Перед закатом солнца в небе послышался монотонный, с надрывным подвыванием гул самолетов, он усиливался, словно наплывал на людские толпы. Вскоре на изжелта-розовом фоне вечернего неба показались три тяжелых бомбардировщика в сопровождении эскорта истребителей. Самолеты шли невысоко в направлении Тура, прямо над дорогой, и на их фюзеляжах и крыльях ясно были видны черные кресты.
Уже в сумерках, страшась внезапного нападения немецких парашютистов, беженцы стали рассеиваться, сворачивали с дороги в поля и луга, становились на ночевку по берегам речушки. Дельвилли решили переночевать на окраине маленькой деревни. Ни одного свободного дома в ней не оказалось, все было забито беженцами, а потому Альбер поставил автомобиль у стены какого-то длинного сарая. Катрин развела примус, разогрела кофе.
Заметив мерклый огонек примуса, к Дельвиллям подошел невысокий офицер с перевязанной рукой. Он извинился и попросил глоток кофе. Дельвилль указал ему на опрокинутую канистру с бензином:
— Садитесь, господин офицер, кофе сейчас будет.
— Я уже два дня ничего не ел, — глухо сказал офицер. — Немцы разбомбили наш госпиталь, много раненых погибло, а уцелевшие разбежались кто куда.
Придерживая здоровой рукой чашку с горячим кофе, он заговорил мрачно и зло:
— Выжившие из ума генералы предали нас! Главнокомандующий Гамелен все время отсиживался в подвалах Венсенского замка, не зная, что делается на фронте. Не случайно его резиденцию назвали подводной лодкой без перископа. Генерал Жорж потерял управление войсками. Генерал Жиро, разыскивая свою армию, угодил к немцам в плен… Генералы Корап и Хюнтцигер напоминали слепых щенков… Сволочи!.. Говорят, Гамелена сняли, а главнокомандующим стал Макс Вейган, который спит и видит себя победителем Советского Союза. Вейган нисколько не лучше Гамелена. Он готов пятки лизать Гитлеру, а Даладье и Рейно считают его патриотом. Хорош патриот, который сразу же заявил, что Франция повержена, что надо сдаваться бошам, иначе власть захватят коммунисты…
— А как же наши солдаты? — волнуясь, спросил Дельвилль. — Неужели и они поддались таким настроениям?
Раненый офицер горько усмехнулся:
— Солдат обвинять нельзя. Они сделали все, что могли. Но разве можно воевать, если ими никто по-настоящему не руководит? Солдаты зачастую не знали, с какой стороны им ждать нападения противника.
Раненый поднялся, на его изможденном, темном лице появилось выражение страдания. Он оглянулся на горящий неподалеку костер, проговорил тихо:
— Спасибо, мадам. Желаю вам счастливого пути. — И, уже повернувшись, чтобы уйти, сказал: — Между прочим, я был ранен под Монтерме. Наш батальон входил в армейскую группу генерала Тушона. После боя с немецкими танками от батальона осталась только кучка солдат, всего одиннадцать человек…
Теплая ночь спустилась над стоянкой усталых, измученных беженцев. Погасли костры. Уснули люди. Сонно пофыркивали изморенные лошади. Но едва только стало рассветать, снова двинулся в путь грохочущий поток автомобилей, повозок, ручных тележек, велосипедов. Слухи один страшнее другого передавались от человека к человеку, мигом облетая бесконечные колонны. Кто-то утверждал, что впереди дорогу перерезали немецкие парашютисты, что они расстреливают всех беженцев. Другие с надеждой говорили, что Рейно ушел в отставку, что, слава господу, правительство возглавил прославленный герой Вердена престарелый маршал Петен. Таких тут же обрывали, кидались на них с кулаками, кричали, что маршал Петен — самая отъявленная сволочь и предатель, что он так же, как его подручный Лаваль, давно якшается с немцами.
Супруги Дельвилль со страхом смотрели на все, что происходило в эти дни на дорогах. Среди беженцев было множество бельгийцев, голландцев, люксембуржцев, они с первых дней немецкого вторжения в их страны перешли французскую границу и теперь скитались голодные, никому не нужные, одурелые от непрерывных бомбежек. Большими толпами они нападали на крестьянские огороды, мгновенно опустошали их и двигались дальше, не зная, куда и зачем идут…
— Знаешь, Катрин, по-моему, это конец, — сквозь зубы сказал Дельвилль. — Францию уже никто не спасет.
