— Слушай, — нашелся, наконец, Зорин. — А чего ты сразу за Гольфстрим ухватился? Ты бы, чем через океаны сразу прыгать, для разминки приватизировал, скажем, нашу Волгу! Вот так же откупил бы километр-другой в ее истоке — и взял бы за яйца всех ее пользователей, от Валдайской возвышенности и до самого Каспия! Согласно закону Авогадро!

— Дык я уж об том мараковал! — вздохнул Гришаня. — Не велика, чай, хитрость — Волгу приватизировать. Так не дадут же!

— Что, чиновники не позволят? — уточнил Зорин.

— Да какие, в жопу, чиновники! — с тихой тоской отозвался таежный Рокфеллер. — Нашенский чиновник все дозволит, ежли ему отстегнешь соответно. За хорошие бабки он те хошь Кремль отпишет с Мазалеем! Не-а, тут, редактор, другое.

Гришаня пригорюнился:

— Ты глянь окрест: голимый беспредел, организованна преступность и мафия! Харкнуть, бля, некуда: в киллера попадешь! Развелось этой шпаны до полчерта. Они разве дадут честному бизнесмену приподняться? Да меня за эту Волгу пришьют в два счета! Чик — и Митькой звали!

И подвел черту:

— Чем с нашими беспредельщиками базар перетирать, я уж лучше гальстритом займусь! Там — цивилизация, все чин чинарем… Ладно, чо нам тут колоколить без пути! У тебя, видать, Максим варит, вот ты, редактор, и прикинь хрен к носу, как мне это обтяпать за милую малину. А я те завтра брякну на работу. Эхма, выпить да не крякнуть!

И, не оглядываясь, проследовал к пиршественному столу.

Зорин перебрался на нижний полок, почесал задумчиво подмышкой. А чем черт не шутит в бредовое наше время! Что, ребята-европейцы и братцы-американцы? Живете — в ус не дуете? НАТО свое расширяете, системы противоракетные разворачиваете, боретесь за демократию и прочую политкорректность? А не угодно ли вам такого вот Гришаню? Пока вы в бирюльки свои играетесь, этот чалдон по-тихому не то что Гольфстрим, а весь ваш Старый Свет вкупе с Новым приватизирует! Накроет вас своим зачуханным наперстком — и будете вы кататься под его ловкими пальцами, как тот игральный кубик!

Ох и прихватит же ваш цивилизованный желудок от этого сибирского пирожка с хреном! И окажетесь вы все, как в Нижневартовском аэропорту — перед приватизированным сортиром…

Глава девятая

Заберите ваш макинтош!

Банное застолье завершилось уже поздним вечером. Когда компания вывалилась из «люкса», Зорин отстал от своих: шнурок на его итальянском туфле никак не желал завязываться на двойной бантик. Зорин самокритично попенял себе: «Не наваливайся так на коньячишко! Тогда и руки слушаться будут».

После нескольких мучительных попыток он все же одержал победу над непокорным шнурком и полетел догонять свою гвардию. Вот и сияющий зеркалами гардероб для верхней одежды. Но к нему отчего-то выстроилась небольшая очередь из свежепропаренных VIP-персон (среди лета на город вдруг обрушились холода. Обычное, впрочем, дело для Питера!). Чертыхаясь в душе, отвыкший уже от очередей Зорин пристроился в хвосте. Глянул вперед и ахнул: за барьером красовался страдалец-неандерталец с испитым носом. Ну тот самый, из Большого драматического, с буколической наколкой «Беатриче» на багровой лапище. Он был облачен в прежний грязновато-синий халат, но на сей раз отчего-то увенчанный золотыми аксельбантами. На здоровенных кулаках трещали по швам белейшие шелковые перчатки.

В данный момент к барьеру приник американчик — седенький, румяненький, аккуратненький. Он восхищенно излагал неандертальцу:

— Рашен банья из вери гуд! Карош банья! Вери карош!

