* * *

Женя натянул на себя запасные штаны, застегнул ремень. Женя чувствовал страшную неловкость оттого, что Ната видела его обнаженным. Он был красивым волком, но его человеческое тело, как и у многих оборотней, выглядело нескладным и смешным. Сразу в голову лез Стас и много кто еще, на чьи тела можно было смотреть с гораздо большим удовольствием. Женя торопился спрятаться в одежду.

— А еще некоторые будильник ставят, чтобы время не пропустить, — сказала Ната.

Она подала ему рубашку, скользнула взглядом по груди. Без отвращения, по крайней мере, отметил про себя Женя и сразу приободрился. В конце концов, что он ведет себя, как мальчишка? Можно подумать, так уж редко встречаются оборотни, чтобы взрослая художница ни разу не видела никого из них без шерсти и одежды.

— Да я помнил все, — ответил он, застегивая рубашку. — Меня этот, как его… Стасов прихвостень нарочно в столовой задержал.

Ната глубоко задумалась над его словами.

— Да, и барьер… — пробормотала она. — Мутов и впрямь любит фантики! Но у нас тут не соревнования юных чародеев. А «Кубок Викингов», турнир по подледной рыбалке.

Она посмотрела на него, и в глазах ее плясал холодный огонь.

— Это, конечно, дело твое, — произнесла Ната. — Но я бы этого так не оставила.

Женя усмехнулся, собрал волосы в хвостик и затянул резинкой.

— Ну что, что я могу сделать? Горло перегрызть ему?

— А почему нет?

— Неспортивно это, Наткин, — спокойно ответил он. — Да, он, говорят, и рыбу чарами приманивает. Ну и что теперь?

— Хорошо, горло грызть не будем, — сказала она. — Но есть и другие, не столь кардинальные методы педагогического воздействия.

— Я тебя внимательно, — кивнул он.

— Мне нужно сначала позвонить, — задумчиво сказала Ната.

* * *

Стас сидел в своем домике один. Ромка не успел добраться до дома до того, как все началось, застрял в столовой. После того, как администрация наконец опомнилась и разогнала всех по домикам, снаружи оставался только волк. Бедный волчок, серенький бочок… Стас злорадно улыбнулся. «На хвост рыбку лови, — подумал он. — Только для этого ты и годен».

В окне мелькнула какая-то фигура. Человек, припадая на одну ногу, вышел из тьмы, окружавшей сосны.

— Помогите, — раздался жалобный голос. — Кто-нибудь… Тут волк…

Человек сделал еще один неуверенный шаг. Стас узнал дурацкий помпон на шапке. Мутов улыбнулся еще шире. Ему нравилась эта блондиночка, тупая, как и все они, но такая восхитительно живая, юркая, как уклейка, и наверняка такая же сладкая…

Геля неловко зацепилась ногой за невидимый в сугробе корень и повалилась в снег.

Стас поднялся, и, не накидывая куртки, в свитере, как был, вышел из домика. Проваливаясь по колено в снег, он добрался до Гели. Та вздохнула, перевернулась на спину, улыбнулась робко. Глаза ее расширились от удивления и ужаса. Стас непроизвольно облизнулся. Язык у него был черный, тонкий и длинный. Он склонился к ней, такой ароматной и горячей…

Серая тень, как молния, мелькнула между сосен, ударила Стаса в грудь и опрокинула в снег.

Геля поднялась, отряхнула снег с куртки.

— Ах ты, змееныш! — воскликнула она возмущенно.

— А, так он водяной змей, — сказала Ната, появляясь из тени. — Понятно, как он рыбу приманивал…

Волк для поддержания разговора глухо зарычал. Из пасти у него пахло гречкой. Стаса прижимал к земле уникальный экземпляр волка-вегетарианца. Капли слюны упали Стасу на лицо. Он поморщился.

— Что бы с ним такого сделать? — задумчиво произнесла Геля.

— Зубы у него хорошие, ожерелье можно сделать, — ответила Ната таким тоном, что у Стаса немедленно заныли все зубы.

— Сдаюсь, сдаюсь, — стараясь, чтобы голос его звучал небрежно, произнес он. — Уберите своего пса…

Он кинул взгляд на Гелю поверх серых мохнатых ушей и пасти. Этот взгляд был в своем роде произведением искусства и обладал убойной силой, которая в тротиловом эквиваленте тянула бы минимум на килограмм.

