Прямо из аэропорта — в редакцию. А там все — от худосочной секретарши Венеры и до вальяжного первого зама Викентия Викентьевича Заметельского — встретили Зорина так, словно он не впервые перешагнул редакционный порог, а давным-давно был организатором и вдохновителем всех побед этого коллектива. (Впрочем, Зорин не слишком удивлялся. Ведь и жена Лиля, казалось, уже сто лет пребывала замужем за шефом и совладельцем крупной петербургской газеты.)

…И полетели дни разудалой, нескончаемой каруселью. Зорина еще спасало, что во главе его собственных фирм — крупного рекламного агентства и торговой компании «Интим» — были поставлены опытные менеджеры. Эти зубры неплохо тащили свой воз, и вмешательства главного босса тут не требовалось. Что же до акций, которые господин главный редактор еще на заре приватизации приобрел по дешевке и в немалом количестве, то ими теперь занимался его доверенный брокер: что-то прикупал, что-то удачно сбрасывал. Согласно закону Авогадро!

Так что Зорин мог сосредоточить все свое внимание на кипучей редакторско-общественной деятельности.

Планерки, летучки, заседания редколлегии. Выступление перед депутатами Законодательного собрания. Заседание в Клубе главных редакторов. Председательство в жюри на конкурсе «Мисс Балтика-99». Переговоры с «Роспечатью» по поводу расширения продажи в розницу. Прием шеф-редактора «Вашингтон пост». Участие во Всемирном банковском конгрессе. Вызволение заведующего отделом литературы и искусства из медицинского вытрезвителя. Встреча с губернатором. Почетное судейство на парусной регате…

Денис Зорин не просто жил чужой жизнью. Он хлестал ее стаканами, пил, как пьют неразведенный спирт: обжигаясь, не разбирая вкуса, лишь бы забыться. Он топил себя в горячечной суете, в сумасшедшем потоке дел, забот и развлечений — чтобы забыться, загнать себя до бесчувствия, до полной отключки, чтобы некогда было испугаться.

Но страшно было все время.

Казалось бы, все — элементарно. Кем быть лучше: богатым или бедным? Безвестным неудачником или баловнем судьбы? Но, оказывается, для жизни нашей несуразной такая арифметика годится не всегда. Вот и в его, Зоринском, уравнении откуда-то вылезла вдруг целая прорва неизвестных! Даже дочь и жена, при всей их внешней похожести на себя прежних, были совсем не его Аленой и Лилей. Он скрипя зубами терпел жену, едва узнавал дочку и всей душой ненавидел вынырнувшего из исторического небытия хамского бультерьера Беню.

Новая «козырная» судьба не радовала, а только терзала душу. Зорину все чаще вспоминалась читанная недавно статья — «Человек меняет лицо». Витторио Риканелли, рядовой сицилийский мафиозо, согласился дать показания против босса своего клана. В итоге босс получил пожизненное заключение, а Витторио Риканелли превратился в Федерико Перуччи: чтобы спасти бывшего свидетеля обвинения от длинных рук мафии, итальянские спецслужбы перевезли его на север, в Болонью, дали ему новое имя, новые документы и новую внешность. Пластическая операция прошла без осложнений. Но со своим обновленным обликом — хотя и вполне симпатичным — Витторио так и не сумел сжиться. Бывшему мафиозо все казалось, будто каждое утро в зеркале отражается другой человек. И вот в один прекрасный вечер хлебнул он виски «Джонни Уокер», залез на подоконник и сиганул с девятого этажа. Дома на столе оставил записку: «Не могу больше жить раздвоенным. Прощайте, и да хранит вас Дева Мария!»

Он так и не сумел стать Федерико Перуччи, человеком с другим лицом.

А вот Денису Зорину проделали операцию почище: до неузнаваемости изменили не лицо, а саму жизнь. И пускай она теперь сверкала и переливалась, будто алмазное колье, но блеск этот не грел душу. Кто бы знал, как тягостно заниматься чужим делом, поддерживать дружбу с чужими приятелями, принимать почести и приглашения, предназначенные другому! Каждый день и каждую минуту Зорин чувствовал себя самозванцем на троне и все ждал: когда же, наконец, его разоблачат?