Неандерталец вышколенно улыбался растроганному штатнику:

— Don't worry. I understand English. I'm always at your service. Please come back. We'll be happy to see you here again.[8]

Всучив, наконец, словоохотливому янки его пальто, многоликий гардеробщик переключился на обжигающе-смуглого латиноса:

— Dispénseme, Señor! Un momento! Aquí está su chaqueta. Adiós! Recuerdos a su país maravilloso![9]

Оказавшись лицом к лицу с Зориным, неандертальский полиглот хищно осклабился. Стянув с себя белоснежную перчатку, чтоб ненароком не испачкать, он гадливо, двумя пальцами принял с вешалки и швырнул на барьер… старый Зоринский макинтош! В полнейшем изумлении Зорин воззрился на блудное детище Леншвейпрома. Видя его замешательство, носитель золотых аксельбантов рявкнул:

— Что, доцент? Опять не твое? Забирай по-скорому свою хламиду и ступай к Администратору! Он тебе разъяснит, что — твое, а что — нет!

Зорин покорно поволокся за угол, в указанном направлении. Тут же не к месту всплыло: когда неандерталец сейчас стащил перчатку, на лапище у него синело отчего-то уже не «Беатриче», а «Лаура». Впрочем, может, это была другая рука?

С таким вот сумбуром в голове Зорин толкнул дверь, освященную знакомой табличкой «Администраторъ».

Банный кабинет Администратора отличался от театрального самым решительным образом. Он оказался тесным, куцым, с низким подвесным потолком. Единственное исключение составлял все тот же доисторический сейф-бронтозавр. И по-прежнему его увенчивал солидный беломраморный бюст. Правда, теперешнее изваяние принадлежало какой-то властительной даме. Зорин автоматически бросил взгляд на табличку: «Лукреция Борджиа, герцогиня Феррары».

Тут же наличествовало и еще одно произведение искусства: обшарпанную стенку облагораживала «Огоньковская» репродукция известного полотна «Утро стрелецкой казни». А в полуметре от мятежных стрельцов, толпящихся вкруг эшафота, красовался выцветший вымпел: «Коллективу-победителю социалистического соревнования за III квартал 1972 года среди предприятий Банно-прачечного треста Ленгоркоммунхоза».

Под историческим вымпелом восседал все в той же зеленой плюшевой жилетке Администратор. Он холодно глянул на Зорина и без слов мотнул головой — проходи, садись! Минуты две он все так же молча изучал гостя. Зорин от этой пытки ерзал на жестком стуле с расшатанными ножками и терзал нервными пальцами свой несчастный макинтош.

В сегодняшнем кабинете, как и в тот раз, сильно пахло остывающим пепелищем. Нынче Зорин мог уже поклясться, что аромат гари исходит от самого хозяина.

Наконец Администратор разомкнул жесткие губы:

— Ну что? Убежал, спрятался? Так себя ведут нашкодившие пацаны, кукиши марципановые, а не руководители солидных газет. В нашу первую встречу я допустил ошибку, эта судьба решительно не по вам. Ваш номер больше не тринадцатый. Верните гардеробную бирку и ступайте в свое конструкторское бюро! Наша сделка аннулирована. Вам возвращается первоначальная судьба, и дальнейшему обмену она не подлежит.

Ледяной тон Администратора, нарастающий аромат пожарища, нелепый алый вымпел горкоммунхоза, приговоренные смутьяны-стрельцы и беломраморная дщерь поганой семейки Борджиа — политических интриганов, кровосмесителей и убийц… От всего этого голова шла кругом. Зорин плохо соображал, что за нотации читает ему обладатель зеленой жилетки, и только продолжал нервически ерзать на угрожающе нестойком стуле.

Между тем Администратор повторил стальным голосом:

— Номерок попрошу на стол!

Наконец до Зорина дошло, чего от него хотят, и он принялся лихорадочно копаться по карманам в поисках проклятого номерка. Но тот, как назло, все не попадался.

— Он у вас во внутреннем кармашке кейса! — равнодушно подсказал Администратор.

Чертова бирка и впрямь оказалась там! Мокрой от пота рукой Зорин протянул ее Администратору, жалко пролепетал:

— Петр Аввакумович, а может быть?..

— Не может! — отрезал тот. И, не принимая номерок рукою, коротко кивнул лобастой башкой: на стол клади!

Зорин подчинился безмолвному приказу. И, сразу сделавшись маленьким и пришибленным, попятился к дверям. Пробормотал убито «до свиданья» и, не удостоившись ответа, взялся за ручку, потянул дверь на себя.

— Вернитесь! — в последнее мгновение скомандовал Администратор.