— Отлично, вот так и держи, — сказала Геля волку, словно бы и не заметив взгляда Стаса. — О, придумала! Ната, тут бы надо сначала стереть слой иллюзий, а форму я закреплю…

Ната подняла руку, стащила с нее варежку и принялась разминать пальцы. Каждый, кто умеет рисовать, умеет и стирать нарисованное — неважно, тобой или кем-то другим. Стас неожиданно ощутил, что лежит в сугробе в одном тонком свитере, и снег уже забился под воротник и даже под ремень.

— Посиди вон там, — обратилась Ната к волку.

Она махнула рукой на идущую от домика дорожку.

— Если кто пойдет, тряси ушами и вой заунывно.

Волк вопросительно наклонил голову, а затем помахал ею так, что крупная серьга только чудом, казалось, не вылетела из уха.

— Да, так, — подтвердила Ната.

Волк слез со Стаса, и, бороздя грудью снег, потрюхал к дорожке. Но Стас не ощутил облегчения, словно и не убрались с его груди семьдесят килограмм живого веса. Он вдруг заметил, как его собственные руки поднимаются вверх.

— Истинный облик — интересная вещь, — медленно произнесла Геля. — Многое, что мы можем сделать, натянув на себя поддельную личину, мы не в силах осуществить в своем настоящем виде…

Натянулись и лопнули рукава свитера; кожа на обнаженных кистях забугрилась, пошла трещинами, сменилась чешуей самого отвратного вида. И чем сильнее руки Стаса становились похожи на неуклюжие клешни, которыми ни за что не удержать удочку, тем дальше и недосягаемее становился Кубок Викингов, до которого ведь было уже рукой подать! Стас плакал. Слезы замерзали на его щеках, царапая кожу, но он уже не чувствовал этого. Как и не чувствовал мороза хитин клешней.

Луна смотрела на то, что происходило на пятачке снега между домиком и соснами.

И, кажется, улыбалась.

Все деньги, вырученные с продажи электронной копии сборника, будут направлены на благотворительные цели — в Копилку фэндома. http://gviz.ru/ebooks

Неправильные пчелы

Юлия Сиромолот

— Ай!

Фрау Ингеборга Винтер крепко хлопнула себя по шее. Что-то острое впилось в кожу, что-то холодное хрустнуло в ладони.

Это было насекомое. Большое крылатое пучеглазое насекомое с полосками на брюшке. Пчела. Но как? Здесь? У нее дома? Укусила? Хотя нет, у них же нет зубов... челюстей… Как это правильно сказать — ужалила? Шея болела. По белоснежной коже — фрау Ингеборга видела это в зеркале — стекала пронзительно красная капля. Не кровь, конечно, впрочем, кровь и не бывает такого цвета — как ярмарочный леденец…и она не пахнет леденцом… и не бывает такая приторно сладкая на вкус. Фрау Ингеборга озадаченно облизнула липкий от сахарного сиропа палец. Пронзительным взором уставилась на мертвое насекомое. Взгляд фрау Винтер, когда она того хотела, был вполне подобен ледяному пламени — прожигал и замораживал одновременно, но сейчас она просто стремилась получше разглядеть странное создание.

Конечно, оно было неживое. Совсем неживое — внутри полосатого тельца фрау Ингеборга разглядела мельчайшие колесики, крохотные алмазные подшипнички и микроскопическую, но мощную эфиропотенциальную батарею.

Фрау Винтер вздохнула и вышла, направляясь из личных покоев в крыло, отведенное Гонорию.

Возможно, мальчику будет интересно взглянуть. Кто знает, что ему будет интересно.

Гонорий Кауза был ее приемным сыном. Фрау Винтер нельзя было назвать сентиментальной — о, нет — но в самой идее ребенка, играющего в ее высоком замке на краю полярного круга, было что-то настолько правильное и соразмерное, что три года назад она все-таки поддалась зову и на какое-то время покинула свои владения. Она посетила Европу, Северную Америку и Австралию (повсюду ее приезд сопровождался статьями в газетах — небывалая! Внезапная!! Суровая!!!), но европейские, американские и австралийские сироты оказались на диво единодушны. Завидев высокую бледную даму, они принимались плакать, а те, что постарше, говорили: «У нее руки холодные», и наотрез отказывались даже подходить к ней поближе. Тогда фрау Винтер отправилась в Африку. Там ее принимали куда лучше, называли благословенной и чудесной, но и африканские дети рыдали от одного вида ее бледно-голубых глаз и молочно-белой кожи. Все, кроме этого мальчика.