– Командир, – обратился я к капитану, – что решил?

Оглянувшись на Эдика и его бабушку, всё так же увлеченно о чёмто шушукающихся, он ответил:

– Похорошему, эту флешку надо нашим генералам отдать. Здесь самые подробные военные карты на момент прихода чумы, а самое главное, координаты командных пунктов и заглубленных подземных бункеров. Большая часть была разграблена ещё в перестройку, остальное – в смуту, но чтото всё же должно было уцелеть. Можно было бы и самим заняться разработкой такой жилы, но что хотели, мы уже нашли, и жадничать не стоит, а то погорим.

– Я так же думаю, командир, но Эдика сдавать не хочется, у него ведь всё его богатство отберут, а потом и у нас. Давай выкупим у бабули носитель, инфу себе перекопируем, хоть прямо сейчас, а саму флешку сдадим в Генштаб, да и всех делов. Вроде как случайно, ещё в Новороссе нашли. Тем более что, как я в СБ слышал, там месяц назад отдел создали, который компьютерами и информацией занимается. Если там специалисты хорошие, то быстро разберутся, что к ним в руки попало.

– Пожалуй, так и сделаем, – согласился капитан, – прямо сегодня, пока к себе не уехали, заедем в Генштаб и передадим носитель в этот самый отдел. Доставай опять свой ноут и информацию копируй, а я пока с бабулей расплачусь и с внуком переговорю, чтоб помалкивал о том, что мы у него были. Ничего противозаконного мы не делаем, но лишний раз светиться никакого интереса нет.

– Это правильно, – пробурчал я и принялся за дело.

Через два часа мы снова были в центре города, всего в одном квартале от Серого дома и президентского дворца. Перед нами возвышался ещё один новострой последнего десятилетия – шестиэтажное монументальное здание Генштаба. Капитан направился внутрь, а я стал прогуливаться возле машины, и тут, едва не сбив с ног, на меня налетела молодая и невероятно красивая женщина. На вид чуть старше двадцати лет, шатенка, черты лица мягкие и округлые, одета в свободный светлоголубой сарафан – очень полетнему, на ногах дорогие кожаные сандалики, а на плече – стильная сумочка. Вот и всё, что я успел выхватить из её облика в самый первый момент.

– Ой, извините, – сказала она мягким бархатистым голоском, который показался мне очень знакомым.

– Ничего страшного, случается. – Мой ответ был учтив, короток и нейтрален.

– Марина Алексеева, – представилась она.

– Александр Мечников.

Женщина поморщилась и спросила:

– Вы не узнали меня?

– Нет, – пожал я плечами, – вроде бы впервые вас вижу. И честное слово, если бы я был с вами знаком, то в любом случае не смог бы забыть.

Она засмеялась и представилась ещё раз:

– Я – Марина Алексеева, специальный корреспондент радио «Голос Столицы». Неужели вы не слушаете наши радиопередачи? Обычно если не меня, то мой голос узнают сразу.

«Конечно же вот откуда мне её приятный голосок знаком», – подумалось мне, и, сделав виноватое лицо, я ответил:

– Извините, Марина, разумеется, голос ваш узнал, но никак не мог предположить, что самая популярная журналистка Конфедерации может вот так, без охраны, гулять по улицам столицы. Слушаю только ваше радио, большой ваш поклонник, но человек я дикий и в столице бываю нечасто.

– Понимаю, – она кивнула на нашивку, красующуюся на левом рукаве моего камка, – спецназ.

– Ну почему сразу спецназ? – постарался я принять самый простецкий вид. – Нашивка – это только обозначение того, что я гвардеец из Четвёртой бригады.

– Нееет, – протянула она, – меня не обмануть. В своей профессии я мастер и сразу вижу, кто и откуда.

– А если честно? – Улыбка покинула моё лицо, и на всякий случай я оглянулся, чёрт его знает, откуда беда нагрянуть может, и то, что Кара назначил награду за мою жизнь, забывать не стоило.

– Если честно, то я была в здании Генштаба, когда ваш командир проходил через КПП и представлялся дежурному офицеру. Мне подумалось, что было бы неплохо взять интервью у самого настоящего бойца с передовой линии.

– И столкновение на улице, где прохожих раздва и обчёлся, не случайность?

