Филипп повел меня к хозяйственным постройкам, по пути рассказывая о винограде. Признался, что уже несколько лет не видел сбор урожая.

В его обществе я чувствовала себя неловко: он казался мне жертвой гнусной интриги, но придумать благовидный предлог и уйти мне не удалось.

— Раньше я частенько жил в замке летом, — говорил Филипп. — Помню каждый сбор урожая. Праздник затягивался до поздней ночи. Я вставал с постели и слушал песни работников, давивших ягоды. Незабываемые впечатления.

— Могу себе представить.

— О да, мадемуазель Лосон. Я никогда не забуду вид мужчин и женщин, давящих ногами виноград в чанах. Они танцевали и пели свои любимые песни, под звуки музыки все глубже погружаясь в багряный сок.

— Вы с нетерпением ждете праздника?

— Да, хотя, возможно, в юности все кажется ярче. Тем не менее, именно из-за праздника урожая я всегда хотел жить в Шато-Гайаре.

— Теперь ваша мечта исполнилась.

Он не ответил, но я заметила унылую морщинку, появившуюся в уголке его рта. Интересно, как он относится к связи жены с графом?

В Филиппе действительно было что-то женственное, и это придавало рассказу Клод правдоподобие, тем более что внешнее сходство Филиппа с кузеном лишь подчеркивало противоположность их характеров. Я охотно верила, что больше всего на свете ему хотелось жить в Шато-Гайаре, владеть замком, носить титул графа де ла Таль и что ради этого он пожертвовал своей честью, женился на любовнице кузена и собирается признать своим его внебрачного сына. Он жертвовал всем во имя того дня, когда его нарекут королем замка, ибо, откажись Филипп признать правила игры, граф, без сомнения, лишит его наследства.

Мы говорили о винограде, о прошлых праздниках сбора урожая, а на хозяйственном дворе я наблюдала за изготовлением корзин и слушала, как Филипп беседует с работниками.

На обратном пути он вел свою лошадь под уздцы. Держался он дружелюбно, сдержанно, слегка смущенно, и я поймала себя на том, что пытаюсь придумать оправдание его поведению.

Я поднялась к себе в комнату и, едва ступив за порог, поняла, что в мое отсутствие в ней кто-то был. Оглядевшись, я сообразила, в чем дело. Книга, оставленная у кровати на тумбочке, теперь лежала на туалетном столике. Раньше ее там не было! Я поспешно взяла книгу в руки. Потом выдвинула один ящик, второй, третий. Все в порядке, вещи аккуратно сложены.

И все-таки книгу кто-то трогал.

Может быть, заходил кто-нибудь из прислуги? Но зачем? В это время дня сюда никто не приходит.

И вдруг я уловила аромат духов. Это был хорошо мне знакомый нежный запах розовых духов, который всегда и везде сопровождал Клод.

Значит, пока меня не было в замке, в комнату заходила Клод. Для чего? Может, ей известно о ключе и она надеялась, что я спрятала его где-то здесь?

Я постояла, ощупывая кармашек. Ключ был в сохранности. Запах духов почти выветрился, но и неясный, ускользающий, он все-таки сохранился.

На следующий день горничная принесла письмо от Жан-Пьера. Он хотел встретиться со мной и поговорить наедине. Просил как можно скорее прийти к виноградникам, где нам никто не помешает. Тон письма был умоляющим.

На дворе припекало солнце. Я прошла по подъемному мосту и направилась к виноградникам. Вся округа, казалось, погружена в сон. У полосы виноградных лоз, гнущихся под тяжестью тяжелых, спелых кистей, меня ждал Жан-Пьер.

— Здесь не поговоришь, — сказал он. — Устроимся где-нибудь в тени.

Он повел меня в ближайший подвал. Там было прохладно и темно, особенно после яркого солнца. Свет сюда проникал через небольшие отверстия в стене. Я вспомнила, что они нужны для регулировки температуры.

Здесь, среди бочек, Жан-Пьер сказал:

— Я должен уехать.

— Уехать? — бестолково переспросила я. — Когда?

— Сразу после сбора урожая. — Он взял меня за плечи. — И знаешь, почему? — Я отрицательно покачала головой. — Потому что Его Светлость хочет убрать меня с дороги.

— Зачем?

Жан-Пьер горько рассмеялся.

