Ответом ей был жестокий смешок Зейна.

– С моей точки зрения, вы ребенок, и у меня нет никакого желания возиться с вами – можете вбить это себе в голову или нет? Я вздохну с облегчением, как только вы уедете отсюда. Я профессионал, меня ждет работа, а вы любительница, перевернувшая всю мою жизнь.

Келли испустила длинный, прерывистый вздох.

– Я понимаю… вы вправе сердиться. У меня сложилось о вас превратное мнение. Мэвис подделала мамин почерк и наверняка подделала почерк Джимми. Должно быть, она сочинила все, о чем говорилось в письме, но зачем? Почему она это сделала? У нее были настоящие письма Джимми. Наверное, она украла писчую бумагу Джимми из стола и изменила конец одного из них…

Ее слова не произвели на Зейна никакого впечатления. По его виду Келли поняла: Зейн прочитал отданные ему письма.

– Но это был почерк Джимми, – беспомощно добавила она. – Так мне показалось…

– Боже мой! – воскликнул Зейн, с пренебрежением глядя на нее и качая головой. – Я прочитал все это сегодня утром. Как вы могли поверить этим выдумкам? Джимми не мог бы так написать. Он никогда не выражался подобным образом – ни о ком. У Джима были свои недостатки, но он не был лицемером и никогда в жизни не предавал друзей. Неужели вы его так плохо знали? А ко мне – присматривались ли вы ко мне? Вряд ли. Вы смотрели на меня сквозь собственное предубеждение.

Мучительное сожаление пронзило Келли.

– Она лгала. Джим наверняка говорил ей о вас. Должно быть, она знала, что вы стоите на страже его интересов, и боялась вас. Вероятно, она меньше всего желала вашего присутствия здесь. И поэтому лгала.

Зейн прищурился.

– Дело не в том, что она лгала. Дело в том, что вы так чертовски легко ей поверили. В голову не пришло хоть раз поговорить со мной – нет, вы просто верили всему, что она плела. Это в ваших правилах, верно? Вы же не привыкли доверять своим чувствам. Удобнее принимать все на веру с чужих слов – так проще и безопаснее.

Сжав зубы, Келли заморгала, яростно борясь с накатившими рыданиями. Было трудно оскорбить ее сильнее, потому что сказанное им было правдой. Она поверила ужасному навету и даже не попыталась расспросить. А ведь можно было признаться ему в своих подозрениях и дать возможность оправдаться…

– Уезжайте домой, к маме, – холодно произнес Зейн. – Пишите ваши аккуратненькие рассказики, живите тихой чистенькой жизнью. Не тревожьтесь о драгоценностях – ручаюсь, вы получите их обратно.

Он встал и бросил на стол деньги в уплату за кофе.

– Пойдем, дитя, – пренебрежительно процедил он. – Вас ждет длинный путь в Кливленд.

Келли отправилась домой. Предсказание Зейна насчет камней сбылось – полиция в Миссури задержала Мэвис через несколько дней после кражи. При ней оказались не только камни, но и значительная сумма наличными, полученная в качестве страховки: Мэвис умело изображала перелом ноги.

Она не потрудилась выбросить копию ключа от дома Джимми: он по-прежнему лежал в ее кошельке. Еще одно доказательство обнаружилось в самом доме – в чашке из-под кофе и в оставшихся булочках оказались огромные дозы наркотиков.

Мэвис неоднократно появлялась в доме Джимми, пока Келли спала. Она стащила открытку от Сисси, чтобы поупражняться в ее подписи, выкрала бумагу из стола, чтобы подделать письма, в которых оболгала Зейна. Как только Мэвис узнала, что подпись Сисси уже хранится в банке, тут же стащила ключ от сейфа из бумажника Келли. Добраться до сейфа и драгоценностей оказалось простейшим делом. Но чтобы не вызвать у Келли никаких подозрений, Мэвис утром дала ей очередную дозу наркотиков, чтобы та спала, пока не будет возвращен ключ.

Однако Терри Хардести своим пристальным наблюдением за домом Келли несколько нарушал планы Мэвис. Ей пришлось изрядно потрудиться, чтобы и его вывести из строя. Но она не смогла вновь пробраться в дом Келли до той памятной ночи, когда та заснула с помощью тех же самых булочек, которыми Мэвис удалось усыпить Терри Хардести. Тогда-то Мэвис и проскользнула в дом, вернула ключ на место, написала прощальную записку и уехала с драгоценностями в чемодане.

