— Это даже лучше будет… Это даже очень хорошо, Юра! — обрадовался Алексей Иванович. И, обернувшись к товарищу Анатолию, стал пояснять:
— Дача совсем близко от Владивостока. — И уже к сыну: — А там никого нет? Ну, родственники Аллочки?
— Нет, нет, сейчас там пусто. А что вам родственники? Вам что, прятаться надо?
— Почему сразу прятаться? Поработать надо… с документами… с бумагами, — подбирал слова Алексей Иванович.
— Насколько намерены залечь? Мне-то можно будет приезжать?
— Да не собираемся мы залегать. Нам только переночевать…
— Скажите, Юра, а это удобно? Присутствие посторонних… — подал голос товарищ Анатолий.
— Если не навсегда, то, нет, не помешаете, — легко рассмеялся Юра.
— Да кому мы с вами можем помешать? Всего-то одна ночь, а там… — со своей стороны стал успокаивать Алексей Иванович, показывая глазами: ну, что вы, ей богу!
— Что-то ещё нужно? Говори, папа, сразу! — теребил отца Юра.
— Твоя задача была — обеспечить ночлегом — уже помог. Только завтра машина нужна, а с этим как, учитывая некоторые обстоятельства?
— Да и с этим проблем не будет, — стал что-то там объяснять про машину младший Пустошин.
Надо же, как всё замечательно! Так не бывает. Обязательно что-то пойдёт не так. Да и подключение ещё одного человека было явно лишним, выговаривал неизвестно кому беглец. Настораживала та непредсказуемость, с какой переменились обстоятельства. Но отчего-то никаких сигнальных лампочек не вспыхивало, и тревожность была в пределах нормы, только фоном… Да и как же без неё!
После Уссурийска машина набрала такую скорость, что пейзаж за окном понёсся одной смазанной цветной лентой. Отец и сын негромко обсуждали что-то своё, семейное, а беглец одиноким болванчиком покачивался позади, стараясь не вдаваться в подробности предстоящего. Но когда пошли живописные пригороды Владивостока, Пустошины наперебой стали давать пояснения: здесь то, здесь это… ещё совсем недавно… Пришлось изображать заинтересованность, хотя занимало только одно — окончание долгой дороги.
На место прибыли засветло, сумерки только-только приглушили краски, готовясь покрыть всё тем непередаваемым сиреневым цветом, за что и ценятся загородные вечера. Дачный посёлок, зажатый между заливом и трассой, выглядел таким уютным и смахивал не то на Николину Гору, не то на Стрельню. Вот только всё портила железная дорога, она, как и в других местах, разрезала его на части. Сама дача оказалась небольшим коттеджем с большой застеклённой террасой. Юра, открыв калитку, долго возился с замком входной двери, и Алексей Иванович нетерпеливо давал какие-то советы. Беглец не вслушивался, осматривал большой, с вековыми деревьями и глухим забором, участок. Надо же как везет! Здесь ещё укромнее, чем в Шиванде.
Оторвал его от созерцания и сопоставления младший Пустошин. Распахнув двери, Юра улыбчиво пригласил:
— Входите и будьте как дома, но не забывайте, что в гостях.
— Хорошо же ты принимаешь людей, — почти всерьёз обиделся Алексей Иванович. И Юра тут же приобнял отца за плечи и как-то там отшутился.
И гость, стараясь держаться поодаль от хозяев, не сразу поднялся по выложенным плиткой ступенькам на просторную террасу. Туда выходили два больших окна дома, видно, терраску пристраивали много позже. Был там и большой гостевой стол и какие-то шкафчики, и длинный, во всю стену диван. И, бросив сумку на пол, беглец устало сел на краешек. Не хотелось идти в дом, мешать, пока сын будет инструктировать отца, показывая, что где стоит и лежит. Меж тем в доме зажгли свет и, переходя из комнаты в комнату, громко переговаривались…
И неожиданно над головой и из ближней форточки послышался укоризненный пустошинский тенорок: «Ну, и что вы сидите там один, как бедный родственник!» — И сам рассмеявшись своему определению, позвал: заходите в дом, заходите!