— Его Светлость не дает разъяснений. Он просто приказывает. Мое присутствие его больше не устраивает, так что, хотя я прожил в Гайаре всю жизнь, мне придется убраться.

— Но если ты объяснишь, он конечно…

— Что объясню? Что здесь мой дом, так же как и его замок? Дорогая Дэлис, от нас не ждут сантиментов. Мы слуги, рожденные подчиняться. Ты не знала?

— Но это глупо, Жан-Пьер.

— Увы. У меня приказ.

— Иди к нему… скажи… Я уверена, он прислушается.

Жан-Пьер усмехнулся.

— Ты не знаешь, почему он хочет, чтобы я уехал? Не догадываешься? Потому что ему не нравится наша дружба.

— Какое ему до нее дело? — Я надеялась, что Жан-Пьер не заметил взволнованной нотки в моем голосе.

— Большое. Он сам заинтересован в тебе… на свой манер.

— Какая чушь!

— Вовсе не чушь, и тебе это известно. У него всегда были женщины, но ты не похожа ни на одну из них. Он хочет добиться твоего расположения — на время.

— Откуда ты знаешь?

— Откуда? Да просто я знаю, что он из себя представляет. Я прожил здесь всю жизнь, и он, несмотря на свои частые отлучки, тоже. В Гайаре он позволяет себе то, что не может позволить в Париже. Он наш господин. Время тут остановилось, и его это устраивает.

— Ты ненавидишь графа, Жан-Пьер.

— Когда-то народ Франции восстал против таких, как он.

— Он помог Габриелле и Жаку.

Жан-Пьер горько рассмеялся.

— Габриелла, как и все женщины, питает к нему слабость.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что не верю в его доброту. Граф ничего не делает просто так. Он не считает нас людьми, имеющими право распоряжаться своей жизнью. Для него все мы рабы. Если он желает женщину, он получает ее, и не дай Бог встать на его пути. А когда она больше не нужна, что ж… Всем известно, что случилось с графиней.

— Не смей так говорить.

— Дэлис, что с тобой?

— Я хочу знать, что ты делал в оружейной галерее замка.

— Я?

— Ты. Я нашла там садовые ножницы, и госпожа Бастид сказала, что они принадлежат тебе… Что ты их потерял.

Он слегка смутился.

— Я был в замке по делам. Как раз перед отъездом графа.

— И дела привели тебя в оружейную галерею?

— Нет.

— Но именно там я нашла ножницы.

— Графа не оказалось дома, и я решил осмотреть замок. Не удивляйся. Это довольно любопытное место. Я не смог отказать себе в удовольствии побывать там. Как тебе известно, в оружейной галерее один мой предок в последний раз видел свет дня.

— Жан-Пьер, все равно граф не заслуживает такой ненависти.

— Но почему все должно принадлежать графу? Знаешь, ведь мы с ним кровные родственники. Мой прапрадед приходился братом тогдашнему графу, с той лишь разницей, что его мать не была графиней.

У меня мелькнула в голове ужасная мысль, и я попросила:

— Пожалуйста, не говори так. Я могу подумать, что ты хотел его убить.

Жан-Пьер не ответил, и я добавила:

— В тот день, в роще…

— Это не я стрелял в графа. Я не единственный, кто его ненавидит.

— У тебя нет причин для ненависти. Он не сделал тебе ничего плохого. Ты ненавидишь его просто потому, что он — это он, и тебе хотелось бы иметь все то, что есть у него.

— Подходящая причина для ненависти. — Жан-Пьер неожиданно рассмеялся. — Просто я теперь в бешенстве из-за того, что он отсылает меня. Ты бы тоже ненавидела того, кто оторвал бы тебя от дома и от любимого человека. Я пришел сюда говорить не о ненависти к графу, а о любви к тебе, Дэлис. После праздника урожая я еду в Мермоз и хочу, чтобы ты поехала со мной. Душой ты из наших краев. В конце концов, твоя мать была француженкой. Давай поженимся и посмеемся над графом. Над тобой он не имеет власти.

— Не имеет надо мной власти! Как ты ошибаешься, Жан-Пьер! Ни от кого еще до сих пор не зависели в такой степени мои радость и печаль, и само счастье.

Жан-Пьер схватил меня за руку и притянул к себе. Его глаза сверкали.

— Дэлис, выходи за меня замуж. Подумай, как счастливы мы будем — ты, я, вся моя семья. Ты ведь любишь нас?