Архитектор не читал газет. Он висел в петле.

Одет он был в платье жены. Волосы его были окрашены в рыжий цвет, глаза подведены, щеки напудрены.

Тогда же город постигла эпидемия самоубийств.

Люди умирали молча без страха и надежды. Некоторые делали это публично. Они, не стыдясь, кричали о своей боли, говорили, что они умирают, чтобы увидеть бога плачущим или смеющимся…

Все еще длилась ночь, и мрак ее не рассеивался…

Писатель читал статью в газете, в которой была довольно подробно описана смерть архитектора, и размышлял:

«Не знаю, на что он надеялся, чего ждал… автор статьи описал смерть архитектора как изящное самоубийство, но перед смертью лучше отказаться от театральных жестов и красивых предсмертных описаний… и терпеть смерть молча с философской невозмутимостью, в состоянии сосредоточенной озабоченности, хотя это и не изящно… однако остаются вопросы… как можно увидеть то, чего нет?.. и как можно жить без страха и надежды, ведь это тот эмоциональный фон, который только и делает человека человеком?..»

Писатель отстраненно глянул в окно.

Был вечер.

Перспектива и освещение изменили фигуру философа, стоявшего на террасе у балюстрады.

«Он постарел и стал еще более угловатым и тощим… — писатель отложил газету. — Когда-то он был моим учителем, внушал нам, что у нас нет будущего… и что все мы идиоты… с тех пор я воображаю себя то избранным, то отверженным… иногда я ощущаю себя камнем на обочине дороги, не чувствующим ни боли, ни срама, а иногда — почти богом… так я и сную, то вверх, то вниз, и снова вверх из-за бесовских внушений, насилующих и душу, и тело… в какой-то одержимости я делаю то, что не хочу делать… становлюсь как бесноватый, сам себя кусаю зубами… и понимаю, что не я это делаю, а живущее во мне зло, делающее меня пленником и жертвой бездны погибели, а не бездны благодати… весь наш путь к богу лежит между этими двумя безднами…»

Писатель взглянул на гроб с телом жены.

«Бедная Лиза… я познакомился с ней в горах… там я пас коз и играл на флейте, а Пан пел и вел себя как сатир после сладострастных утех… козы ему подпевали… у него был козий хор… прохожие останавливались… женщин пение Пана сводила с ума… глаза у них становились безумными… они танцевали, двигались в такт музыки, звучащей так томительно и нежно, изящно вскидывали руки… и меня они пытались вовлечь в свой зыбкий танец…»

Писатель сел на кушетку, потом лег. Он лежал и размышлял:

«Была среди танцующих женщин и Лиза… я видел, как прыгали ее рыжие косички… ночью, когда она спала, я ласкал ее груди… и падал в пустоту, в яму сна… помню, не за что было уцепиться руками… а проснувшись, не знал, существую ли я… или я сам себя выдумал, чтобы заполнить пустоту вокруг… помню, как-то, роясь в забытых вещах, я наткнулся на странную книгу… удивления достойная была эта книга… всякий, кто открывал ее, находил в ней свою историю… ночью меня преследовал кошмар… он исключил меня из числа живых людей и низвергнул в ад, потом вознес на небо к богу, который одним дает, а другим только обещает… на небе я был недолго… и очутился в пустыне… помню, я стоял и озирался, когда появилась блаженная… она молча улыбнулась мне и пошла прочь… я последовал за ней… я шел, не оглядываясь… и все же я не смог удержаться, оглянулся и увидел за спиной яму и облако пыли над ямой… это все, что осталось от города… помню, что-то похожее я уже видел в детстве во сне и обмочился от страха… а однажды я увидел, как вода распахнула двери комнаты… сон предупредил меня о потопе… в ту ночь вода затопила нижние улицы города… сон не ошибся и я предпочел доверить свою жизнь кошмару… я плыл на кровати по улице, вытягивая шею и озираясь по сторонам… всю ночь я плавал и уже стал опасаться, как бы не остаться в этом сне навсегда, как потомок Ноя, о котором всегда говорят в связи с потопом, когда услышал голос, мрачно и запутанно предсказавший мне мою судьбу: «Ты будешь долго блуждать, но в конце пути ты попадешь в объятия бога…» — Голос доносился из руин женского монастыря… помню, как я блуждал в темных безлюдных чертогах подземелья, искал того, кто предсказал мне будущее, но не нашел… не могли же камни говорить?.. иногда я натыкался на монахинь… ужасная участь постигла их… они спали, когда произошло землетрясение и похоронило под обломками стен всех спящих…»

Размышляя о делах бога, писатель заснул.

