— Старик Белинский в своё время сказал: деньги — это солнце жизни… Вы как, разделяете его мнение?

— Белинский? — переспросил беглец и усмехнулся: зэковском языке белинский — это белый хлеб. — Ну, если сам Белинский! Наверное, классик был прав.

— Да я, собственно, не о Виссарионе Григорьевиче, а про то, действительно ли деньги и только деньги были вашей целью? Вы скажите: да кто не хочет! И будет те правы. Только люди, знаете ли, ведь в большинстве своём лицемерны. Все хотят быть богатыми, особенно, когда для этого ничего не надо делать. А вот, если получить наследство, найти клад, выиграть в рулетку — это с большим нашим удовольствием! А вы что на сей счёт думаете? Какое ваше мнение? — завершил пассаж Алексей Иванович.

Он что, должен отвечать за себя вчерашнего, которого давно нет? Да, он знал того человека, но давно распрощался с ним и оставил в прошлом, он теперь другой, совершенно другой. И потом, он столько раз отвечал на подобные вопросы! Но, кажется, отвечать придётся до скончания времен.

— Если вы о моих целях, то — да! имел такую слабость и я — хотел заработать на хлеб с маслом. — И вдруг с досадой, а Пустошину показалось, заносчиво, стал объяснять:

— Таковы правила в современном мире! Жизненный успех измеряется именно деньгами. Чем значимее научное открытие, ценнее живописное полотно, сильнее и красивее певческий голос, тем больше за него платят, ведь так? А разве организация эффективного производства, где десятки тысяч людей заняты осмысленной работой, не из того же ценностного ряда? Да, это ложная мера значимости человека! Но ничего другого пока не придумали. К сожалению…

— Да меня-то убеждать не надо. Всё так! Но вот ваши миллиарды — это фантастическое состояние, и одним непосильным трудом такое богатство не объяснишь.

— Да тогда фантастическим было всё: возможности, карьеры, состояния. Вот и я, грешный, не мог отказаться от соблазнов времени. Тогда важно было не только определить своё место в жизни, но и, как говорят, занять его первым, — хмыкнул беглец.

Что он мог ещё ответить? Эпоха перемен и в самом деле дает возможность человеку круто изменить свою жизнь, вырваться на простор. Он никогда не задумывался, кем бы он стал, если бы не началась в стране такая ломка. А путь, собственно, был очерчен. После института пошёл бы работать на завод и, уверен, был бы хорошим технологом. И потому мог получить назначение возглавить какую-нибудь захудалую фармацевтическую фабрику и что-то там на ней бы поднять… Но если бы предложили поработать на крупном производстве, не задумываясь уехал бы из Москвы в ту же Сибирь… Ну, выбился бы в директоры какого-нибудь комбината. И первое время пытался бы вводить новации, а раз-другой ударили бы по рукам, и он бы и присмирел. Стал бы толстеть, в Москву выбирался бы редко, и всё с каким-нибудь омулем, вяленой олениной и орехами. Каждую неделю ездил бы на рыбалку, а то стал бы от скуки пить и завёл бы женщину на стороне… А предложили бы какую-то должность в министерстве, он бы долго раздумывал, но семья настояла, и пришлось бы вернуться в Москву. И до пенсии протирал бы штаны в должности начальника управления или какого-то там отдела…

Как он, чёрт возьми, боялся в 91-м и 93-м, что всё вернется на круги своя. Так ведь и вернулось/повернулось чугунное колесо и придавило…

— Да, да, время и в самом деле было фантастическим! Но вы не ответили на мой вопрос, — вернул его в сегодняшний день голос Пустошина. И он с трудом вспомнил, что от него требует Алексей Иванович.

— Моё отношение к деньгам? Собственно, деньги — это лишь средство. К сожалению, только они обеспечивают независимость, настоящую независимость, не умозрительную. А независимость — это то, к чему стремятся не только страны, но и люди.

— Ну, кто же вам простит независимость! Это, собственно, нигде не прощают. «Особенно те ничтожества, что спаяли людей вокруг себя круговой порукой и манипулируют сознанием других. Они паразитируют на невежестве и мифах и уничтожают выбившихся из ряда» — процитировал Алексей Иванович.

— А вы что же, разделяете воззрения Айн Ренд?

