— Спустя какое-то время гастроли реально напрягают, — жаловался Бонэм. Было последнее воскресенье июля, за несколько часов до начала последнего концерта тура. Каждое шоу — аншлаг, но все наши не могли дождаться, когда сядут в самолёт и полетят домой.

В Нью-Йорке мы остановились в отеле «Дрейк» на Парк-авеню. Это был тихий, элегантный отель; место, которое больше подходит королевской семье, чем английским рок-музыкантам и их групи, наркотикам и ночным выходкам. Но персонал отеля терпеливо выполнял ночные заказы и спокойно относился к девушкам в холле и лифтах. Иногда группа сбегала из отеля и направлялась в Гринвич-виллидж, чтобы покутить в клубе «Nobody’s». Но в целом, к концу тура все так устали, что делали заказы в номера и проводили свободное время у телевизора, где как раз показывали новости по Уотергейтскому скандалу.

— Неважно, сколько у нас проблем, — пошутил как-то я. — У Никсона дела идут хуже.

В семь вечера в моём номере зазвонил телефон.

— Ричард, лимузины ожидают. Спускай мальчиков вниз, надо ехать.

Через три минуты мы зашли в лифт, резво пробежали через холл к лимузинам, которые сопровождали две полицейские машины. Я подошел к регистратуре, чтобы вытащить из сейфа двести три тысячи долларов, в основном стодолларовыми купюрами. На следующее утро мы вылетали в Лондон, и я планировал подбить финансы вечером.

Конечно, двести три тысячи — крупная сумма, но в те дни я в кармане всегда держал как минимум пятьдесят тысяч для удовлетворения капризов музыкантов, которые могли спонтанно что-то купить. Джимми часто покупал антиквариат в Америке. Бонэм иногда приобретал машины к концу тура, и он всегда предпочитал вести переговоры с наличными под рукой.

К окончанию тура 1973 года наличности скопилось больше обычного. Перед отъездом из страны я должен был денег съёмочной бригаде, а также за оплату самолёта.

В общем, я вставил ключ в ячейку 51, вытащил ящик и открыл крышку.

Деньги — все двести три тысячи — пропали.

«О нет, не может быть,» — сказал я себе. Я был потрясён. Несколько секунд я тупо таращился на ящик и почувствовал, как по телу пробежал неприятный холодок. Я вытащил оставшиеся вещи — паспорта и карточку American Express, принадлежавшую Джимми — и снова пересчитал вещи. Тяжело взглотнув, я вернул ящик обратно, забрал ключи и вышел в холл.

Питер Грант и Стив Вайсс, наш адвокат, ждали меня.

— Питер, деньги пропали.

Питер подумал, что я шучу. Но мой голос сильно дрожал, а выражение лица говорило само за себя.

— Что значит, пропали? — спросил он.

— Сходи и сам посмотри. Денег в ячейке нет.

— О Боже мой! — вздохнул Стив.

И мы трое посмотрели друг на друга.

— Отвезём группу на концерт, — предложил Стив. — Они пока не должны знать об этом.

Он пошёл отправлять лимузины.

Питер обладал необузданным нравом, но в тот момент он был относительно спокойным.

— Когда ты в последний раз заглядывал в ячейку? — спросил он.

Я объяснил, что в три утра три фаната поднялись по лифту к номеру Джимми, с четырьмя гитарами. Они постучались, предложили купить инструменты. Джимми поиграл на гитарах, подумал немного и остановился на «Лес Поле», согласившись заплатить наличными. Он позвонил мне и попросил восемьсот долларов за гитару.

— И я спустился к ящику и вытащил восемьсот долларов, — сказал я Питер и Стиву. — Я отнёс деньги в номер Джимми, отдал их парням и попросил выписать квитанцию. Потом вернулся к себе. Кто-то залез в ячейку после этого.

— Нам нужно вызвать полицию, — ответил Стив.

Когда он подошёл к консьержу и попросил вызвать копов, я запаниковал. Конечно, я был обеспокоен пропажей денег, но у меня имелись и другие причины для волнения: расследование ограбления может привести к тому, что полиция начнёт обыскивать наши номера — а там полно наркотиков, в основном кокаина. Если копы найдут его, пропажа двухсот трёх тысяч долларов покажется детской шуткой по сравнению с хранением наркотиков.