Мэвис Прюэр была также известна под именем Марвел Прескотт, и полиция долго расследовала невероятно длинный список ее фальшивых имен и совершенных преступлений.

Как сообщили Келли по телефону, Зейн оказался прав насчет Мэвис и Джимми. Прошлым летом Мэвис приехала на озеро, чтобы отсидеться после очередного рискованного дела в Техасе. Ей удалось втереться в доверие к Джимми, после чего она стала понемногу вытягивать из него необходимые сведения.

Как только Мэвис узнала о существовании драгоценностей, у нее возникла мысль завладеть ими. Но пока в ее изворотливом уме созревал план, она заподозрила, что ее разыскивают и уже напали на след. Поэтому пришлось немедленно уехать, оставив Джимми до поры до времени в безопасности.

Несмотря на бегство, полиция задержала Мэвис. В Хьюстоне ей удалось отвертеться от наказания за подлог, и ее освободили, но теперь ее вина в краже драгоценностей была доказана.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – философски заметила Сисси. Дочь, естественно, рассказала ей о краже, но так и не призналась в том, какой опасности подвергалась она сама. О Зейне тоже умолчала.

Чувствуя впервые в жизни финансовую поддержку, Сисси буквально ожила. Как всю жизнь и мечтала, она отправилась на Гавайи и вскоре познакомилась с вдовцом из Цинциннати, полным, низеньким мужчиной, владельцем книжного магазина. Он заговорил о переезде в Кливленд, и Келли поняла, что ее мать впервые за долгие годы холодного одиночества обрела надежную защиту.

Келли дописала свою книгу. На этот раз она вкладывала в нее всю душу; все короткие сказки отличались по эмоциональному настрою. Книга была распродана быстро, отзывы оказались великолепными, один из критиков даже назвал Келли «чародейкой, новым классиком детских произведений».

Теперь можно было пребывать в счастье и восторге. Дар Джимми пришелся как нельзя более к месту, как он того и желал. Сисси расцвела; невооруженным глазом было видно, что она стоит на пороге новой жизни. Келли совершила то, что и собиралась: написала книгу, которую полюбили дети и которой восхищались взрослые.

Но даже спустя год после отъезда из Арканзаса она по-прежнему не могла избавиться от мыслей о Зейне. Ни в коем случае нельзя было так оскорбительно отзываться о его работе! Теперь она прочитала все его романы. Зейн оказался отличным, великолепным писателем.

Сисси критиковала новые литературные пристрастия Келли – до тех пор, пока дочь не уговорила ее прочесть «Ее демона-любовника». После этого Сисси произнесла: «Да, этот человек умеет писать, но его вещи не в моем вкусе. Каждому свое» – и с тех пор его книги не критиковала.

Больше всего Келли мучили мысли о том, что она так легкомысленно поверила Мэвис. Она по-прежнему не могла взять в толк, почему эта женщина так жестоко исказила истину. Неужели она настолько боялась Зейна, что всеми силами стремилась отвратить от него Келли?

Так или иначе, она преуспела в своих стараниях. Больше того – отвратила и самого Зейна от Келли. Девушка с горечью признавалась себе, что влюблена в Зейна. Его лицо, тепло тела, звук голоса преследовали ее, и когда она читала его книги, то явственно чувствовала присутствие Зейна, как будто в романах таились заклинания, способные вернуть его.

Мэвис Прюэр отравила не только ее тело, горько думала Келли, – она отравила ее душу. Хуже всего было то, что из-за нее прервались отношения, которые могли расцвести в чудесное, удивительное чувство.

Нет, хватит мечтать, велела себе Келли, надеяться не на что. Он никогда не смог бы любить ее. В его глазах Келли слишком глупа и самонадеянна. Он же сам сказал, что будет рад избавиться от нее, и, очевидно, не кривил душой. С тех пор как они расстались, Келли ни разу не встречалась с ним, не пыталась ему писать – удерживал стыд.

Келли заполняла дни работой. Писала большую и сложную книгу, в которой фантазии и реальность смешивались более смело, чем когда-либо позволяла себе Келли.