Геля подошла к ним.

— Ой, что я видела! — воскликнула она. — Привет, Женя…

— Это и мы видели, — мрачно ответила Ната.

— Ледобур у него финский, новый, я такой вообще впервые вижу, — ровным голосом продолжала Геля.

Ната хмыкнула. Глаза Жени под раскидистыми бровями блеснули, как фары сквозь кусты.

— И блесен с балансирами — целый ящик, — рассказывала Геля. — Приманки исключительно финские, а до его самоделок я не успела добраться, но что-то очень интересное там...

Женя одобрительно покачал головой.

— Нехило, — сказала Ната.

— Ну, к снастям еще руки надо иметь, — произнес Женя.

— Это да, — согласилась Геля.

Она закрыла машину, и вся троица двинулась к корпусу, чтобы зарегистрироваться на ресепшне, не в столь далекой юности бывшем стойкой администратора.

* * *

Ужин прошел так, как и ожидала Ната. Столовая оказалась забита мужиками в синтепоновых штанах и алясках. В воздухе висел табачный дым, запах борща и «тут я ее сачком!». К Жене и девушкам за столик подсел новичок, назвался Романом, тут же расписался в своей любви и уважении к чемпиону и принялся трогательно расспрашивать Женю о хитростях подледного лова. Если бы гость догадался снять свой желтый ватник, единственный на всю турбазу, это бы выглядело натуральнее, а так было понятно, кто на самом деле интересуется приемчиками своего главного конкурента. Женя прищурился и пустился в этот танец, перемежая общие сведения, известные каждому рыбаку, советами собственного сочинения, изумительными по неординарности подхода и масштабности мышления, а так же полным противоречием не только законам физики, но и здравому смыслу. Роман кивал и только что не конспектировал; девушкам пришлось оставить Женю в его цепких лапах.

Когда Ната вышла из столовой, голова у нее слегка гудела. Геле тоже хотелось немного прийти в себя. На ступенях столовой девушки расстались: Ната решила, что пойдет посидит на берегу озера, а Геля предпочитала медитировать на замечательном красно-зеленом коврике из непальской соломки, который терпеливо дожидался ее в домике.

Веранда с другой стороны столовой, выходившая на обрыв, уже была занята — там яростно спорили, какие блесны лучше. Ната обошла столовую и стала подниматься по деревянной лестнице на самый верх холма. Посыпанные песком ступени в наступающих сумерках словно бы светились собственным темно-оранжевым светом. Лестница вела к небольшой беседке. Про нее было известно только завсегдатаям Драйв Парка, а вид на озеро отсюда открывался ничуть не хуже, чем с веранды. Ната устроилась на широкой скамье, хотя в своих толстых синтепоновых штанах могла бы, расположиться прямо на снегу.

Противоположного берега отсюда никогда не было видно. Заснеженная гладь озера и так не сильно отличалась по цвету от бледно-серого неба. К вечеру пошел мелкий снежок, и граница между небом и озером и вовсе исчезла. Нате сидела лицом к лицу с прозрачной светло-серой пустотой, безграничной и бескрайней. И ей было хорошо. И немного жаль, что сумерки так скоротечны. В какой-то неслышный миг все изменится. Небеса набухнут тьмой, как почки весной набухают соками. А снег на озере засияет отраженным светом, станет болезненно-белым, и отчетливо проступит граница между ними, между тьмой и светом, линия между черным и белым, линия, которой на самом деле нет.

«Зато станет можно рисовать», — подумала Ната. Она улыбнулась — рисование всегда приносило ей наслаждение. А вот Геля, например, любила лепить, и у нее здорово получалось. Ната натянула капюшон поплотнее, откинулась на спинку скамьи и закрыла глаза. Во тьме под веками затрепетали вспышки и линии — ломаные и плавно изогнутые, складывающиеся то в причудливо-вычурный, то лаконично-геометрический узор.

Рисовать или лепить; заполнять пустоту, так или иначе. Возможно, пустота вовсе не нуждается в том, чтобы ее заполнили, и возможно, что она не так уж и пуста, но это не имеет значения. В этом нуждаемся мы. Те, кто создает и не может удержаться от этого.

Когда Ната открыла глаза, она испытала очень странное чувство. С одной стороны, уже совсем стемнело. Небо стало беспросветно глухим. А с другой стороны, сейчас было светлее, чем днем. На небо выползла полная луна. Белая, чистая, как новая монетка, без той нездоровой желтизны, что придают ее лику большие города. Снег сиял в ее лучах. Будь у Наты с собой книга или журнал, его вполне можно было прочесть, не напрягая глаз.

