— Да, ваша светлость, — ответил второй и указал рукой на ведущую вниз лестницу. — Узник здесь, в подземелье. Стражники лишь ждут ваших приказаний.
— Пришли их ко мне, я сам дам им инструкции.
— Да, ваша светлость.
Трубецкой понял, что момент действовать настал. Прямо напротив них, с другой стороны лестницы, был устроен боковой приход в честь какого-то католического святого. Сергей Михайлович и Анна перебежали туда и спрятались за алтарем. Там они дождались, пока оба стражника, которых пожелало видеть начальство, проследовали мимо них наверх, и кинулись по ступенькам вниз.
Лестница и длинный коридор, ведущий вглубь горы, были преодолены в течение нескольких секунд. Однако в конце коридора они уткнулись в чугунную решетку, которая была заперта.
— Вот незадача! — вымолвил с досадой Трубецкой. — Как же я забыл взять с собой инструменты!
— Артур Александрович! — Анна подошла к решетке и снова позвала: — Артур!
Она вздрогнула от неожиданности, когда из темноты вдруг послышалось:
— Аня, ты ли это? Неужели успели? Трубецкой с тобой?
Этот голос невозможно было спутать. Ее версия подтвердилась: таинственным узником подземелья был не кто иной, как профессор истории Артур Бестужев.
— Мы-то здесь, только ключей нет. Сейчас что-нибудь придумаем, — включился в диалог Сергей Михайлович.
В этот момент сзади неожиданно возник один из стражников и с громким криком кинулся на Трубецкого. Завязалась борьба. Анна тем временем просунула сквозь решетку рясу, бросила ее как можно дальше в темноту и сказала:
— Переодевайтесь, Артур Александрович, время дорого!
Охранник был силен, и через несколько минут Трубецкой начал изнемогать от борьбы. Кроме всего прочего, была опасность появления его напарника, что грозило полной катастрофой. В какой-то момент Трубецкому удалось сорвать с пояса стражника связку ключей и бросить ее Анне.
— Открывай скорее, я этого буйвола долго удерживать не смогу, — прохрипел он.
Шуваловой дважды повторять не пришлось. Она потратила еще несколько драгоценных секунд на поиск подходящего ключа, затем — на то, чтобы открыть решетку и замок цепи, которой был прикован Бестужев. Наконец Артур был свободен. Он выскочил из камеры и помог Трубецкому скрутить охранника. Вместе они затащили его в камеру, связали, засунули в рот кляп и приковали за ногу к цепи вместо Бестужева.
— Все, теперь тихонечко наверх, — скомандовал, отдуваясь, Трубецкой. — И быстро, пока этого парня искать не начали.
Очевидно, Небеса благоволили к ним. Все трое с осторожностью поднялись в храм, где уже царила тишина: видимо, гости и хозяева находились сейчас в другом помещении монастыря. Двери церкви были закрыты изнутри на задвижку, открыть которую труда не представляло. На улице было тихо, и уже через минуту они сидели в машине. Путь к свободе был открыт.
Глава 28
Преображение
Бестужев сидел на пассажирском сиденье рядом с Трубецким и напряженно молчал. В этом заросшем, бородатом, сильно исхудавшем и усталом человеке трудно было узнать респектабельного университетского профессора из Северной Пальмиры. Сергей Михайлович, решив не смущать Бестужева расспросами, лишь мельком взглянул на него, мысленно оценил масштаб происшедших в его внешности перемен и теперь сосредоточенно вел машину по извилистой горной дороге. Светало. И все-таки довольно скоро Трубецкой не выдержал.
— Ты, Артур Александрович, раз уж вернулся к нам с того света, хоть расскажи, как там. — Сергей Михайлович так устал, что ему даже не хватало сил ехидничать в полную силу.
— Да, Артур, — подхватила Анна, — и начни, пожалуйста, с самолета. Я неделю в больнице пролежала с нервным срывом после той авиакатастрофы и честно заслужила компенсацию.
— Я перед вами в вечном долгу, друзья мои, — произнес после довольно длительной паузы Бестужев. — Гнить бы мне до конца дней в этих катакомбах, если бы вообще оставили в живых… Ладно, расскажу все по порядку.
Когда мы взлетели в самолете с Беном Цви, сначала все было, как обычно. Я только удивился, что самолетик-то маленький, багажного отделения нет, а в салоне не было никаких ни коробок, ни сумок, хотя Бен Цви говорил, что он из археологической экспедиции возвращается… Ладно, думаю, может, он просто в этот раз с собой ничего не взял. Мы поднялись на высоту две или три тысячи метров — я уже и не припомню, что именно сказал пилот, — и летим себе потихоньку. И вдруг из кабины выходят оба — представляете, оба! — пилота и спокойно так говорят: ты нарушил клятву хранителей, вскрыл ларец и потому будешь наказан. Достают из кабины парашюты, надевают их сами, дают один мне, один — Бену Цви, отбирают у меня сумку с реликвией ордена и готовятся прыгать. Я им говорю: что вы делаете, я же никогда не прыгал и все такое прочее, но никто не слушает…
— А Бен Цви? — перебила его Анна.
