«Странно, но он вышел из моей мастерской… — Астролог прислонился спиной к стене. Он ощутил вдруг, что летит вниз, в бездонную пропасть и испуганно вскинулся. — Такое впечатление, что он это я, но только лет семь назад, не меньше… жуть какая-то… опять начался этот проклятый дождь…»
Прошлое все еще стояло у него перед глазами, пока он рылся в карманах в поисках ключей, и вдруг с изумлением увидел их, свисающими из замка. Скрипя и царапая пол, дверь открылась. Пахнуло застоявшимся запахом плесени, пыли. В комнате царили сумерки, сжимая горло тоской. Зачем-то он открыл шкаф, сам себе мутно улыбнулся из зеркала, смахнул с лица паутину, огляделся. Тощая крыса метнулась в угол. Все слегка поплыло перед глазами…
Костяшками пальцев Астролог потер веки. У окна маячил скелет мольберта, вместо потолка свисала путаница досок, балок, в пазухе стены за ширмой пряталась кушетка, объеденная жучками, около кушетки стоял стол, на столе поблескивал стакан с ржавой полоской, бронзовый подсвечник, на подоконнике пылились цветы в горшках. На столе он обнаружил записку для Сарры, сообщающую, что он вернется поздно.
«Да, задержался на целых семь лет…» — Читая записку, он подошел к мольберту и увидел небольшой холст. Пыль точек, завитки линий, случайные пятна, как бледные опалы, из которых вдруг возникали, отделяясь от бледно-синего фона, странные, вкрадчивые, бесстыдно-холодные видения, женские силуэты изысканно, тонко очерченные, в венках из ирисов и маков, завораживающие какой-то дьявольской красотой, наводящие жутковатый трепет. Что-то еще мерещилось, угадывалось в извращенной запутанности линий, в намеках пятен…
Вначале проявилось лицо… и вся она, как лилия на длинном, тонком стебле медленно выплыла из глубины холста, тревожа листья травы маленькими босыми ступнями с розовыми пятками…
— Сарра… — прошептал Астролог. Остро толкнулась боль в паху. Ослабевший и напуганный, он опустился на кушетку, откинулся, щурясь, вглядываясь в холст. Узкий, горбоносый профиль, смутно голубеющие глаза, челка на лбу, тонкие губы, в жесте оголенных рук какая-то вульгарная изысканность, под полупрозрачной кисеей вспухшие лиловые сосцы. Она была так реальна, и эта стайка моли, витающая над ней…
«Боже мой, как давно это было… из-за нее я от всего отказался, все посчитал за сор и вот… увы… любовь-любовь… какая любовь?.. в сущности, нет никакой любви… никто никого не любит…» — Он подавленно вздохнул. Его пальцы все еще забывчиво бродили по холсту, словно ощупывая лицо Сарры, ее руки…
Сумерки сгустились…
57
Две одинакового вида девы прочитали молитву на ночь и отвернулись друг от друга. Еще некоторое время они вздыхали в темноте. В комнате было темно и душно…
Послышались шаги, голоса. Как будто кто-то поднимался по лестнице или спускался. Сарра привстала, глянула в окно. Дверь черного хода была открыта, но оттуда никто не вышел. Она накинула на плечи шаль, подошла, постояла у двери, настороженно прислушиваясь, не выдержала и вышла в коридор. В коридоре никого не было. Унылая пустота освещалась каким-то странным, леденящим светом. Пугливо оглядываясь, Сарра пошла по коридору. Он как будто нигде не кончался. В страхе она повернула назад, но уже не могла найти свою дверь. Все двери были похожи. Она остановилась у двери с полустертым рисунком девочки с косичками, царапинами, рубцами, вмятинами от ударов полувековой давности, но и эта дверь никуда не открывались. В отчаянии от этого заколдованного круга запертых дверей, Сарра прижалась лицом к стене и заплакала. Она чувствовала себя такой одинокой, как в детстве. Вдруг потянуло странным кисловатым запахом, и она увидела впереди полосу света, падавшую из приоткрытой двери. Ее мутило от страха, но она заглянула внутрь и вошла, опасливо озираясь. Дощатый затоптанный пол, пыльная лампа на столе, разбросанные повсюду вырезки из журналов с женскими портретами, пустые рамки, затянутые многослойной паутиной. Она наткнулась на смятую постель и увидела Серафима. Он стоял у окна, склонившись над засохшими бегониями. Сначала она увидела его тень на стене, которая постепенно сгустилась в силуэт фигуры, опутанный паутиной, как саваном пепельного цвета. Постаревший, лицо серое, вытянутое, заросшее рыжей щетиной, она не сразу его узнала.