Но свет исходил не только от луны.

Небо захлестывало мощное сияние. Его волны безмолвно пылали в вышине, делали тени сосен глубокими, черно-зелеными, а сами деревья становились плоскими, словно вырезанными из бархатной бумаги. Ната залюбовалась на изломанные светящиеся стрелы. Все вместе они напоминали гигантский обелиск с зубчатой звездой в центре, или тупую пасть огромной акулы, распахнутую настежь, во все зубы. Ната не стала его стирать. В Драйв Парке «Заозерье» сейчас никто не смотрел на небо. Те, кто воспринимал завтрашние соревнования всерьез, спали. Остальные пели и пили в своих домиках, и крыши защищали их глаза от ненужных видений.

Ната стала спускаться по лестнице. Несмотря на то, что ступени были добросовестно посыпаны песком, по пути вниз Ната успела неоднократно порадоваться тому, что на ней зимние берцы с шипами. Когда она поравнялась с верандой, то услышала зычный шепот:

— Охренеть можно! Что это?

— Северное, ик, сияние, — нетвердо ответил кто-то.

— Да иди ты, — недоверчиво ответил первый голос. — Оно так далеко на юг не бьет.

— Да нет, ик, бывает, но очень редко.

— Это хороший знак, — заметил еще кто-то. — Видите, пасть какая? А зубищи? Рыбалка завтра будет удачной.

— Может, удачной она будет для этих зубищ, а не для нас? — вмешался еще один голос, самый трезвый

В нем, как газ в шампанском, пузырился смех.

— Если бы для нас, в небе должна блесна сиять, логично? — продолжал он.

Ната вздохнула, глянула вверх.

Сияющие полосы начали бледнеть — ничто не может исчезнуть сразу и безвозвратно.

Ната предпочла крутой центральной аллее более извилистую, но зато пологую боковую пешеходную дорожку. Когда девушка добралась до середины склона, всполохи в небе погасли окончательно. Тени почернели, заострились углами. Теперь, когда светила только луна, темнее не стало — но все стало как-то безжалостнее и однозначней: и голые ветви деревьев, и сугробы по сторонам дорожки, и сутулые фонари, которые экономный владелец Драйв Парка включать не стал. Под ногами громко скрипел снег — к ночи подморозило. Ната двигалась хоть и осторожно, но довольно быстро, и разогрелась от ходьбы. Чуть впереди и слева, там, где ее тропинка соединялась с центральной аллеей, Ната заметила еще одного любителя поздних прогулок. Их пути должны были пересечься. Ната не очень хотела этого и замедлила шаги.

Он очень спешил; его длинные черные волосы развевались на ходу, как потрепанное знамя.

* * *

Женя помнил, что ему нельзя надолго задерживаться в столовой. Ему надо было попасть в свой домик, сделать кое-что, да и в конце концов поспать тоже не помешало бы. Но Роман прицепился как тот репей; и ведь вежлив был, паршивец, так что просто послать было вроде как и неудобно. Жене с большим трудом удалось закончить дискуссию, вязкую, как клей, покинул столовую и направился к своему домику.

Женя с наслаждением вдохнул морозный воздух. Зажмурился от удовольствия. Воздух был таким вкусным, был таким чистым; смесь запахов немытых тел и борща не в счет, в конце концов, от столовой можно было и отойти на пару шагов. Никаких тебе выхлопных газов, пластика, хлорки… В животе у него заурчало. Женя вздрогнул.

Он вспомнил, что за дело было у него в домике, и кинулся почти бегом. «Надо было не модничать», с трудом сохраняя равновесие на скользкой аллее, думал Женя. — «Взять таблетки с собой, да и все».

Он понимал, что опаздывает, и, отгоняя мысль о том, что на четырех ногах было бы быстрее и надежней, спешил изо всех сил. В небе, словно защищая его, беззвучно пылало столь редкое для местных широт северное сияние. Выглядело оно натурально как распахнутая в небе огромная волчья пасть. Женя подумал, что это хороший знак. Что-то в причудливом рисунке показалось ему знакомым. Женя пригляделся на бегу, чудом не упав, и понял, что взаимодействие верхних слоев атмосферы с заряженными частицами солнечного ветра тут ни при чем. Но вот сияние начало сходить на нет; огромные клыки побледнели и растворились во тьме. Небесный костер начал бледнеть, и перестал заглушать свет луны.