– Конечно, мне ведь надо было както разговорить такого сурового сержанта, как вы. – Она мило улыбнулась, и я понял, в чём её основной козырь. Невозможно злиться или обижаться на женщину с такой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. – Так как насчёт интервью?

– Я не против, Марина, вот только без разрешения своего комбата я этого сделать не могу.

– Очень жаль, а я так хотела расспросить вас про ваши подвиги.

– Эх, были бы подвиги, а так, самым обычным стрелком служу, и каждый день под ремень, то караул, то наряд, то работы по обустройству лагеря. Никаких подвигов, а про романтику и говорить не приходится.

– Странно, а я слышала, что совсем недавно ваш батальон принимал участие в высадке на турецкий берег.

– Не знаю, может быть, это ктото другой, морпехи, например, или разведка.

– Видимо, действительно, разговора у нас не получится. – Она покопалась в своей сумочке и показательно отключила небольшой диктофон, который писал весь наш разговор. – Может, без записи чтото расскажете?

– Нет, Марина, только с разрешения комбата. Вот собирайтесь и к нам в гости приезжайте. Будем вам очень рады и, если получите разрешение командования, всё расскажем и ничего не утаим.

– Я подумаю.

Алексеева собралась уходить и уже повернулась ко мне спиной, когда мне в голову пришла одна идея, и я окликнул её:

– Марина, подождите.

– Да? – Она красиво, как профессиональная танцовщица, одним слитным движением обернулась ко мне, её сарафан от этого всколыхнулся и на миг обнажил красивые длинные ноги.

– Можно просьбу?

– Смотря какую.

– Каждый день с девяти до десяти вечера у вас музыкальная передача по заявкам радиослушателей идёт. Нельзя ли заказать голосовое послание и песню?

Она снова улыбнулась:

– Вот видишь, в моей просьбе отказываешь, а сам просишь. Нехорошо так поступать, тем более с женщиной.

– А я человек подневольный, не всё от меня зависит.

– Ладно, давай, но у нас коротко, не более трёх предложений. – Она вновь достала диктофон и нажала на кнопку «Лес». – Говори.

Я знал, что Марьяна, оставшаяся в Трабзоне, каждый вечер слушает эту музыкальную передачу из Краснодара, и надеялся, что моё послание найдет её. Нужно было сказать чтото успокаивающее, и желательно, чтоб я сволочью не выглядел. Прокашлялся и произнес:

– Здравствуй, Мара, это Саша Мечников. Не смог я с тобой рядом остаться, как бы мне того ни хотелось, но мы не можем быть вместе, пока обстоятельства сильней нас. Прости и прощай!

Журналистка выключила запись и достала блокнотик в шикарном бархатном чехольчике:

– Песню какую заказать хочешь?

– На ваш выбор, но чтонибудь трогательное, про любовь и про расставание.

– Кому адресовано послание?

– Марьяне из города Трабзон, от сержанта гвардии Александра Мечникова.

Услышав про Трабзон, Алексеева напряглась, хотела вновь атаковать меня вопросами, но, на моё счастье, появился Черепанов и без всяких разговоров запрыгнул в машину. Я последовал за ним, и мне вслед донеслись слова журналистки:

– Теперь я точно приеду, Александр Мечников, и ты от моих вопросов никуда не денешься.

Шутливо козырнув из уже тронувшейся машины, я ответил:

– Вас понял. Всё исполню, за всё отвечу, но только по приказу. Честь имею!

Глава 20

Кубанская Конфедерация. Новороссийск

19.07.2059

За время моего отсутствия в расположении родного батальона в лагере многое изменилось. Вопервых, все подъезды к пансионату, где мы базировались, были перегорожены блокпостами, окопами, дотами и завалами из строительного мусора. В совокупности получилось вполне неплохое укрепление – ничего долговременного, но и с наскока не взять. Вовторых, пляж, где мы в прошлом году так любили загорать, был абсолютно безлюден и украшен двумя деревянными табличками. На одной, ближней к лагерю и линии окопов, идущих по берегу, было написано: «Осторожно, мины!» На другой табличке, метра через три, поближе к воде: «Сказано же, что мины. Назад!», понизу подпись: «Прапорщик Тукаев». И втретьих, в самом лагере были посторонние, полсотни молодых черноголовых и смуглых «индейцев» с Кавказа, которые с утра и до самой поздней ночи под руководством наших инструкторов занимались боевой подготовкой.