У нас всегда на гастролях было полно наркотиков, которыми нас снабжали поклонники и друзья. За годы у меня накопилось много связей, и я знал, кому позвонить, когда надо. Группа никогда не отказывалась от «подарков». Глядя назад, я удивляюсь, как нас ни разу не поймали.

И после вызова полиции наркотики стали моей главной головной болью. Я дал указания одному из наших работников убрать наркотики из номеров.

— У меня кокаин лежит под ковром возле лампы у окна, — сказал я. — В других номерах, вероятно, есть кокаин и марихуана. Посмотри в комнатах Джимми, Роберта, пройдись по всем, короче. Загляни под ковры и под матрацы. Избавься от всего. Быстро.

Вскоре около дюжины полицейских появились в отеле. По причине масштаба ограбления приехала также ФБР. Питер, Стив и я встретили их в холле, где я объяснил, как нашёл пропажу. Они выслушали меня, сделали заметки и проверили ячейку.

Ящик не взламывали — а у меня единственного, судя по всему, были ключи, — я стал главным подозреваемым. Целый час меня допрашивали. Да, ограбление меня потрясло, но если я и нервничал во время допроса, то только потому, чтобы потянуть время подольше, пока в номерах убирались. Боб Эстрада, молодой перспективный агент ФБР, задавал большую часть вопросов:

— Сколько денег было в ящике, Ричард?

— Не могу сказать точно. Нужно посчитать. Когда один из членов группы хочет пройтись по магазинам или ещё что, я просто брал пачку купюр и записывал расходы. К концу тура я подбиваю баланс. Думаю, там было около двухсот тысяч долларов.

— Где Вы храните ключи?

— У кромки кровати, между матрацем и рамой.

— Кто ещё об этом знал?

— Никто.

— Может, кто-нибудь видел, как Вы кладёте их туда?

— Ну, девушка по имени Дайана была со мной. Вчера она провела ночь у меня. Но я точно знаю, что она не видела, как я прячу ключи.

— Если у Вас единственные ключи, Ричард, как кто-то мог залезть в ящик, кроме Вас?

— Не знаю. Надеюсь, вы сумеете разобраться. Люди за стойкой видели, как я иду к ячейкам, беру и кладу деньги. Они знали, что там много денег, поэтому могли залезть туда. Может, у кого-то из служащих есть дубликат.

Не могу сказать, поверил Эстрада или нет. Но к концу допроса я устал, был опустошён и подавлен, и просто хотел, чтобы всё поскорее прошло. Позже тем вечером ФБР осмотрело наши номера; к счастью, они были полностью «дезинфицированы».

Группа узнала о деньгах во время концерта, пока Бонэм исполнял соло в «Moby Dick». Питер, появившийся к тому моменту, рассказал новости Джимми, Роберту и Джону Полу. К удивлению, они особо виду не подали.

— Они повели себя, как профессионалы, — рассказывал Питер. — Конечно, они не обрадовались. Каково тебе, когда тебе говорят, что ты обеднел на двести тысяч долларов? Но они вернулись на сцену и доиграли концерт.

К окончанию шоу пресса прознала об ограблении. Музыку вытеснили внесценические дела. Репортёры заполнили холл «Дрейка», но не в поисках музыкальных историй. Казалось, Led Zeppelin снова вот-вот распнут.

Лимузины доставили музыкантов ко входу отеля, и они прошли к лифтам. Они устали от длинного тура и не были в настроении общаться с прессой. Но репортёры начали задавать вопросы: («Кто взял деньги, Джимми?»), всюду мелькали вспышки.

— Ничего не знаю об этом, — ответил журналистам Джимми. — Давайте поговорим позже. Мы бы хотели побыть одни.

Питер не выдержал. Он заорал на фотографа из New York Post:

— Кончай мудохаться со своей камерой. Никаких фотографий!

Фотограф проигнорировал требование:

— Ещё пару снимков.

Питер впал в бешенство, он схватил «Никон» бедолаги и швырнул его на пол. Линза треснула, вспышка разбилась вдребезги. Фотограф бросился на пол спасать имущество.

Полиция, допрашивавшая в «Дрейке» персонал, арестовала Питера, обвинив его в нападении. Да, это была не наша ночь.

— Какой-то абсурд, — негодовал Роберт. — Так относятся к людям в этой стране? Кто-то, блядь, грабит нас, а они бросают в камеру одного из наших!