— И правда, откуда?

Голос ее гневно и раздраженно хлещет, как кнут:

— Нам было так хорошо! Зачем тебе вздумалось трогать меня?

— Сам не знаю. Нас было двое, мы были одни — и я чувствовал, как меня все больше влечет к тебе… это было так естественно…

— Было так естественно пытаться изнасиловать меня!

— Но ведь я вовремя остановился…

Ехидный смешок.

— Это ты называешь — остановиться? И — вовремя?

— У нас женщины никогда не сопротивляются, Арта. Я думал, ты играешь со мной. Я не понял, что ты отказываешь мне. — Теперь он решается взглянуть на нее. В ее глазах растерянность, понимание и сожаление. — Это произошло по недомыслию, Арта! Давай вернем все так, как было полчаса назад, и попытаемся начать сначала?

— Я не могу забыть ощущения твоих рук на моем теле. Я не могу забыть, как ты раздел меня.

— Не сердись! Попробуй взглянуть на это с моей точки зрения. Между нами бездна: различные взгляды, несхожая практика. Я…

Она медленно качает головой. Никакой надежды на прощение.

— Арта…

Она уходит. Он остается один в сумерках. Часом позже ему приносят обед. Пока он ест, не чувствуя вкуса пищи и пестуя свою горечь, спускается ночь. Майкла гнетет стыд, хотя он пытается уверить себя, что не все еще потеряно. Что делать — столкновение несовместимых культур! Для него это было так естественно, вполне естественно. Он думает о том, как близки они стали перед тем, как это случилось. Очень жаль, что так вышло.

4

Несколько часов спустя после восхода солнца на площади начали складывать новый костер. Он угрюмо следит за приготовлениями. Значит, она пошла к деревенским старостам и рассказала им все. Ей нанесено оскорбление, они утешают ее, обещают отомстить. Теперь они наверняка принесут его ч жертву своим богам. Это последняя ночь его жизни. Вся суетность его существования сошлась в этом дне. Никто здесь не предоставит ему последнего желания. Он умрет вдали от дома, без обряда очищения, такой молодой, полный несбывшихся желаний. Так и умрет, не повидав моря.

А что там сейчас? К костру подкатывает гигантская уборочная машина — огромное чудище ростом в пять метров, с восемью длинными руками, шестью многосуставчатыми ногами и широкой пастью. Его полированная металлическая шкура отражает ликующие красные языки огня. Могущественный идол. Молох. Ваал. В своем воображении он видит себя, уносимого вверх огромными металлическими пальцами. Голова его приближается к пасти чудовища. В ритмичном безумии молятся жители деревни. Он видит опухшую от побоев Милчу, поющую псалмы в его смертный час. А вот холодная как лед Арта, радующаяся своей победе. Ее честь восстановлена. Монотонно поют жрецы. Пожалуйста, не надо! Не надо!

А может быть, все будет не так? Ведь прошлой ночью был очищающий обряд, а он подумал, что они мучают беременную. На самом же деле ее удостоили самой высокой чести. Да, но какой зловещий вид у этой машины!

Площадь уже заполнена жителями. Близится роковая минута…

«Послушай, Арта, это же было простое недоразумение! Я подумал, что ты тоже возжелала меня. Я действовал так, как принято в нашем обществе, разве ты этого не поняла? Для нас секс не такая уж серьезная и сложная вещь. Вроде обмена улыбками или пожатием рук. Если двое людей вместе и есть влечение, то они совокупляются. Почему бы и не сделать это? Ведь я только хотел доставить тебе удовольствие, правда, правда! Нам было так хорошо вместе».

Нарастает звук барабанов. Доносятся ужасные, безмотивные и скрежещущие завывания духовых инструментов. Начинается оргия танцев. Спаси меня, Господи. Вот жрецы и жрицы в своих кошмарных масках. Да, тут полный порядок. И я сегодня — центральная фигура в этом действе. Спаси меня, Господи, я хочу жить!

Проходит час, сцены на площади становятся все безумнее, но никто не приходит за ним. Может, снова он чего–то не понял? Может, сегодняшний ритуал касается его так же мало, как и тот, прошлой ночью?

