И когда нетерпение достигло запредельных градусов, что-то знакомое неожиданно появилось в компании других людей, чьи полузабытые теперь лица он когда-то так часто видел. Но тот, кого он так ждал, был почему-то не рыжим, а совершенно седым. Белыми были и волосы, и усы, и бородка клинышком, будто совсем другой человек. А вдруг, и в самом деле, другой? Да нет, тот же, тот! Такой же лохматый, с лицом проповедника — главный по «Эху» Венедикт Первый!

И вот трое, попрощавшись, пошли дальше, а двое других: большой с седым ёжиком и невысокий, лохматый, в красной клетчатой рубашке, направились к белой машине, что стояла у тротуара, в небольшом кармане. Сейчас журналист откроет дверцу, скроется там и уедет. Уедет!

Он стремглав бросился к машине, но тут на тротуар выплыла чёрная «ауди» и перегородила дорогу. А машина с журналистом уже медленно выруливала на мостовую, сейчас она вольётся в поток — и всё! Он успел выкрикнуть: «Подождите!», и Венедиктов недовольно повернул голову и тут же бросил человеку за рулем: «Езжай! А то какой-то сумасшедший рвётся поговорить!» И тогда он рванул из последних сил, и достал, и стукнул по стеклу: «Стойте!»

— Мы знакомы? Кто вы? Излагайте быстрее!

— Я… тот, кого ищут, — выдохнул беглец.

— У нас тысячи людей, знаете ли, находятся в розыске, — нетерпеливо перебил журналист. Но что-то заставило его всмотреться, и через секунду растеряно выкрикнуть: «Серёга, стой! Сдай назад! Ничего не спрашивай! А вы садитесь в машину! Быстро, быстро!» И эту команду беглец рад был выполнить, как никакую другую.

Когда он втиснулся в салон, с передних сидений на него настороженно, узнавая и не узнавая, уставились две очень разные физиономии. Человек с седым ежиком на голове, что был за рулем, никак не мог понять, зачем нужно было подсаживать в его машину этого… Постой, постой! А беглец, не обращая внимания на взгляды — это даже хорошо, пусть рассматривают! — лихорадочно выдёргивал из рюкзачка паспорт, свой паспорт, но, прежде чем подать его в чужие руки, достал очёчник и, переменив очки, снял каскетку: а теперь узнаете? Бородатый растеряно раскрыл документ, но тот, второй, выхватил и, едва взглянув, присвистнул: ёпаньки!

— Не может быть! — расхохотался он и тут же привычно представился: Доренко, Сергей Доренко!

— Откуда вы? Откуда здесь, в Москве? — сверкал очками Венедикт Первый.

— Слушайте! Я пишу роман, один из персонажей — это вы… Оху… упоительный роман, скажу вам, должен получиться! А какой сюжетный поворот вы мне сейчас подарили! — веселился Доренко.

— О своём литературном творчестве расскажешь потом! А сейчас выходим и дуем наверх! И быстро, очень быстро! Сергей, ты прикрываешь человека, первый иду я!

Охрану миновали влёт. Венедиктов, вплотную подойдя к окошку охраны, предупредил: «Со мной!» и что-то там шутливое сказал охраннику, и тот благодушно рассмеялся в ответ. И у беглеца отлегло от сердца: вот теперь — всё! В лифте его близко рассматривали, крутили головами, подбадривающе улыбались. Доренко, от которого исходил сложный аромат дезодоранта и табака, радостно скалясь, играя круглыми глазами, состроил рожицы и, ощупав рукав пиджака, хохотнул: «Это там такие выдают? Классный клифт, классный! Я такой тоже хочу».

А беглец, поглаживая усы, прикрывал лицо: прямо передним был глазок камеры. И всё не мог дождаться, когда лифт, наконец, доедет до нужного этажа. У него там внутри всё поднялось, только не от волнения — от скоростного подъёма. На четырнадцатом этаже, у самого входа в радиостанцию, с ними столкнулся некто большой и лысый, и у стеклянной двери сразу образовалась заминка. И как только большой человек заговорил, по хорошо поставленному голосу, по отменной дикции беглец определил — Ганапольский!

— Веня, ты не забыл, у тебя встреча? Её что, отменили?

— Отменили, отменили, Мотя! Быстро в кабинет!

— А что так? Встреча ведь на таком уровне…

— Какая на хрен встреча! Сейчас тебе будет встреча!

И пока главный редактор давал какие-то указания охраннику, Ганапольский не унимался:

— Да что случилось, ты можешь объяснить? А этот конкурент зачем здесь? Его что, в очередной раз попёрли, и ты берёшь его обратно? Веник, ты берёшь его обратно?