…Сегодня ему вдруг припомнился давний сон про каменную стелу с таинственными письменами. Зорина как током ударило: «Господи! А ведь он приходил из ночи в ночь — в аккурат перед моим вызовом к Администратору! А как я побывал в «Утренней звезде» — так этот сон ни разу больше не привиделся!»

Так вот что означало увиденное им на вершине холма! Стела, нацеленная в небо, — это его новая судьба, мощный старт наверх, к звездам! Впрочем, насчет «наверх, к звездам!» — это он себя уговаривал. А сердцем, всем своим содрогающимся нутром ощущал: наверх, к эшафоту!

Но есть же, черт побери, выход! Администратор ведь еще не запер за ним дверь в прежнее житье! Желаешь — ступай обратно в свой двор-колодец. И хлебай из него вонь, матерщину, бессмысленность и беспросветность существования.

Как волк, обложенный флажками, Зорин метался между «страшно» и «жутко». И потому, несмотря ни на что, обеими руками держался за нынешнее свое бытие. Но малодушно оставлял себе лазейку назад — «на всякий пожарный». Когда же истек месяц, отведенный ему для окончательного решения, Зорин принял Соломоново решение: к Администратору не ходить, точек над «и» не ставить.

«Не пойду — и все тут!» — думал он сердито.

Но не пойти ему не удалось.

Глава седьмая

Визит Пифагора

На редакторском столе распластались сверстанные полосы завтрашнего номера. Подобно коршуну-стервятнику, сладострастно терзающему плоть ягненка, Зорин впился в статью о проблемах обслуживания населения. Красным начальственным фломастером вписывал он строки, дышащие гневом и болью за человечество: «На всем обширном фронте оказываемых нам услуг, пожалуй, наиболее провальный участок — это работа водопроводчиков. Впечатление такое, что переход российской экономики на рыночные рельсы ни в малой степени не затронул эту категорию работников городского хозяйства. Во всяком случае, водопроводчики продолжают обслуживать нас вполне «по-социалистически»…».

Но тут кровью пишущее перо замерло в редакторской руке. Священный акт отмщения презренной водопроводной касте оказался прерван: дверь в кабинет осторожно отворилась, и на пороге возникла секретарша Венера.

Божественное имя досталось этому существу по непонятной прихоти провидения. Чернявая, с заостренной лисьей мордочкой и хитрыми, вечно настороженными глазками, она мало напоминала свою древнеримскую тезку. А если к такой, прямо скажем, неказистой физиономии прибавить еще патологическую худобу и очень уж кривенькие ножки… Зато, словно бы насмехаясь, природа выдала ей непомерно пышную грудь, казавшуюся нарочито прилепленной к мосластому, угловатому тельцу.

В общем, Венера была далеко не Венерой. Зато вся редакция именовала Зоринскую приемную «венерическим предбанником».

Итак, секретарша возникла на пороге, и главный редактор не без гадливости скользнул взглядом по ярко-оранжевым колготкам (на память пришел старый анекдот: «Дэвушка! Гдэ ты купила такие тощие и такие кривые чулки?»). Радары хитреньких Венериных глазок моментально запеленговали нацеленность редакторского взора. Секретарша деланно зарделась, улыбаясь, впрочем, весьма двусмысленно.

«Святые угодники! Да что она себе вообразила, эта плюгавица разнесчастная?! — ужаснулся Зорин. — Сама — страшнее ядерной войны, а туда же!»

Увидев, как посуровел шеф, Венера тотчас нацепила деловую маску:

— Денис Викторович, к вам рвется Закорчевская. Кричит, что это срочно.

Но тут, отодвинув массивным плечом худосочную Венеру, в кабинет ворвалась распаленная Амалия Егоровна Закорчевская — заведующая рекламной службой. Она пламенела ярко-красным платьем, как, впрочем, и всей своей квазиэнергичной натурой:

— Денис Викторович, честное слово, я его зарежу, этого недоумка! Искромсаю редакционными ножницами — и пускай меня потом в тюрьму упекают! Хоть на тыщу лет!

— Ну, не так темпераментно, Амалия Егоровна! Мы же с вами все-таки не под знойным небом Аргентины, — улыбнулся Зорин. — Что там у вас стряслось?