— Серафим… — позвала она, испытывая слабость и робость. Стоило ей заговорить, и он исчез. Нет. Он уже стоял у камина с кочергой в руке и ждал, когда разгорится пламя. Сырые дрова шипели, пугливо потрескивали. Сжалось сердце, ноги вдруг подкосились. Сарра присела на край кровати. Странно, простыни были еще теплые. Не понимая своих желаний, она забралась в постель, свернулась в клубок. Она дрожала всем телом. Как сквозь сон она услышала свой голос, она звала его по имени, но он лишь отдалился. Ей показалось, что и она стала как бы меньше ростом, и окно отдалилось, как в детстве, когда она была маленькой и счастливой…
«Боже мой, как все это далеко…» — подумала она. Ей захотелось плакать, но слез не было и во рту все пересохло.
Порыв ветра отпахнул форточку, занес запах дождя, свежести. И опять она увидела Серафима среди шевелящихся теней на стене. Поразило лицо и его глаза, странные, как будто запотевшие.
— Где ты, Серафим?.. почему ты меня бросил?.. — спросила она каким-то не своим голосом и как-то по-детски обиженно всхлипнула. Рядом с Серафимом обрисовалась фигура худенькой девочки с жидкими рыжими косичками. Она теребила бахрому на рукавах длинного саржевого платья. Пальчики ее были запачканы чернилами.
«Сама святая невинность…» — подумала Сарра и вдруг узнала себя в этом худеньком ангелочке, вспомнила мать, сестру, кузена. Одно время они с сестрой были влюблены в кузена. Она приезжала к матери летом на несколько недель. Кузен жил в мансарде, а Сарра в большой комнате вместе с матерью и сестрой. Соседи одалживали для нее кушетку. Утром они по очереди мылись в ванной, дожидались своей очереди в коридоре босиком в одинаковых ночных рубашках. Вспомнилось, как испугал ее кузен. Он вошел в ванную с ночным горшком в руке и вызвал у нее настоящую панику. На ней была только повязка из полотенца, в виде чалмы. Он отвернулся, а она не нашла ничего умнее, как спросить его, что за шрам у него на спине…
Эти годы вспоминались как самое счастливое время. Вспомнилось, как они с сестрой вязли в топях, ловили лягушек и подбрасывали кузену в кровать. Для них он был большой куклой. Они обряжали его в свои платья, пудрили щеки, причесывали, как-то чуть не выкололи ему глаза ножницами. Он сбегал от них, запирался в комнате матери и мучил весь дом нудными гаммами на немецком пианино. Когда он уезжал, они безудержно оплакивали его отъезд, сидя в его кровати с посыпанными пеплом головами и красными глазами, а потом разыгрывали что-то вроде спиритического сеанса, устраивали свидание и разговаривали с ним, как будто он был на том свете…
Картина стала неясной. Она смахнула слезы. И мать, и сестра, и кузен давно умерли.
— Наверное, вы дожидаетесь меня там… — прошептала она и почувствовала себя так странно, необычно. Она уже не могла говорить и только улыбалась. Конечно там, куда она смотрела, были только тени. Она почувствовала, что кто-то коснулся ее руки, попытался выпрямить беспомощно вздрагивающие в воздухе ее скрюченные подагрой пальцы…
К утру Сарра умерла…
58
Маленький, похожий на летучую мышь в своем широком и темном плаще, карлик пробирался через полную миражей галерею в оранжерею, где в отцветшем бурьяне лежал Начальник Тайной Канцелярии, глухой к страшным пророчествам и тревогам горожан. Он был пьян. Постелью ему служили пальмовые листья и штора, сорванная с окна.
Послышались шаги. Начальник Тайной Канцелярии слегка приоткрыл веки и с содроганием увидел карлика. Он не узнал его.
— Сарра умерла… — пролепетал карлик, задыхаясь, как астматик.
— Что-что?.. — переспросил Начальник Тайной Канцелярии и как будто протрезвел, встал и пошел за карликом по петляющим коридорам Башни, пугая слуг. Неожиданно карлик исчез.