На входе стоял высокий толстый человек в кожаном плаще до пят. Ростом он совсем чуть-чуть недотягивал до среднего люрта. Его сморщенная в затылке голова была начисто выбрита и жирно блестела на солнце. Левое ухо обломлено. Круглые щёки и подбородок, как и голова, были выбриты наголо. Под носом начинали свой путь густые рыжие усы, трупами толстых змей обходящие стороной пухлые губы, спадавшие на грудь и кончающиеся только у верха выпиравшего живота. На воротниках толстяка блестели два серебряных значка в форме схлестнувшихся мечей — высший символ сарской исполнительной власти.

— Старина Тар, тебя вышел повстречать никто иной, как сам Глава городской охраны, — сочувствующе похлопал по плечу узника конвоир-драг.

Толстяк-великан в кожаном плаще (макушка Тартора едва равнялась с его грудью) молча вынул из необъятного кармана мешочек с золотыми монетами и протянул краснокожему драгу.

— Наёмники Севера — вчерашний день, — сказал ему драг. — Мы теперь — Дети Носолома. Обращайтесь по любому вопросу, в любое время.

Глава городской охраны едва заметно кивнул и лениво пожал драгу руку. Не сказав при этом ни слова. И всё это время — не спуская с Тартора жгучих ненавистью тёмных углей глаз.

— Ну всё, Тар, прощай, — вновь похлопал по плечу краснокожий драг, — не судьба мне попить твоей крови и отведать мозгов… Ну и ладно!

С этими словами «дитё» Носолома откланялось и поспешно зашагало прочь.

— Мы тебя здесь сгноим, мразь, — злобным, страшным голосом сказал великан и ткнул Тартора кулаком в живот. Удар был настолько сильным, что наёмник согнулся пополам и закашлялся, отплёвываясь кровью.

— Отведите его в «смертельную камеру», — приказал толстяк и уж слишком ловкой и быстрой для его веса и роста походкой зашагал прочь.

— Не завидую я тебе, ублюдок, — «подбодрил» конвоир, — вы со своей тупорылой подругой в Садах Осевого убили его сына…

В глазах Тартора потемнело, кожу стянуло ледяными тисками, а ноги подкосились от невыносимого, обессиливающего страха.

Глава 18

Властелин подземелья

В лагере горели костры, в свете которых Смертоптица казалась исполинским потусторонним монстром, застывшим в ожидании то ли битвы, то ли сытного обеда. И это не могло не внушать трепет.

Они все были там! Заказанные…

— Где ты раздобыла такую странную одежду? — вместо приветствия спросила бледнокожая черноволосая и черноглазая женщина, ревностно разглядывая стройную фигуру приведённой Бирюком командирши.

— Приветствую тебя, Ночная Бабочка, — холодно ответила Филика. Было неописуемо страшно оказаться в логове этих безжалостных убийц. Но держаться нужно уверено: ни на секунду не дать усомниться в себе. Играть задуманную роль, как тяжело бы это ни давалось. — Не твоё дело, где я взяла эту одежду. Но мало того, нет времени на глупые расспросы: ты видишь, у нас здесь раненные…

— Спишу твою грубость на пережитое. Но мы ещё поговорим с тобой и выясним, откуда ты знаешь имя моего прошлого… — фыркнула Джина и демонстративно зашагала прочь.

— Вы — устали. Вы — отдыхайте, — люртша с вплетёнными в смолянистые короткие косы и кисточку хвоста цветами выглядела вполне дружелюбно. — Мы скоро кушаем.

— Спасибо тебе, Тона, — поблагодарила Филика.

Люртша, кажется, не удивилась, услышав своё имя от незнакомки.

Остальные «падшие герои» не удостоили вновь прибывших вниманием. Они сидели у костров небольшими группами и о чём-то разговаривали. То ли из-за бликов огней, то ли сами по себе — их лица были задумчивыми и обременёнными.

Тона оставила гостей у пустовавшего на отшибе лагеря костра и скрылась в разверзнутом металлическими створками чреве Смертоптицы. Казалось, всем до вновь прибывших дела было не больше, чем горилле из Великого Леса — до популярной книги Закрамбо Тифилимбуса «Про градостроительство и туннелекопание». Даже Бирюк куда-то запропастился.

Вернулась Тона с горой одеял из медвежьих шкур в охапке и лечебными зельями за поясом. Сгрузив всё рядом с гревшимся у костра Тосом, она вновь исчезла. Вскоре опять появилась с полудюжиной тушек зайцев и большим бурдюком.

