Одним словом, ничто не мешало мне полагать, что полоски выражают здесь суть генов — свойств, «записанных» на полосчатой ленте и строящих по «записи» живые горы клеток — организмы. Да, ничто не мешало, кроме замечания, о котором я не могу умолчать, а именно: большинство исследователей считает символ горы знаком, иероглифом местности, города или селения. В некоторых случаях это действительно так и доказывалось. Однако, как писала М. Э. Смит: «В исторических кодексах упомянуто по меньшей мере несколько сотен названий местностей, но идентифицировано лишь около двадцати знаков». Это тем более странно, думал я, если учесть, что и сейчас живет около двухсот тысяч миштеков, называющих на своем языке города и поселки их древними именами.

Не исключено, что просчет исследователей можно объяснить, если считать, что часть таких знаков относится к людям» возможно, к целым их родам, а то и к местностям, но понимаемым — и это в перенасыщенном символикой мышлении мексиканцев вполне нормально — как популяции, колонии, места, заселенные скоплениями многоклеточных тел.

Я на время отложил более подробное рассмотрение этого вопроса, приняв за истину, что в изображении княжны З-Кремень ее тело и есть «гора». Кстати, на соседней, 15-й странице есть рисунок, который еще более убеждал меня в этом: княжна со знаком своего имени у ног держит в руке дымящую кадильницу. Эта на первый взгляд обыденная сцена жертвенного сожжения копаля приобретала для меня особое значение в сочетании с нарисованной перед княжной горой, как бы ее умозрительным отражением. У горы есть ноги, тоже обутые в сандалии, а ее поверхность на этот раз покрывают не полоски, а точки. Как я уже объяснял, точки означали не только ночное небо, но и ту невидимую сферу, в которой текут скрытые жизненные процессы. А поскольку одновременно это был и символ жертвенного копаля, все в своем единстве поддавалось точному объяснению: сжигая копаль в кадильнице, княжна как бы воспроизводила тот процесс, то течение жизни, которое идет в глубине ее тела, в ее клетках. Было и еще одно маленькое указание на то, что тут имеется в виду не ее жизнь, а другая жизнь, которая в ней зажглась. На треугольном «слюнявчике», повязанном под ее подбородком, знак раковины, выпускающей росток. А ведь раковина — символ зародыша, и это значит: княжна зачала! И в честь ребенка зажгла копаль. Зажгла его для того, чтобы наполнить теплом, оживить, напитать энергией видимую на ее одежде под левой рукой ленту, лесенку драгоценного камня. А какова особая роль таких лент, таких камней для развития плода— повторять не было нужды. Жертва принята — на следующей странице речь уже о родах.

Правда, подумал я, чтобы отвести возможные возражения, о таком изображении горы могут сказать, что она, дескать, попросту курящийся вулкан, умолчав при этом о такой «мелочишке», как торчащие внизу ноги в сандалиях. Но на это я, в свою очередь, ответил бы, что наши тела, горы наших клеток, вполне можно сравнить и с вулканами: они вырастают из маленьких горок, а внутреннее их тепло, жар есть проявление жизни.

Я нашел и еще один аргумент в пользу своей точки зрения. По мифу, после сотворения человека Кецалькоатль должен был дать ему пищу, тогда раздобыл сокрытую дотоле кукурузу… А ее миф именовал «горой нашего питания». Так словом «гора» — гора клеток — определяли организм вообще, как растения, так и человека.

Стало быть, перед нами гора, или тело, носившее некогда имя З-Кремень. И еще одним символом обозначалось тело — «дом» или «храм». Тут не требуется особых комментариев. Организм для древних мексиканцев есть место обитания богов — их действий, ответственных по поддержанию жизни, а потому он храм.

