Изменить стиль страницы

«Этими минутами оправдан…»

Этими минутами оправдан
Весь наш горький и тревожный путь.
Слепота моя, твоя неправда,
Злоба, одиночество и жуть.
Вот оно — теперь у нас во власти!
Мы и догадаться не могли,
Милый друг мой, о подобном счастье.
В темноте и грусти долго шли.
Как мы пробивались — дни и годы! —
Сквозь отчаянье и пустоту.
Нужно было в трудном переходе
Защищать от жизни чистоту.
Не из книг, и не из разговоров —
Прожили мы подлинную жизнь.
Вот теперь — сквозь пропасти и горы —
Посмотри в себя, — и удивись.
Но такие узнаёт минуты
Только тот, кто через мир прошёл.
Эти годы нас не дьявол путал,
Это нас суровый ангел вёл.
1935.

КНИГА «ПАРУС» (1973)

«Сквозь сеть дождя, туман и холод…»

Ирине Кнорринг

Сквозь сеть дождя, туман и холод
Смотрю на призрачный Париж.
Как я любил, когда был молод,
Пейзаж неповторимых крыш.
И этот сад у стен Сената,
Где на заре парижских дней
Лишь нищей юностью богаты,
Бродили мы среди аллей.
Здесь, в детском уголке вселенной,
Среди людских шумливых дел,
Всегда гоним струёю пенной,
Бежал кораблик по воде.
Как часто мы за ним следили
И планы строили с тобой
О наших странствиях, что были
Упрямой общею мечтой.
А наш мальчишка белокурый
Здесь сделал первые шаги.
Но в нашей жизни ветер хмурый
Уж веял холодом могил.
Здесь, у старинного фонтана,
Шумели листья над тобой,
Но ты из жизни слишком рано
Была уведена судьбой.
Тебя хранит твоё искусство,
А память мне дарит во сне…
Любимой и покорно-грустной
Всю жизнь ты будешь сниться мне.

«За расточительность в какой-то час…»[10]

За расточительность в какой-то час
Мы платим поздней горькою заботой.
Наш долг по беспощаднейшему счёту
Жизнь одиночеством взимает с нас.
Мучительный, счастливый плен Эрота
Судьба нам предназначила в удел.
Я каждый миг сносил, как пчёлы в соты —
Чтоб мёд воспоминаний загустел.
Со щедростью слепой и неразумной
Развеяли мы счастье на ветру.
И есть ли смысл в той полуправде умной,
Что в поздний час пришлась нам ко двору?

Памяти Ирины Кнорринг

Ничего не вернёшь, ничего не поправишь,
Ничего не расскажешь и не объяснишь.
Ни к чему болтовня о «сиянье и славе»,
Даже вовсе не где-то там… вовсе не спишь.
Без следа. Без надежды на отклик и встречу.
Только книги и вещи живое хранят.
Эта рана — ее никогда не залечишь —
Беззащитная голая совесть моя.
И над жизнью твоей — так нелепо истлевшей,
И над жизнью моей, уж не нашей весной,
Веет ветер, с далёких морей залетевший…
Плющ зелёный и розы на глине осевшей.
Крест дубовый, сколоченный верной рукой[11].

В больнице

Белая косынка в коридоре,
В тишине, склонилась над столом.
Сумрак колыхающийся спорит
С желтоватым световым пятном.
Издалёка грохот нарастает.
Прогремит и стихнет за окном.
И грохочет в воздухе ночном.
Поезд из Бретани!
— Помнишь, море?
Бешено летящее на мыс?
В этом торжествующем просторе
«На краю земли» стояли мы.
Мы мечтали в будущем июне
Снова слушать этот рёв и вой!
Это… это было накануне
Страшной катастрофы мировой!
И теперь страна иная снится,
Только к ней заказаны пути.
Если б через горы и границы
По снегу, пешком, босым дойти!
Париж, 1941.

«Вот нищий ждёт с протянутой рукою…»

Вот нищий ждёт с протянутой рукою,
И нам при нём в довольстве жить нельзя.
И век наш виснет тучей грозовою,
Борясь, страдая, гневаясь, грозя.
Не нам жалеть о гибнущем покое, —
Покоя мы не знали никогда!
Там, где случайно соберутся двое
Во имя лучшего — спешим туда!
С упрямою и твёрдою надеждой
В неясную ещё мы смотрим даль.
И ветер будущего, ветер свежий
Летит в лицо, и прошлого не жаль.
Так мы стоим с раскрытою душою,
Приветствуя эпохи грозный бег.
Лишь человеческою теплотою
Мы озарили беспощадный век.

«Беспредельно холодный простор…»

Беспредельно холодный простор
Атлантического океана.
Силуэт фиолетовых гор.
Гаснет день по-осеннему рано.
Запоздалые чайки спешат
К берегам. Утихает природа.
И огромный пылающий шар
Опускается медленно в воду.
вернуться

10

Стихотворение первоначально было посвящено Елене Люц, гражданской жене В.Мамченко, с которой у Ю.Софиева был роман во Франции и потом долгая переписка, когда Ю.С. вернулся на родину. Он звал Елену к себе, но она не смогла оставить на произвол судьбы больного Мамченко, с которым тогда уже не поддерживала супружеских отношений, но он был на её попечении, не имея родственников и средств существования. Стихотворение отражает драматические переживания любви Ю.С и Елены. Видимо, не желая огорчать друга, Юрий Софиев снял посвящение, когда послал эти стихи ему и когда напечатал их.

вернуться

11

Ирина Кнорринг сначала была похоронена на кладбище Иври, и на могиле её действительно стоял деревянный крест. Потом брат Ю.С., Лев Бек-Софиев перезахоронил Ирину Кнорринг на кладбище Сент-Женевьев де Буа, в родовой усыпальнице Бек-Софиевых, рядом с другими русскими эмигрантами.