отвратительно гладких руках, ненавидела, как падают на лоб его волосы, и его неизменно модные темные очки. Он был мне до того противен, что меня подташнивало. И я презирала Крис за то, что она поддалась на его обман, или того хуже - не поддалась, и тем не менее якшалась с ним так долго.

- Ничего не продается, - холодно сказала я.

- Неужели? - улыбнулся он с мальчишеским удивлением. Мальчишеское удивление он изобразил весьма удачно. Потом заговорил, понизив голос. Если бы меня не снедало отвращение, я бы приятно удивилась такому разнообразию методов.

- Какая жалость, - капризно шептал он, - а ведь вы задолжали мне, леди. Двадцать косых задолжали. И учитывая сложившиеся обстоятельства, ты теперь можешь себе это позволить. Какая умная девочка, а! У меня просто слов нет, чтобы выразить свое восхищение.

- Возьми и сам наведи справки, узнай, могу ли я себе это позволить, сказала я.

- Навел, навел, - мурлыкнул он. - Ты, похоже, сидишь на парочке миллионов фунтов - весь этот антиквариат и картины, и все прочее стоят не меньше. Так что двадцать тысяч для тебя небольшая потеря, так ведь?

- Я же сказала. Ничего не продается.

Его гладкое, почти бесцветное лицо стало жестким, будто покрытым эмалью.

- Думаю, мы друг друга неправильно поняли. Тогда по-другому тебе скажу...

К нам нерешительно подошла Франсуаза. Я была так ей благодарна за то, что она прервала нашу милую беседу, что поприветствовала её с излишней пылкостью, чем неимоверно смутила. Она отшатнулась и нервно поправила очки.

- Я просто... этот джентльмен собирается на экскурсию? - спросила она. - А то мы сейчас начинаем.

- Нет, - ответила я. - Он уходит.

- Кто сказал, что я ухожу? - Мэл обратил всю силу своего обаяния на бедную Франсуазу. - Я ни за что не пропущу такого зрелища. У меня и билет есть. Глядите. Нет, я с вами.. - Он спрыгнул с каменной вазы. На полпути он обернулся, помахал мне блокнотом и подмигнул.

Не знаю, была это угроза, или он таким образом предупредил, что берет дело в свои руки. У него в пиджаке было полно места для парочки маленьких, ценных предметов, которые легко украсть. Я подождала, пока группа уйдет, а потом незаметно пошла следом. Они осматривали банкетный зал. Я спряталась за портьерой, укрывающей вход, и слушала, как Франсуаза рассказывает. Мэл очень заинтересовался картинами. Я заменила, что особый интерес он проявляет к четырем миниатюрам шестнадцатого века. Он запросто мог сунуть их в карман. Я наблюдала за ним, пока не убедилась, что он вышел из зала вслед за остальными экскурсантами. Может, стоило предупредить Франсуазу.