— А ты сам давно вернулся, фрилансёр? Как прошли твои римские каникулы? — весело парировал Доренко.

— Матвей Юрьевич, ты можешь потерпеть? Всё в кабинете! — отмахнулся Венедиктов и стремительно, под звуки трансляции понёсся по коридору с красной дорожкой. И коридор этот был весь увешан портретами известных лиц, и этих лиц было так много, что висели в четыре ряда. «И ваш здесь!» — бросил на ходу хозяин и остановился у двери, там сбоку большим таким прибамбасом висел бронзовый колокол. В кабинете с четырьмя работающими мониторами на стене гостя усадили у окна с тяжёлой зеленоватой шторой, хозяин кабинета плюхнулся в чёрное кожаное кресло и, тут же схватив пульт, приглушил звук.

— Матвей, закрой, пожалуйста, дверь!

— Да что, наконец, случилось? — наливался яростью Ганапольский, и прикрыв дверь, повернулся и, взглянув исподлобья на незнакомца, тихо выматерился. И расхохотался Доренко, и Венедиктов напустил строгость:

— Ну, Матвей! Веди себя прилично! — и, повернувшись к гостю, пояснил: — Вы знаете, среди нас нет ни умных, ни образованных, а воспитанных и подавно…

— Абааалдеть! Господи, откуда вы? Как удалось? — не слушая, вертел круглой головой Ганапольский.

— И сам, Матвей Юрьевич, не понимаю, как смог добраться до Москвы. Добрые люди помогли, — улыбался от окна гость.

— Но откуда, откуда? Мы тут такого дерьма наелись за эти дни… Вы и убиты, и на ковре-самолёте за границу перебрались… По последним слухам, находитесь в городке Кэмп-Спрингс, и пользуют вас американские врачи…

— Как видите, я пока здесь, и ещё долго буду… здесь. Вот к вам добрался рассказать, как всё было на самом деле.

— Ну, прям Три дня Кондора! — всё не мог поверить Ганапольский.

— А вы, стало быть, не больше, не меньше Нью-Йорк таймс? — язвил Доренко.

— Нет, Лёшка, ты мне скажи, какого хрена он здесь делает, а?

— Не заводись! Вот интересно нашему гостю слушать о наших дрязгах. В эфире блистайте остроумием, а не в кулуарах! — И, улыбнувшись, главный редактор развёл руками: что с них взять!

— Нет, нет, я внесу ясность! — теперь уже завёлся и конкурент. — Ваш, как вы выразились, гость сел в мою машину! Это понятно? И не забывайте, я уже вписан в анналы вашей маленькой, но злой радиостанции!

— Всё, мужики, хватит! Что вы как дети! Можете хоть минуту помолчать? — прикрикнул главный и, подняв трубку, распорядился: — Срочно найдите Бунтмана! И кофе принесите, кофе! — И, положив трубку, оглядел присутствующих. — Для непонятливых объясняю: наш гость, да, да, наш гость на нелегальном положении. И у него, и у нас совсем мало времени… Ты понял, Матвей? Давай, действуй! Предупреди девчонок! Пошли машину в Орлово, кого-нибудь из ребят поставь на входе. И никого посторонних! Заявленных гостей — кто там у нас сегодня? — окружите заботой и вниманием. Повторяю — вниманием! Правда, здесь есть люди, не являющиеся сотрудниками радиостанции, а потому их перемещения по редакции будут ограничены.

— Я надеюсь, ты шутишь, коллега? — усмехнулся Доренко.

— Нет, Сергей Леонидович, какие шутки! Ты же понимаешь, я не могу тебя выпустить до окончания записи. Закрыть тебя в курилке, что ли?

— Издеваешься? — навис над столом конкурент.

— Извини, но ты сам понимаешь, насколько всё архисерьёзно! И крайне важно до определённой минуты сохранить такую новость в тайне. И оставьте нас хотя бы на пять минут одних. Матвей! — остановил коллегу редактор и очертил рукою круг. — Посторонних окружите контролем! Ты понял?

Когда кабинет опустел, Венедиктов вышел из-за стола и сел рядом с гостем на стул.

— Давайте обсудим подробности нашего мероприятия. Сначала вы сделаете заявление, так? Потом вопросы… Часа нам хватит? Жаль, придётся давать в записи, но сделаем это максимально широко. Телевизионная версия пойдёт по RTVi, видеофайл и текстовик будут выложены на нашем сайте тут же…