— Считаю ли я капиталистов атлантами? Это сложный вопрос. Атланты-то они атланты, только такого разного калибра! Многие из них уверены, что бедные сами виноваты в своём положении. Ну, а люди именно этого и не прощают. Да ведь, и правда, разве богатство прирастает только талантом и трудом? Эх, если бы… Да, бедным быть стыдно, но богатым, говорят, — сложно. Так что такие, как вы, обречены на непонимание…

Пустошину, видно, хотелось серьёзного разговора, и он готов был ответить на вопросы любой сложности. Да только место и время для просветительской беседы было совсем не подходящим. Ну, вот доехали бы, тогда — пожалуйста! Теперь же его раздражало это бессмысленное стояние, это слишком людное место, и сама тема — для него заезженная до полной бессмыслицы. А до конца пути ещё ехать и ехать…

Но тут и Алексей Иванович, почувствовав его настроение, свернул разговор и стал собираться, предложив на дорожку по очереди отлучиться от машины. Пересекая пространство от машины до тыльной стороны стоянки, беглецу казалось, что все те, кто сидит в машинах, рассматривают его. И морской офицер, протиравший боковые стёкла чёрного внедорожника, и молодая женщина, закинувшая руки за голову на переднем сидении маленькой жёлтой «мазды», и тот парень в синем комбинезоне у колонки. И это беспокойство вспыхнуло в нём внезапно и, казалось, без всякой причины, на ровном месте. На ровном? Стоит только присмотреться, как рядом то петля, то камень. Все, все, успокойся! Теперь-то что мандражировать, он успел, передал Алексею Ивановичу записи…

У машины Пустошин встретил его предложением:

— А садитесь-ка вы за руль! Поменяемся, так сказать, местами. А то когда ещё в моей машине будет такой водитель… — не договорил Алексей Иванович.

— Ну, водитель-то как раз неумелый. Но я буду стараться! Вот только как быть с правами? — спросил водитель, усаживаясь за непривычный руль.

— Ну, если остановят — придётся платить штраф. Да вы не беспокойтесь, она проста в управлении, вот увидите!

И действительно, всё оказалось, как в обычной машине, только наоборот: рычажок указателей поворотов не слева, а справа, а управление дворниками, наоборот, не справа, а слева. Правда, в зеркало заднего вида смотреть было не совсем удобно, взгляд привычно искал его справа, а оно было в другой стороне. Но большой обшитый кожей руль и легко читаемые, хотя и устаревшие приборы, и приёмистый автомат — всё знакомо. И скоро пришла уверенность — должен справиться!

Первые полчаса он вел машину совершенно по-ученически, но Алексей Иванович, наблюдая за его осторожными действиями, то ли берег самолюбие, то ли ждал, когда водитель сам запросит совета. Но через десяток километров он почувствовал: машина и в самом деле поддаётся рукам, но вот очки, в которые обрядил его Толя, для вождения совсем не годились. Пришлось сменить на родные окуляры. В них всё виделось чётче, а потому и руль послушней. А позже, когда проехали местечко, обозначенное на указателе как Дальнегорск, всё пошло и вовсе прилично.

И захотелось прибавить скорость. Стрелка спидометра двинулась сначала к восьмидесяти, потом дело дошло и до ста километров, но Пустошин за спиной молчал, даже когда машина издала предостерегающий сигнал, он не проронил ни слова. Пришлось обернуться: что с ним? Оказывается, Алексей Иванович мирно спал, подложив под голову сумку. Вот и хорошо, пусть спит, а он готов ехать так до самого Владивостока. И ехал. Да отчего ж не ехать в общем потоке, этот поток и держит…

Только шофёрское счастье обманчиво, и на подъезде к какому-то селению, позже выяснилось, это был Лесозаводск, передняя «мазда» вдруг резко стала и он едва успел затормозить. Остановилась и другие. Задние машины ещё напирали, пытались объехать пробку по обочине, потом встала и обочина. И скоро выяснилось, где-то впереди случилась авария.

— Да, вот этого никогда не предусмотришь, — терзался у приоткрытой двери Пустошин. — Но ничего, ничего, немного постоим и поедем. Всё нормально! А я вижу, вы справляетесь. Так что, если прижмёт, сможете зарабатывать на жизнь, а? Хотя, что ж это выйдет? Микроскопом гвозди забивать — вот что выйдет!