Одним из факторов, стабилизирующих положение подростка, могут быть его отношения с матерью. Старая Фло с большой терпимостью и любовью относилась ко всем своим отпрыскам, в том числе и к старшим — Фабену и Фигану. Они тоже были очень привязаны к матери и на протяжении всего подросткового периода почти не отходили от нее. Олли и Марина, менее спокойные и уравновешенные, чем Фло, гораздо реже появлялись в сопровождении подрастающих сыновей. Как правило, и в десять-одиннадцать лет сыновья (по сути дела уже совсем взрослые) продолжают с большим уважением относиться к своим старым матерям. Если предложить сыну банан в присутствии матери, то он никогда не возьмет его, а, отойдя в сторону, предоставит эту возможность матери. Как-то раз я держала банан перед Эвередом и Олли; оба сначала колебались, а потом почти одновременно потянулись за ним. Эверед тотчас отдернул руку, то же самое сделала и Олли, потом она быстро повернулась и взглянула на сына, губы ее дрожали. Эверед распушил шерсть, но уже не пытался достать плод, и тогда Олли издала серию частых, хрюкающих звуков и взяла банан.
Нередки случаи, когда мать выручает подростка из беды. Однажды Мистер Уорзл атаковал Фабена, которому было около двенадцати лет. Фло, вздыбив шерсть, поспешила на помощь сыну, хотя у нее на спине сидел малютка Флинт. Почувствовав поддержку, Фабен осмелел, выпрямился и начал переступать с ноги на ногу, а его испуганные крики сменились яростным воплем «ваа», постепенно перешедшим в лай. Потом мать и сын бок о бок двинулись по тропе на Мистера Уорзла; Фло хрипло лаяла и в бешенстве колотила по земле руками. Мистер Уорзл в испуге ретировался.
Если подростку угрожает самец высокого ранга, матери лучше не вмешиваться, но тем не менее она, как правило, старается держаться поближе к месту происшествия, оглашая при этом окрестности громкими лающими звуками «ваа». Даже трусиха Олли принялась лаять, когда Майк напал на ее Эвереда. Зато после того, как сын вопя убежал прочь, мамаша, почтительно пригнувшись к самой земле, учащенно дыша и издавая истерические визгливые звуки, подошла к Майку и положила руку ему на спину — как бы извиняясь за проступок Эвереда, послуживший поводом для взбучки.
Конечно, отношения между матерью и сыном с годами претерпевают серьезные изменения. Когда Фигану в семилетнем возрасте случалось демонстрировать свою силу, Фло обычно не обращала на сына никакого внимания, хотя другие взрослые самки предпочитали в таких случаях отходить подальше от разбушевавшегося юнца. Но уже через год и сама Фло спешила убраться с дороги Фигана, когда он, распушив шерсть и сделавшись от этого вдвое крупнее, шел прямо на нее, волоча позади себя огромную ветку. Тем не менее Фло все еще осмеливалась иногда задавать сыну хорошую трепку: однажды во время кормежки она так отколотила его по спине кулаками, что Фиган с ревом убежал прочь от ящика.
Становясь старше, подросток начинает защищать свою мать от нападений и угроз со стороны других членов группы. Как-то раз Марина и Фло сцепились в драке прямо посредине лагеря: они тузили друг друга кулаками, кусались, визжали и наконец повалились на землю и стали клубком кататься по пыли. Виновата была Марина — она напала на Фифи, та закричала, и Фло, поспешившая на помощь дочери, решила проучить дерзкую самку. Неподалеку на пальмовом дереве кормился сын Марины, девятилетний Пепе. Увидев, как развертываются события, он спустился на землю и бросился к матери, а Фло повернулась и убежала. Но Пепе, казалось, не был этим удовлетворен. Вместе с Мариной он долго преследовал Фифи и Фло, причем могущественная Фло, которая еще совсем недавно могла бы сделать из Пепе котлету, теперь бежала без оглядки, выражая свое возмущение хриплым и прерывающимся от ярости голосом.