У дверей его камеры вдруг возникают звуки шагов. Слышно, как открывается замок. Это жрецы идут за ним. Майкл подбадривает себя, надеясь на безболезненный конец. Умереть метафорической смертью, став мистической нитью, связующей общину с гонадой, — такая судьба кажется ему невозможной и нереальной. Но все за то, что его постигает именно эта судьба.

Дверь открывается. В камеру входит Арта. Она быстро закрывает дверь и прижимается к ней спиной. Единственное освещение в камере — неверный свет костра, проникающий сквозь окно. Лицо Арты строгое и напряженное. На этот раз она с оружием. Значит, дело плохо.

— Арта! Я…

— Тсс! Если хочешь жить, говори потише.

— Что там происходит?

— Подготавливается жертвоприношение Богу урожая.

— Меня?

— Тебя.

— Ты им сказала, что я пытался изнасиловать тебя! И вот теперь последует наказание. Пусть так! Это несправедливо, но разве можно здесь ожидать справедливости?

— Я не говорила им ничего. Они приняли это решение на закате солнца. Я тут ни при чем.

Голос ее звучит искренне. Он удивляется, а она меж тем продолжает.

— Они поставят тебя перед Богом в полночь. Сейчас они молят его, чтобы он соблаговолил принять жертву. Это длинная молитва. — Арта с опаской проходит мимо Майкла, будто ожидая, что он снова набросится на нее, и глядит в окно. Потом поворачивается к Майклу. — Очень хорошо. Никто не заметит. Иди за мной, да только тихо, смотри! Если нас с тобой схватят, я убью тебя и скажу, что ты пытался убежать. Иначе мне несдобровать. Идем!

— Куда?

— Идем! — Требовательный шепот гонит его из камеры. Он покорно следует за ней по лабиринтам переходов, по сырым подземным камерам, по узким туннелям, чуть шире туловища человека. Наконец они выходят наружу. Он вздрагивает от ночного прохладного воздуха. С площади по ту сторону здания доносятся музыка и пение. Арта выбегает в пространство между двумя домами, озирается по сторонам и знаками подзывает Майкла. Короткими и быстрыми перебежками они достигают внешнего края деревни. Он оборачивается: отсюда он может еще видеть костер, идола и, будто крошечные танцующие фигурки, людей на фоне огня. Перед ним простираются поля, над ним — серебряный полумесяц луны и сверкающая россыпь звезд. Вдруг невдалеке раздается какой–то звук. Арта обнимает его и дергает вниз, под ветки кустов. Тело ее прижато к нему — кончики ее грудей жгут его, как огненные пики. Но он не смеет ни двинуться, ни заговорить. Кто–то проходит мимо — может быть, часовой. У него широкая спина и толстая шея. Арта, замирая от страха, схватила Майкла за запястья, удерживая его внизу. Часовой исчезает из виду. Арта подымается и кивком показывает, что путь свободен. Они проскальзывают в поля, между рядами высоких, усеянных листьями растений. Минут десять они быстро шагают в сторону от деревни. Майкл, не привычный к ходьбе, хватает ртом воздух. Наконец Арта останавливается. Костер кажется отсюда крошечным пятном света, а пения уже не слышно — его заглушает стрекот насекомых.

— Отсюда ты пойдешь сам, — говорит Арта. — Я должна вернуться. Если меня долго не будет, меня станут подозревать.

— Почему ты отпускаешь меня?

— Потому что я была несправедлива к тебе, — говорит она, силясь улыбнуться. — Тебя тянуло ко мне. Ты не мог знать нашего отношения к таким вещам. Я была жестока, я была полна ненависти — а ты всего лишь хотел доказать свою любовь. Мне жаль, что так получилось… Иди!

— Если бы я мог сказать, как я благодарен тебе…

Его рука слегка касается ее руки. Он чувствует ее трепет — желание или отвращение? С внезапной решимостью он притягивает ее в свои объятия. Сначала она упрямится, но тут же расслабляется. Губы прильнули к губам. Пальцами рук он ощущает ее обнаженную мускулистую спину. Живот ее касается его живота, и перед Майклом проносится сладострастное видение: Арта восторженно падает на землю, опрокидывая его на себя и впуская его в себя; союз их тел образует ту метафорическую связь между гонадой и общиной, которую старейшины хотели укрепить его кровью. Но нет. Совокупления в поле, залитом лунным светом, не произойдет. Арта живет по своим законам.