— Очевидно, был с ними заодно, поскольку ничему не удивлялся, не протестовал и тоже надел парашют. Короче, пилоты открывают двери и прыгают — один за другим. Самолетик начинает накреняться и вот-вот свалится в штопор. Мне ничего не остается, как тоже прыгать. Мы опускаемся на воду, а там уже ждет огромная яхта. В общем, выловили нас, парашюты тоже подобрали, и яхта на всех парах покинула район «катастрофы». Потому и тел-то никаких не нашли, что они в это время уже сохли далеко от места крушения, только тела пилотов и Бена, очевидно, отдыхали на палубе с виски, а мое — прело запертое в каюте без иллюминатора. Тогда же они заставили меня подписать телекс в банк, чтобы ларец куда-то отправить, — я даже не знаю куда. Потом один из «пилотов» зашел и дал мне выпить воды. После этого я отключился и ничего не помню. Очнулся уже в подземелье. Меня непрерывно охраняли, днем и ночью, а потом стал приходить этот бедуин из ближней деревушки, приносить еду. Мне понадобилось несколько недель, чтобы установить, где я и что я, а недавно явился какой-то бородатый старик в плаще тамплиеров и сообщил, что через девять дней состоится суд Братства хранителей, на котором мне вынесут приговор. Я так понял из его слов, что суд будет проведен в соответствии с церемонией и правилами ордена, а нарушение клятвы может стоить мне жизни, и решил действовать. Мне удалось уговорить бедуина изготовить сувенир, который впоследствии вам и отправил… Слава Богу, вы успели.
— Почему же было прямо не написать, что и как? — снова спросила Анна. — А если бы мы не поехали к Синельникову или даже его интеллекта не хватило бы расшифровать твое мудреное послание?
— Я не мог прямо написать — бедуина обыскивали перед каждым заходом в камеру, невозможно было пронести ни клочка бумажки, ни карандаш — ничего… Кроме того, стоило подстраховаться на тот случай, если бы бедуина с посланием перехватили люди из ордена. Одно дело — письмо от узника на волю с мольбой о помощи, другое — безобидный сувенир, образец местного примитивизма. С таким сувениром его никто ни в чем не заподозрил бы. В безвыходной ситуации становишься креативным.
— Как же тебе удалось завербовать этого бедуина?
— А мы потихоньку начали с ним разговаривать — на смеси английского и иврита, — и мне удалось убедить его, что я… — Артур несколько замешкался, — ну, как бы это сказать… святой, что ли.
— Святой? — воскликнул Трубецкой. — Ну, ты и скромняга, ничего не скажешь…
— Посиди с мое на цепи — и не то запоешь, — огрызнулся Бестужев. Потом добавил, мгновенно взяв себя в руки: — Я даже не знаю, как и сказать, самому трудно поверить… В общем, видение мне было.
— Что-что? Видение? — встрепенулась Анна.
— Понимаю, звучит странно… Короче говоря, вот как все приключилось. Однажды ночью я не спал. Вдруг стало очень душно, как будто кто-то взял и враз изъял весь кислород из воздуха, можно было просто с ума сойти. Воды на горе, кроме дождевой, нет, ее снизу доставляют, а пить хотелось страшно. Даже молиться начал — так было плохо, подумал, что все, конец. И вдруг ни с того ни с сего началась гроза — ничего кошмарнее я в жизни не видел. Молнии, ураганный ветер и ливень — все как положено. В общем, воды стало предостаточно. И тут я увидел, как возле дверей моей пещеры-камеры в свете от вспышек молний, проникающем через маленькое отверстие в потолке, материализовался женский силуэт — дева красы необычайной. Сразу даже про грозу забыл. Сначала как будто молча рассматривала меня, а затем произнесла несколько фраз на языке, который я не знаю, но понимаю! «Это место — святее Святая Святых, — сказала она, — ибо здесь сам Авраам вкусил вина и хлеба от Мелхиседека и поделился с ним десятиной; ибо здесь преображаются человеки и их души, как преобразился Сын Человеческий… Ты не подсуден суду земному за грехи твои, а вот прощение Всевышнего нужно заслужить…» Она что-то еще говорила, о Свободе, о Единстве, но я уже плохо помню.