В обращении с самцами высокого ранга подросток должен быть крайне осторожным, потому что теперь больше, чем когда-либо, любое нарушение субординации может повлечь за собой грозное наказание. Однажды мы были свидетелями такой сцены: самец Лики вытащил из ящика здоровенную гроздь бананов и с наслаждением приступил к трапезе. Пепе, который вертелся поблизости, увидел бананы и начал осторожно подходить к их обладателю. При каждом неожиданном движении взрослого самца подросток вздрагивал и замирал на месте. Постепенно шаг за шагом он подходил все ближе и ближе и наконец остановился в каком-то метре от Лики, в испуге обнажив зубы. Тем не менее желание взять плод оказалось сильнее страха, он протянул руку, но тотчас отдернул ее, негромко попискивая. Через некоторое время он снова потянулся за бананом и опять боязнь прогневить старшего заставила его отстраниться, причем едва слышное повизгивание перешло в громкие судорожные крики. Тогда Лики наклонился к Пепе и успокоил подростка, прикоснувшись к его лицу и паху. Несмотря на этот жест, Пепе продолжал негромко и испуганно попискивать, и тогда Лики вторично дотронулся рукой до его головы и лица. Наконец Пепе успокоился и, ухватив несколько бананов, поспешно отбежал подальше от Лики.
Но взрослые самцы далеко не всегда оказывались столь благодушными. В самом деле, тот же Лики при иных обстоятельствах или будучи в скверном настроении вполне мог ударить Пепе, хотя подросток всем своим поведением демонстрировал подчинение и зависимость от старшего по рангу. Чаще всего подросток издали наблюдает за пиршеством взрослых самцов, не осмеливаясь принять в нем участие или даже подойти ближе. Между тем вид лакомой пищи вызывает определенные эмоции, сдерживаемое напряжение все возрастает и наступает неизбежная разрядка: подросток с хрустом ломает ветку, продираясь сквозь густой кустарник, волочит за собой здоровенные палки, а такое проявление чувств может не понравиться одному из старших по рангу, поскольку взрослые шимпанзе с большим неудовольствием относятся к шумным выходкам подростков и, как правило, стараются прогнать или даже отколотить незадачливого нарушителя спокойствия.
После двух уроков, преподанных Майком, Фиган твердо усвоил неписаный закон обезьяньего этикета — не устраивать шумных демонстрирований угроз в присутствии взрослых самцов. Однажды мы видели, как Фиган, не получивший ни одного банана, долго смотрел на Майка, который на его глазах съел огромную гроздь. От досады он раскачивался взад-вперед, но потом вскочил и стремглав побежал по тропе в лес, громко скуля и хныча — совсем как разобидевшийся ребенок. Метров через сто он остановился возле высокого дерева с корявым толстым стволом и множеством воздушных корней. Его плач перешел в пронзительные учащенные уханья, он подпрыгнул, ухватился обеими руками за воздушный корень и принялся изо всех сил колотить ногами по стволу, выбивая ими отчаянную дробь: де-дум, де-дум, де-дум. Потом все стихло, и через некоторое время Фиган с безразличным видом присоединился к группе. Выглядел он вполне довольным и успокоенным. Впоследствии Фиган не раз прибегал к этому способу и барабанил по стволу дерева, когда бывал обижен на старших.
Но даже Фиган, несмотря на свое умение избежать наказания, все же, как и всякий подросток, получал иногда взбучки от старших. Другим же его сверстникам, менее хитроумным, чем он, доставалось гораздо чаще. Почему же все-таки подростки отдавали явное предпочтение компании взрослых самцов? Объяснить это хотя бы отчасти поможет тот факт, что в большинстве случаев агрессивные инциденты между юнцами и старшими по рангу заканчивались необычайно быстро, в особенности если подросток был почти детенышем, и завершались, как правило, дружеским прикосновением недавнего экзекутора к пострадавшему. Для многих подростков эта форма примирения была совершенно необходима.
Как-то раз Голиаф яростно набросился на Эвереда только за то, что тот не успел предусмотрительно отбежать в сторону, когда самец начал демонстрировать свою силу. Бедному юнцу здорово досталось: Голиаф до крови покусал подростка и вырвал изрядное количество шерсти. И все же Эверед, громко вскрикивая, побрел вслед за уходящим Голиафом. Пройдя несколько шагов, Голиаф сел, и Эверед начал крадучись приближаться к нему. Страх перед взрослым самцом был настолько велик, что подросток несколько раз останавливался в нерешительности и поворачивал назад. Но потребность в успокоительном прикосновении оказалась сильнее страха, и Эверед, продолжая визжать, подошел совсем близко к Голиафу, подставил зад и склонился к самой земле. Тогда Голиаф протянул руку и начал гладить Эвереда по спине, вопли подростка становились все глуше, минуты через полторы перешли в хныканье и наконец совсем смолкли. Лишь после этого Голиаф убрал руку со спины Эвереда.