Он был прав.
Группы армий немецких генералов Рундштедта и Бока, маневрируя танками и авиацией, молниеносно осуществили запланированный «срез серпом», зажали основные силы англо-французских войск, мощными ударами рассекли их и погнали к проливу Па-де-Кале, прижимая к Дюнкерку. Приближалась катастрофа. 16 мая из Лондона в Париж с группой генералов прибыл сменивший Невиля Чемберлена новый английский премьер Уинстон Черчилль. Состоялась его встреча с Полем Рейно, Даладье, Гамеленом, Дарланом. Эта короткая встреча напоминала похороны. Главнокомандующий Гамелен заупокойным тоном произнес свой доклад, который свелся к утверждению, что война проиграна и надо сдаваться на милость Гитлера. Возмущенный Черчилль, задыхаясь от негодования, спросил:
— Где ваш стратегический резерв, господин генерал?
И вдруг услышал тихий ответ главнокомандующего:
— Никаких резервов у меня больше нет…
Это был конец. Английский командующий генерал Горт с ведома Черчилля стал готовить свои войска к эвакуации. Танковые дивизии немцев уже находились на расстоянии одного броска от Дюнкерка, где сосредоточились разбитые, деморализованные армии англичан и французов. И тут произошло то, что историки впоследствии назвали «чудом под Дюнкерком»: вместо того чтобы одним ударом сбросить полмиллиона солдат противника в море, Гитлер неожиданно отдал приказ остановить все немецкие танковые войска и не трогаться с места. Между тем никакого «чуда» не было: Гитлер надеялся, что разгромленные во Франции англичане заключат с ним мир и он при поддержке Англии нападет на ненавистный Советский Союз. Однако мириться с нацистским фюрером английский народ не собирался. Пользуясь никем не предвиденной остановкой танковой армады немцев, англичане эвакуировали из Дюнкерка 336 тысяч своих солдат и несколько тысяч французов, но на берегах Франции они вынуждены были оставить 3 тысячи орудий, 8 тысяч пулеметов, 90 тысяч винтовок, 120 тысяч машин.
И Гамелен, и сменивший его на посту главнокомандующего генерал Макс Вейган, так же как предавшие свой народ Даладье, Рейно, Петен, не желая продолжать войну, смирились с поражением. 14 июня французское правительство бежало из Тура в Бордо. В этот день немцы без боя заняли Париж, а 22 июня 1940 года в Компьенском лесу, в том же самом вагоне, где в 1918 году французский маршал Фош принял капитуляцию поверженных войск кайзера Вильгельма, французские военачальники — генерал Хюнтцигер, адмирал Платон и бывший посол Франции в Польше Ноэль, — угодливо кланяясь, подписали капитуляцию своей страны.
Как потом рассказывали очевидцы, после подписания позорного для Франции «перемирия» Гитлер и Геринг, отпустив французских делегатов, не скрывая дикого восторга, пустились в пляс. Еще бы! По окончании девяти месяцев смехотворной, «сидячей», «странной» войны, то есть той «игры в войну», которую на удивление всему миру затеяли Чемберлен и Даладье, уверенные в том, что необузданный фюрер поймет сокровенный смысл этой провокационной «игры» и повернет свои моторизованные орды против Советского Союза, Гитлер «переиграл» их и, как было им задумано и осуществлено его генералами, наголову разгромил великую Францию всего за сорок четыре дня…
Известие о капитуляции застало семью Дельвиллей в пути. Они все еще мыкались по забитым беженцами дорогам, неделями отсиживались в глухих деревушках, дожидаясь, пока Альбер добудет спасительный бензин. К счастью, он прихватил с собою довольно крупную сумму денег, и, хотя напуганные нашествием немцев крестьяне, боясь грабежей, прятали свои запасы по тайникам и очень неохотно продавали продукты, деньги избавили Дельвиллей от голода.
В одной из деревень Дельвилли воспользовались гостеприимством одинокого старого кюре. Добрый старик понравился усталым путникам. Он накормил их отличным кроличьим рагу, приласкал сонную Сюзи, уложил ее спать, а после обеда усадил гостей на тенистой веранде, поставил на стол горячий кофейник и заговорил печально и строго: