– Это какая-то магия! – засипел Ниал в ужасе, отшатнувшись от перил назад. – Глазам своим не верю!

Дрожа от возбуждения, Элисед подался вперед, боясь пропустить хоть слово из жуткого ритуала, который свершался прямо перед его глазами.

– Но дио рокур донтур эт нарр! – закричал преподобный Сэфраель и швырнул безжизненное тело младенца вниз.

Окровавленная ладонь поднялась вверх, и стены Паары затряслись.

Толпа застонала, следя за кувыркающимся крошечным свертком, а по воде гавани побежала рябь.

Флагман "Исполин" закачался на волнах. Якорные цепи натянулись, а выстроившееся на палубе воинство смешало свои ряды, хватаясь друг за друга и валясь в беспорядке на палубу.

С громким хрустом реи переломились и рухнули вниз, увлекая за собой десятки матросов, свернутые паруса и обрывки рангоута. Корабль закачался, и Элисед увидел, как быстро захлопываются пушечные порты.

– Эну нурр артанаэль! – голос преподобного Сэфраеля сорвался на визг, а платформа под его ногами заходила ходуном.

Три толстенные мачты переломились как спички, и рухнули за борт. "Исполин" накренился, и с палубы в воду посыпались закованные в сталь солдаты.

Стены Паары вновь задрожали, на этот раз от восторженного вопля тысяч глоток.

Гонкорский флагман выглядел так, будто бы его сжимала огромная рука. Его борта крошились, проваливаясь во внутрь, словно под напором невидимых пальцев, а сверкающие пушки сыпались на головы цепляющихся за обломки матросов, сквозь чудовищные проломы.

– Всемогущий Орвад покарал еретиков и богохульников! – закричал преподобный Сэфраель, вытирая со лба пот окровавленной ладонью. – И так будет с каждым, кто посягнет на его священный оплот, на благословенную Паару!

На лице священника появилась торжествующая улыбка.

– Слава Орваду! – закричал он, потрясая кулаками.

– Слава Орваду! – от оглушительного рева толпы у Ниала зазвенело в ушах. Он вцепился в привалившуюся к парапету марионетку и закрыл глаза.

Преподобный Сэфраель с гордым видом повернулся к толпе, разводя руки в стороны, словно пытаясь обнять весь город.

Сквозь разрыв в черных тучах пробился тонкий луч солнечного света, и заключил священника в золотистый сверкающий кокон, особенно ослепительный на фоне темного моря.

Ахнув, толпа рухнула на колени, склоняя головы и поднимая вверх руки.

Священник оглядел свою паству, и улыбнулся. Из его рта хлынула черная кровь, а надменное торжествующее выражение лица сменилось гримасой ужаса.

Кровь брызнула из глаз и ушей преподобного, будто бы он был фонтаном, стоящим на площади Победителей.

Хрипя и давясь, священник царапал скрюченными пальцами горло, однако кровь продолжала хлестать пуще прежнего.

– Вот она, расплата, – лицо Элиседа побледнело. – Я знал, что все это закончится чем-то эдаким!

Юноша повернулся к Ниалу и в глазах у него блеснули слезы.

– Ведь век чародеев давно прошел, и его уже не вернуть, как бы нам этого не хотелось!

Оглушительный взрыв прозвучал со стороны моря, когда огонь, наконец, добрался до крюйт-камер "Исполина", набитых до самого верха чинна.

Грохот был такой страшный, будто сам Аннувир разверзся, пытаясь поглотить весь мир зловонной пастью.

Гигантский столб огня в одно мгновенье испепелил останки тонущего судна, а вместе с ним и два корабля, стоящие в миле друг от друга, да спешащие к берегу под белым флагом шлюпки.

Огненный смерч прокатился по всей акватории порта, поджигая стоящие у пирсов корабли и лодки, поджигая склады, прилавки рыбного рынка и рощицы вечнозеленых кипарисов.

Пламя ярилось на поверхности воды, перепрыгивая с волны на волну, непогасимое и неукротимое.

Ниал успел бросить всего лишь один взгляд на огненную бездну, разверзшуюся у стен города, когда невидимая раскаленная рука подхватила его словно былинку, и подбросила высоко в небо.