Пришлось подчиниться и переступить порог затейливо убранного дома. На полу были нежного цвета циновки с цветами и птицами, по стенам календари с нарядными куколками в кимоно — привет прапору! — какие-то пледы, светильники, модели парусников, этажерки, диванчики, раритетный телевизор — тумбочкой, вот стоит, светится синим, только звук приглушён. И сразу видно — дом человека, не один раз побывавшего за границей. Заметив, как гость водит глазами по стенам, Алексей Иванович подтвердил:
— Отец Аллочки, невестки нашей, капитаном был — это его дача. Вот недавно умер, не дождался внуков.
— Проходите, не стесняйтесь, — приглашал Юра. — Папа, ты можешь здесь, на диване, лечь, а гость вот здесь, — распахнул он лакированную дверь. Гостю было всё равно, где и как он будет спать. Дом был очень симпатичен, а всё остальное — неважно. Комната, куда определил его Юра, была с тахтой и телевизором, и окно выходило то ли в сад, то ли в лес. Изнутри окно можно было закрыть маленькими аккуратными ставенками. Замечательно, как шкатулка, определил гость. Теперь всё ограниченное пространство он мерил шкатулками, коробками или камерами.
Юра начал было объяснять: вот здесь, мол, плед, а на этой полке простыни, как вдруг кинулся к дивану. Там, на большом металлическом подносе стояла бутылка коньяка, две маленькие зелёные рюмки, была и коробка конфет, и подсохшая веточка винограда. Встрепенулся отчего-то и старший Пустошин.
— А это что такое? — строго спросил он сына. И тот, оставив поднос, замельтешил, стал закрывать ставни.
— Ну, что молчишь? — допытывался Алексей Иванович.
Надо выйти: пусть поговорят без него. Только и на террасе голоса доставали через открытую форточку, пришлось спуститься по ступенькам в сад. И вовремя. А то чужой семейный разговор мог и расстроить.
Алексей Иванович забегал по комнате и стал совсем не ко времени уличать сына:
— Что-то не похоже, что ты тут с Аллочкой был!
— Не выдумывай, отец! Кроме Алки и тещи тут никто не бывает… Да что это я отчитываюсь? Папа, я давно не курсант, мне четвёртый десяток…
— Юрка, Юрка! У тебя жена на сносях, а ты кобелируешь…
— Ну, это все-таки лучше, чем водить домой то уголовников, то каких-то ненормальных. Вот и сюда неизвестно кого привёз. Папа, ты хоть знаешь этого мужика?
— Знаю, знаю, в том-то и дело, что хорошо знаю. — Алексея Ивановича так и подмывало назвать имя. — Надо, Юра, помочь человеку, надо…
— Ну, это я слышал много раз! Только кто тебе поможет, если что… Помнишь, как писал кому-то там, в Москву, и что? Помогли тебе братья-демократы?
— Ну, писал… Да, не надо было писать! Если заварил кашу, то расхлёбывать должен был сам. Так ведь и расхлебал…
— Ладно, отец, проехали, извини! Слышишь, извини… И давай зови человека…
А человек старался отвлечься дачным видом. На газоне стояли качели с навесом, у беседки валялась лейка, пахло скошенной травой, откуда-то тянуло сытным дымком, несло музыкой. И воздух был таким плотным — не надышаться! Если бы не напряжение там, в доме. Что-то серьёзное?
— Куда это гость наш убежал? Пора ужинать, — услышал он весёлый молодой голос за спиной. Отец и сын вышли на крыльцо и стали наперебой звать в дом и делали это, как показалось гостю, с преувеличенной заботливостью.
— А мы думаем, куда это вы подевались… И правда, что это вы? Идите в дом, не стесняйтесь, проходите!.. Давайте вот сюда, здесь удобнее…
И когда расселись за столом на террасе, Юра приступил к подробностям.
— Вам когда надо быть в городе?
— Постарайся пораньше приехать! Вот, не бросили бы машину, так и сами справились. А теперь будешь за шофёра, — пенял отец сыну.
— Ты думаешь, не справлюсь? — хохотнул Юра.
— Да не в этом дело! Ты там дома привет передавай и от меня, и от матери, от всех наших. Так получилось, я в этот раз без подарков…
— А ты что же, не заедешь на квартиру?
— Там видно будет. Скажешь: мол, Алексей Иванович не стал беспокоить на ночь глядя, мол, дела у него в городе. Постараюсь, конечно, навестить… Аллочке-то не до меня, но сватья может и обидеться. Скажи, приедет, мол, Алексей Иванович как освободиться!