— Успокойся старик… мне, как и тебе, и многим, если не всем, тоже суждено было быть под каблуком у красивой жены и стать жертвой насмешек…

— И моя жена была хоть и не красива, но падка безмерно на мужчин… и не только на мужчин… даже старость не давала ей отдохнуть…

— А моя жена была скромницей…

— Ты шутишь?..

— Нет, вовсе нет…

— Есть ли, вообще, скромные женщины?.. страсть — это деспот, что царит над людьми… впрочем, забудьте, все это вздор…

— А я думаю, все это достойно сцены и смеха…

— Мы лишь орудия, нужные женщинам, чтобы продолжить их жизнь на земле… — сказал худой старик, похожий на призрака.

— Вас послушать, так в проклятии и гибели города виноваты женщины… — сказал человек в клетчатом пальто.

— Кто вы?..

— В той жизни я был поэтом и холостяком… и был счастлив… я кормил лишь пса, услаждал его поэтическими тонкостями, хотя и он проявлял нрав шлюхи… я писал стихи не ради пользы, а ради удовольствия, хотя и не был настолько обеспечен, чтобы не заботиться о заработке… и эта забота мешала мне отдаться любимому занятию и соединить харит с музами… — Человек в клетчатом пальто умолк, побледнел и сел на камень, потом лег.

— Что с ним?..

— Не знаю…

— Меня поражает и раздражает трагический тон его голоса…

— Он, наверное, проклятый поэт… они описывают ужасы настоящего и безнадежного будущего…

— А что он здесь забыл?..

— Пришел просить Прозерпину оживить собаку, которую похоронил…

— Мне кажется, он умер… — Подойдя к человеку в клетчатом пальто, артист нашел его тело еще теплым. В руке проклятый поэт сжимал платок, мокрый от слез.

— Умер, бедняга, не дождавшись решения Прозерпины…

— И не познав женщины… однако, мне кажется, что эти забавы были ему знакомы…

После этих слов беседа странников подошла к концу…

Люди спали. Во сне они, не стыдясь, страдали и кричали о своей боли.

И пахли они потом, кровью и слезами…

Человек, спавший рядом с проклятым поэтом, обнял его, почувствовал, что обнимает мертвеца, очнулся и завопил от страха.

Возникла паника.

— Граждане бездомные, не шумите, сохраняйте невозмутимость, осанку и позу… — сказал артист.

Человек, лежавший рядом с ним, пробормотал что-то невнятное.

— Что, что?.. — переспросил артист.

— Все, что ты говорил, я уже слышал…

— Кто ты?..

— Нет, нет… не надо имен…

— Ты хочешь остаться неназванным?..

Человек без имени отвернулся к стене.

Артист лежал, закрыв глаза, и думал о проклятом поэте, и о том, кто сотворил и человека и червя. Открыв глаза, он глянул на небо, но видеть там было нечего или почти нечего. Он повернулся лицом к стене и заснул.

Во сне артист дожил до возраста старика, потом превратился в младенца, вернулся в утробу матери, снова родился, дожил до возраста философа и очнулся.

«Ничего не изменилось… да и на что я мог рассчитывать?.. лучше зависть внушать, чем жалость… впрочем, люди, если и проливают слезы, то чаще всего над самими собой, а не над чужим горем…» — размышлял артист. Размышляя, он забылся и заговорил вслух.

— Повтори, я не понял… — попросил философ.

— Ты не спишь?..

— Я слушаю твою историю со всем вниманием… что же было дальше?.. жены были обузой тебе?..

— Нет, они были ангелами и херувимами…

— Артист, ты плачешь?..

— Не могу сдержать слез…

— Слезы приличны твари дрожащей… — сказал старик в очках.

— Старик, ты кто, бог?..

Старик в очках промолчал. Человеком он был осмотрительным и скрытным.

— Скажи, старик, бог есть?..

— Есть…

— Говорят, что бог никогда не смеется…

— Значит, он не бог…

— Моя тетя была верующей, не раз она обращалась к богу со страхом и надеждой… — заговорил артист после довольно продолжительного молчания. Монолог его был путанным и слишком длинным, чтобы его пересказывать.