Верзила с ужасом глядел, как вокруг него в воздухе кувыркаются сотни тел, а внизу, неимоверно медленно проплывают крыши домов и кроны деревьев.

Керамические пальцы Арпадара заскрежетали, вцепившись мертвой хваткой в железные поручни. Ноги Элиседа оторвались от пола, невидимые нити, связывающие его с марионеткой, натянулись, неслышно звеня, и, спустя мгновение, юноша тяжело рухнул на каменные плиты парапета, больно ударившись о него коленями.

Вокруг было пусто. По городской стене словно прошлась невидимая метла, сметая горожан, как палые листья.

Далеко внизу с жутким ревом полыхало море. По волнам скакали огненные смерчи, скручиваясь в тугие узлы, и взрываясь ослепительными вспышками, разбрасывая вокруг огненные протуберанцы и вздымая облака шипящего пара.

Возле самого берега полыхали тысячи торговых кораблей. Горели причалы, горели склады, горели высоченные стрелы подъемных кранов.

Ревущее пламя захлестнуло рынок, превратив лабиринт улиц, переулков и площадей в смертельную ловушку для тех торговцев, что не решились покинуть своих палаток и прилавков.

Элисед видел, как крошечные черные фигурки мчатся к городским воротам, однако огненные языки с легкостью их настигали, превращая беглецов в визжащие от боли и ужаса факела.

Юноша отпрянул от перил, не в силах больше смотреть на эту страшную картину. С подбородка закапала кровь из прокушенной губы, а металл, под керамическими пальцами марионетки заскрежетал, сминаясь и выгибаясь.

– Глупцы! – вздохнул кукловод, тряся в бессильной злости головой. – Неужели вы не понимаете, что делаете!

От нового страшного взрыва затряслась земля, и в воздух полетели огромные каменные глыбы и фрагменты зданий.

Часть порта, которая была отведена под стоянку военных кораблей, исчезла в ревущем белом пламени. На месте арсенала теперь чернела глубокая черная воронка, от которой в разные стороны змеились дымящиеся трещины.

Одна из них в считанные секунды достигла городских стен, и врезалась в ров наполненный водой.

Огонь прыгнул вперед, и все исчезло за непроницаемой завесой из шипящего клубящегося пара.

Элисед потянул куклу к себе и, пошатываясь, двинулся к лестнице, спускающейся с укреплений в город. Остановившись на верхней ступеньке, он вновь закусил губу, глядя на страшную картину, поджидавшую его уже с другой стороны стен.

Вся земля, на сколько хватала глаз, была вымощена мертвецами. Трупы лежали вповалку на мостовой, они валялись на крышах окрестных домов и свисали с деревьев.

На покрытом штукатуркой камне алели алые потеки, в тех местах, куда врезались сброшенные со стен горожане.

Те, кому посчастливилось остаться в живых, копошились среди мертвецов, моля о помощи, не в силах самостоятельно подняться или опереться на поломанные конечности.

– Будьте вы прокляты! – застонал юноша, закрывая глаза рукой. – Будьте вы все прокляты!

Ниал громко взвыл, когда обломок ветки, проскрежетав по кирасе, вонзился ему в плечо. Ухватившись обеими руками за верхушку платана, он попытался замедлить падение, однако хрупкие веточки с громким треском обломились, оставив в его ладонях лишь по пригоршне зеленых листьев.

Пролетев как ядро сквозь древесную крону, верзила врезался в крышу, и заскользил вниз, по крутому скату, гремя по красной черепице как огромный медный таз.

Ухватившись за край водостока рукой, в разодранной в клочья перчатке, Ниал на мгновение притормозил, слушая, как трещит сминающаяся под тяжестью его тела жесть, и спустя мгновение вновь ухнул вниз, обрывая натянутые между домами веревки с висящим на них бельем.

Мостовая оказалась сегодня даже более твердой чем обычно. Она с распростертыми объятиями бросилась к верзиле на встречу, и от всей души прижала его к своей бугристой груди.

– Хвала Орваду! – захрипел Ниал, перекатываясь на спину, и срывая с лица влажные кружевные панталоны. – Я опять остался жив!

Словно в ответ на его слова, откуда-то сверху плюхнулось безжизненное тело. Голова горожанина раскололась от удара о мостовую, а поломанные ноги растопырились в разные стороны под самыми немыслимыми углами.