Тос самолично обработал своё плечо и как следует приложился к бутылочке целительного отвара. Моррот тоже не стал пренебрегать и смазал вспухший нос, а после — вылакал целых две бутылочки. Пусть вкус у зелья и отвратительный, но здоровье всё равно важнее.

— Вы — готовить сами. Он сказал. Вы — отдыхаете, берётесь сил. Я — ухожу, — сказала люртша и тут же выполнила обещание — зашагала прочь, к костру, за которым сидели громадный люрт и примкнувший пепельно-шерстный волк Бирюк.

Дрожь едва можно было сдерживать: тот люрт — никто иной, как Брок. Рядом с ним тускло поблескивал в свете костра двуручный пернач. Филика попыталась отогнать нахлынувшие образы того, что способно сотворить это магическое оружие с врагом, пусть хоть и искусным наёмником.

— Ты бы укрылась — холод собачий, — порекомендовал Моррот, во всю кутаясь в шкуры.

— Что? Ах да, холод… — вынырнула из озера размышлений Филика.

— И что это, Гирен ижорви, у тебя ш головой? — поинтересовался Тос, голод которого превозмог боль: он принялся нанизывать тушки кроликов на палки и ставить их на костёр.

— С головой? — Филика ощупала макушку: подаренный Арахком костюм незаметно окутал её голову плотным капюшоном. Хоть уши и скрывала материя — слышимость не ухудшилась. Наоборот, стала даже отчётливей, если такое возможно. Командирша вяло попыталась снять капюшон. Но, как она и предположила, ничего не получилось. Тонкая одежда окутывала тело второй кожей. Мягкой и удобной. Да, и очень тёплой, когда это было нужно. Ведь, не смотря на холод, Филика чувствовала себя превосходно.

— Твоё одеяние меня пугает… — высказался Моррот.

— Заткнись, тупой крот! — разозлилась Филика. Дальше она понизила голос, чтобы хозяева лагеря не смогли расслышать: — И ты, Тос, тоже помалкивай. Никогда больше не спрашивайте. Ни про Краспа, ни про Ара… вообще ничего не спрашивайте, тупцы. Одежды это в первую очередь касается.

Моррот с нескрываемым отвращением принялся за недожаренного зайца. Когда нет другого выбора, кроты едят и плоть животных. Но предпочитают в подавляющем большинстве случаев пищу вегетарианскую. Тос был в более хорошем расположении духа и уплетал своего зайца за обе щеки. Филика тоже проголодалась не на шутку, но ела нехотя. Зато пила (а в бурдюке было чёрное вино) за троих.

Наёмники для вида вели разговор обо всём и ни о чём, а на самом деле: присматривались к сидящим у соседних костров.

Бирюк, Брок и Тона сидели ближе всех. Волк ничего не ел, а только изредка поскуливал (не до конца затянувшаяся на шее рана от зубов Ворка давала о себе знать). Брок могучими ручищами разрывал кроликов и делился мясом с женой. Запивали еду они из такого же бурдюка, который Тона принесла наёмникам.

У костра, что был чуть дальше, сидел горбящийся щуп и металлическое чудовище, очертаниями похожее на громадного человека. Вопросов возникнуть не могло: то сидели Камоорн и Лароус. Камоорн ел что-то, отдалённо напоминающее рыбу. А вот Лароус, магомеханический сын Тризолуса, отправлял себе в раскрытую грудь антрацит. Да, именно антрацит, что же ещё может лежать в сером мешке с краснеющей в свете костра надписью «антрацит»?

Разглядеть сидящих у самого дальнего костра было трудно: угадывались две невзрачные фигуры людей и одного прима. Не иначе как к Дриму с его любовницей Джиной присоединился на трапезу Кич.

От мысли о том, что одна из невзрачных фигур — никто иной, как сам Дрим Плувер Младший, Филику бросило в ледяной пот. Словно прочитав её мысли, Моррот негромко фыркнул и выплюнул в костёр хрящ зайца.

Вино быстро вскружило голову. Набитый едой желудок ещё больше расслаблял. Вообще-то, настоящий наёмник в сложившейся ситуации должен был вести себя куда более осмотрительнее. Во-первых, вино и еда могли быть запросто отравлены: если не смертельным ядом, то уж точно — подрывающим силы или развязывающим язык. Во-вторых, даже если заказанные свято верят в благие намерения незваных гостей, то расслабляться отнюдь не стоит. Вино рассеивает внимание, полный желудок притупляет чувства. По большому счёту, сытая и хмельная трапеза — потерянное время. Время, которое вполне можно было использовать более толково: наблюдать, подслушивать, обдумывать план дальнейших действий.