Во сне писатель шел по улице и очутился на кладбище. Повсюду росли кресты.

Писатель остановился у открытого гроба.

«Кто умер?.. странно… вместо мертвеца лежат цветы… лилии, анемоны… анемоны уже увяли…»

Писатель огляделся.

Светало. Крыши, деревья пылали. Вставало солнце.

— Как торжественно… расплакаться бы, но нет слез… — пробормотал писатель и очнулся.

Взглянув на гроб с телом жены, он увидел на лице жены тени смерти и почувствовал вонь благоухания ее.

«Отошел от жены запах сладости, которым она три дня поддерживала себя…» — подумал писатель. Накинув на лицо жены вуаль, он подошел к окну и приоткрыл створку.

Он стоял, обратив свой взор к небу и размышлял о делах бога и смерти, и перед его глазами тысяча лет были словно один день…

2

Города как люди, одни гибнут, другие поднимаются, растут довольно беспорядочно и непоследовательно, и снова гибнут, когда их жители затевают войны и ведут их с сомнительным успехом.

Обычно это происходит в смутные времена.

В смутные времена лица людей становятся отталкивающими, а их речи напыщенными и высокомерными.

Историки описывают эти времена прозой, поэты — стихами.

Бог созерцает, не вмешивается…

Был второй день недели.

Секретарь мэра рылся в бумагах и делал выписки изысканным слогом.

Выглядел он ужасно, он был рыжий, тощий, бледный, с лицом павиана, с безобразящими его манерами и неестественными позами, какие заставляла принимать его должность.

Уже который год секретарь писал книгу о мэре, выпуская из виду все, что казалось ему неизящным и неинтересным. Кое-какие факты он искажал, чтобы придать изложению занимательность. Он очень вольно обращался с фактами. Общее суждение о степени достоверности фактов в биографии мэра в изложении секретаря было очень неблагоприятно. Критики, высказывающие это мнение, ставили ему в вину произвол и неполноту изложения, говорили, что книга содержит важные и, в общем, достоверные сведения, хотя и соединенные с ошибочными представлениями.

Книга напоминала собрание подготовительных записей. В ней были и ошибки, и нелепости, и лакуны, которые касались отношений мэра с женщинами, а также происхождения мэра и вмешательства судьбы, которая долгое время не играла сколь-нибудь заметной роли в его жизни.

Мэр был человеком низкого роста, ноги у него были короткие и кривые, но шаг он имел твердый. Кроме сочинительства он увлекался актерским делом и философствовал.

— Хорошо снаряжен для смерти тот, кто сходит в гроб, зная истину… — говорил он.

Жил мэр на вилле, окружив себя картинами и статуями. Он привык к роскоши. Страдая от бессонницы, он по ночам уже несколько лет писал роман, главными героем которого был он сам и примадонна, порочная женщина. Мэр был уверен, что знакомство с пороками приносит больше пользы, чем познание добродетелей.

— Неисповедимы пути не только Бога, но и Сатаны… — убеждал он секретаря.

Секретарь не всегда мог понять суть и внутренний смысл многих событий в жизни мэра, а также мотивы его поведения в той или иной ситуации.

Иногда мэр был гением, иногда обычным человеком, бывало и так, что он впадал в безумие, и под предлогом невменяемости не только говорил о том, о чем запрещено было говорить, но и действовал.

Как-то, блуждая по городу, мэр наткнулся у руин женского монастыря на толпу, окружившую оратора. Приняв вид, какой обычно имеют люди, лишившиеся ума, оратор взывал к толпе. Говорил он стихами.