Из горы-женщины втекает изумрудный поток живой воды. Он в обрамлении — а в каком бы еще! — драгоценного сосуда, который уже при толковании 36-й страницы кодекса предстал как символ оплодотворенной яйцеклетки — ovum. И те же, что и там, плавают здесь в воде создания: рыба праначал и плодовитости жизни; раскрывающиеся раковины, прорастающие лентами, и просто раковина — знак зародыша и явленной души — в такую вот дул Эекатль, оделяя людей сознанием. Из воды при делении клетки вырастает первый побег Древа Жизни — один лист уже раскрылся, второй, его двойник, начинает еще только раскрываться. Система всех этих символов была повторением того, что помещено на округлом пятне: колония клеток порождает новую жизнь — драгоценный сосуд, который, раскрывшись, дает бесценной реке живой субстанции течь дальше, в будущее.

Даже биолог, подумал я, не смог бы, пожалуй, показать более обобщающе сущность рождения. Сочтя нижнюю правую четверть страницы объясненной, я вернулся к ее началу. Верхний правый рисунок состоит из двух частей. Центр занимает абрис горы. Внутри нее, подобный предыдущему, но дымящий храм еще раз напоминает о том, что речь идет не о рельефе местности, а о святыне жизни, «доме рождений», лоне женского тела. Об этом как будто говорит и помещенное рядом, тоже в абрисе. Изображение холма конусом, который тоже горит, но гораздо сильнее. Его внутренняя, зернистая структура наводила на мысль о клеточной ткани, вырастающей из первой белой клетки. Так это было, если подробнее, или иначе, но в целом все говорит за то, что речь идет тут о развитии нового «холма» в чреве большой «горы».

Вторая часть этого рисунка, как обрамление, изображает двух божеств, или по крайней мере жрецов, сидящих на неких вершинах и толкующих религиозный смысл того, что представлено пред ними, но на этот раз уже иным, я бы сказал, «биологическим» языком.

Возвышенность с левой стороны — материнский организм, помеченный генными полосками и выросший, на что указывает рисунок основания, из драгоценного сосуда; этот организм порождает яйцеклетки — изумрудные драгоценные камни на фоне питающих их солнечных дисков, окруженных колечком, нарисованным также в основании горы, обозначающим тыкву йетекоматль — иероглиф «пищи». Кроме того, последний справа драгоценный камень впитывал жизненную энергию, тлеющую в шарике покрытого точками копаля, помещенного за ним. Этот «камень» оплодотворен.

Он начинает производить на свет поколения клеток, и эти маленькие кружочки образуют растущую справа новую гору — детский организм. О том, что здесь говорится именно об этом, свидетельствует делящееся Древо Жизни, а также пучок палочек! Ибо в материнской горе «слои», созданные генами, уже осели и загустели, в то время как здесь еще продолжается процесс построения по «записи» в хромосомах.

И наконец, три символа, помещенных между двумя этими возвышенностями. Первый слева как бы накапливает элементы, существенные для созидания. Это, идя снизу: драгоценный сосуд, пучок палочек, полосчатая лента амапамитль и шарик смолы, «дымящей» пером кецаля. В соответствии с придаваемым им смыслом они были обозначением поочередно — яйцеклетки, комплекта хромосом, хромосомных полосок, а также энергии, необходимой жизненным процессам. Такой их набор на одном «алтарике» еще раз подтверждал правильность моего прочтения. О том же свидетельствуют и два следующих символа.

Это добыча Кецалькоатля из Миктлана. Тут пучки животворных палочек, которые в таком графическом изображении древние мексиканцы именовали «пучками бога Шипе-Тотека». Первый, как я считал, изображает материнский набор хромосом, украшенный лентами с полосками — как бы напоминание о генах. Второй, правее, дочерний, помеченный точками, уже входит в состав детского тела.

Вот такое обобщенное краткое изложение биологии рождения предваряло более подробные сведения, касающиеся княжны З-Кремень и растолкованные мною в начале моих рассуждений. Окончание истории рождения, тоже обобщенное, в левом нижнем углу страницы кодекса Нутталь.

Снова контур драгоценного сосуда, который раскрыт в чреве женщины. Чтобы не было никаких сомнений относительно этого, ее нагое тело, с именем З-Кремень у ее головы, плавает в живой воде меж двух богов, управляющих процессом. С левой стороны яйцеклетки поднимается уже известное нам Древо Жизни, ствол которого наделен такими же «порами», как и символ «тело-гора», что и понятно.