В этой сцене он был трагическим актером и открывал странникам перспективу стать богом через страдание, унижение и срам.

— Всякий, возвышающий себя, будет унижен, а унижающий себя, возвысится… — сказал артист и таким голосом, что многие пробудились от сна и вспомнили о своем достоинстве.

Пробудился и философ.

— Что с тобой?.. ты весь в слезах?.. — обратился он к артисту.

— Тяжко мне дышать и жить… в разладе я с самим собой и с миром… где спасение?..

— От чего ты хочешь спастись?..

— От бесовских внушений плоти… я не понимаю, что делаю… понимаю, что не то делаю, что хочу, но делаю… и ждет меня не бездна благодати, а бездна погибели…

— А чем эта бездна отличается от той?..

— Ничем… ни у той, ни у этой нет дна…

— Артист, расскажи, что тебя так расстроило?..

Артист говорил нетерпеливо и тут же забывал, о чем говорил. И чем больше он углублялся в эти будоражащие тайны любви, тем больше испытывал неуверенность и бессилие, и боялся признаться себе в этом.

— Так я и живу с надеждой и страхом… — этой фразой артист закончил свой монолог.

— Все так живут… — сказал старик в очках…

История человека в очках вызывала изумление и удивление. Он был сиротой. Воспитывало его государство. Дожив до возраста мужа, он женился, но в первую же брачную ночь бежал, оставив жену нетронутой на смятой постели. Почти год он скрывался под личиной бродячего поэта, ходил в лохмотьях, потом вернулся и умер от счастья в объятиях жены, сквозь слезы созерцая луну и хоры звезд, шествующих отнюдь не слепо, а по кругу в положенном им пределе.

— Таков путь заблуждения… — сказал философ, выслушав история человека в очках.

— Человека по кругу водит бес… — сказал артист. Он встал и пошел, сам не зная, куда идет…

— Куда ты?.. — заикаясь, спросил писатель и встал, озираясь. — Где мы?..

Пейзаж был дикий, вызывающий удивление и страх…

Утром писатель, философ и актер продолжили свое странствие по кругам ада.

Они шли и обменивались репликами, изливали в патетических монологах свое душевное состояние, придавая беседе черты драмы, события в которой постепенно приобрели облик некой мистерии, выраженной в речах действующих лиц и в восклицаниях от «автора», расцвеченных наглядными и гадательными подробностями.

Обогнув скалу, они остановились на краю обрыва.

— Я не вижу города… кто мне скажет, что случилось с городом?.. — Артист изобразил на лице недоумение и страх.

— Говорят, архитектор стер город с лица земли… и ничего не выросло на пустом месте… и жители его сами себя позабыли… — сказал старик в очках.

— Не архитектор, а вода стерла город…

— Не вода, а поток грязи с гор… — заговорил прохожий, появившийся вдруг среди странников. — Стронулось с места все, деревья, дома… все ходило ходуном, друг на друга валилось… звоны с колоколен в уши ударяли… доносился подземный гул, напоминающий рычание… и казалось это рычание голосом ада…

— Жуткое зрелище… кстати, кто вы такой?.. эй, ты куда?.. исчез…

— Вы меня не узнаете?.. — прохожий заискивающе глянул на артиста.

— Нет…

— Вы артист…

— Вы что-то путаете… — артист поднял воротник плаща. — Кажется, погода меняется… надо искать убежище…

— Ничего я не путаю… — пробормотал прохожий.

— Артист, это персонаж из твоей драмы?.. — спросил писатель.

— Он врач… принимал роды у моей жены… я бы не стал его превозносить, но и проклинать его не стоит… в их роду все были врачами… помню, увидев его, я удивился, он был моей копией… я даже подумал, не схожу ли я с ума… правда, если это было безумие, то довольно странное безумие, хотя для безумия вполне естественно быть странным…

Несколько дней лил дождь.

Непогоду странники пережидали в пещере. Лишь иногда они выползали наружу, вымазав лица сажей и нагоняя страх на случайных прохожих, которым они казались мертвецами или бесами, готовыми вести их прямой дорогой в ад…