Перед тем как снять котел с треноги, Егор Иванович достал из мешка бутылку, заткнутую кукурузной кочерыжкой.

— Уха, которая по-казачьи сдобрена горьким перчиком, без запива не пойдет, — сказал он, посмеиваясь.

— Это что? Вино? — спросил Андрей, поглядывая на мутноватую жидкость в бутылке.

— Кто ж из истинных казаков держит вино до весны? — укоризненно проговорил Егор Иванович. — В бутылочке у меня святая водичка из яблок да из поздних слив, сотворенная с прибавкой сахара. Водичка эта, к слову сказать, прочищает мозги и сничтожает перхоть.

Балагуря, Егор Иванович наполнил горячей ухой большую миску, достал пару деревянных ложек, разлил самогон в граненые стаканы, чокнулся с Андреем.

— Изыди все хмельное, останься лимонад, — торжественно крестя стакан, сказал он и выпил самогон одним глотком.

Когда острая, пропахшая дымком уха была съедена, Андрей поднялся и сказал:

— Спасибо, уха прямо-таки царская, давно такой не ел. Ну а теперь, Егор Иванович, подбрось-ка жеребцу сенца и давай походим с тобой по саду, потом защитный вал осмотрим.

Они медленно пошли по междурядьям, всматриваясь в каждое деревце. Тонкие, но уже окрепшие стволики были давно побелены и, казалось, светились под лучами утреннего солнца. Набухшие соками почки распускались, а на ранних сортах глянцево блестели нежные листья.

— Поломок нигде нет? — спросил Андрей.

— Откуда им быть? — обидчиво сказал Егор Иванович. — Я наказал пастухам, чтоб они пасли свою скотиняку подальше от сада. Поломок нема нигде, а вот одиннадцать штук яблонь посохли, и все в одном месте, рядышком.

— Почему? — озабоченно спросил Андрей.

Егор Иванович махнул рукой.

— А потому, дорогой агроном, что мы с тобой перед посадкой недоглядели, что аккурат в том месте придурок Филька солярку разлил, цельная бочка у него с прицепа вылилась.

…Сердце Андрея сжалось при виде погибших деревьев. Кора на них по-старушечьи сморщилась, потемнела, ветки остались голыми, а почки засохли, не успев распуститься. Но самую главную опасность Андрей увидел, когда подошел к берегу Донца. Вода в реке поднялась почти до самой кромки обрывистого берега. Видно было по всему, что скоро, может через несколько дней, река выйдет из берегов и ее мутные потоки подберутся прямехонько к неширокому земляному валу, который защищал молодой сад от возможных наводнений.

— Ты замерял суточный подъем воды? — с тревогой спросил Андрей у стоявшего рядом Егора Ивановича.

— А то как же? У меня за сторожкой мерка воткнута, — сказал Егор Иванович. — За ночь водичка поднялась почти что на четверть. Ежели так дело пойдет, то наш вал загудит как миленький и сад будет затоплен.

— Что же делать? — растерянно спросил Андрей.

Егор Иванович постоял, сбив шапку на затылок, долго смотрел на реку.

— Седлай, Андрюха, своего коня, беги до директора, — сказал он. — Нехай едет в район и выпросит в МТС хотя бы один грейдер. Партийный секретарь, товарищ Фетисов, нехай на завтра поднимает народ. Дня два или же три у нас в запасе еще имеется. Будем укреплять вал, пророем канаву от края сада аж до того мысочка и отведем по канаве воду в Дон. — Он хлопнул Андрея по плечу. — Не журись, казак, не опускай крылья. Тут, брат, слезами горю не поможешь. Работать надо и спасать садочек…

Андрей потом надолго запомнил эти три весенних дня. В Дятловскую, пришпоривая Орлика, он мчался как угорелый и думал об одном: «Пропал сад… деревца захлебнутся в воде, они же как малые дети… Надо спасать их, надо уговорить людей, ведь это все для них… для всех…»

В станицу он прискакал потный, разгоряченный, разыскал Ермолаева, Младенова, Фетисова. По приказу Ермолаева больше ста рабочих наутро были отозваны с огородов, парников, из коровников. Володя Фетисов бегал по дворам, беседовал со стариками, уговорил учителей, чтобы они пришли в сад и привели учеников старших классов. К вечеру из районной МТС прислали старый, разболтанный грейдер. К нему сразу же приставили двух трактористов, чтобы за ночь отремонтировать видавшую виды машину. Вся Дятловская гудела, как потревоженный улей. С вечера станичники готовили совковые и штыковые лопаты, сапки, грабли, женщины загодя укладывали в корзины харчи, а рано утром все потянулись к саду.

Возле Донца толпы людей постояли, осматриваясь. Река уже вышла из берегов. По неприметным низинкам вода мелкими, на первый взгляд совсем не опасными лужицами потекла в сторону сада, туда, где в сотне метров от берега слабо зеленел первый ряд стройных деревцев.

— Бедняжечки вы наши, — ласково запричитали сердобольные старухи. — Стоят и не ведают, какая беда на них идет…

— А яблоньки славные, одна в одну…

— Как же нам не пожалеть такую красу?

— Известное дело, надо помощь им оказать…

В четырех местах, там, где было пониже, вода уже приблизилась к невысокому земляному валу, стала кое-где подмывать его поросший редкой травой откос. Главный агроном совхоза Любен Георгиевич Младенов, как всегда молчаливый и сосредоточенный, прошагал вдоль вала, показывая, где забивать остро отесанные колья. Следом за ним с кольями и длинным шнуром шел Егор Иванович.

— Там, где шнур натянут, начинайте копать канаву, — громко говорил рабочим Андрей, — чем глубже будет канава, тем лучше. Землю отбрасывайте в сторону вала, ее подберет грейдер.

Часть трассы, по которой должна была пройти отводящая воду канава, проложил трактор с плугом. Следом за трактором протянулась темная борозда. К ней не мешкая кинулись люди, замелькали лопаты, сапки. Кое-кто вытаскивал влажную землю ведрами.

Среди школьников Андрей мельком увидел Наташу. В неудобных больших калошах, которые поминутно спадали с ее маленьких ног, с выбившимися из-под материнского платка растрепанными косичками, она, согнувшись, тащила наполненное землей ведро.

— Ты что? Надорваться хочешь? — сердито закричал Андрей. — Ну-ка брось ведро и возьми сапку!

Наташа остановилась, испуганно посмотрела на Андрея. Ей хотелось сказать, что ведро не тяжелое, она даже шагнула навстречу Андрею, но споткнулась и упала на колени, потеряв калоши. Девчонки засмеялись. Андрей подошел, взял опрокинутое ведро, помог Наташе подняться и увидел в ее глазах слезы.

— Дурочка, — мягко сказал он, — разве так можно? Иди помой руки и работай сапкой или лопатой.

— Я же хотела как лучше, — всхлипывая, прошептала Наташа, — мне сад жалко.

— Ладно, ладно, я понимаю, — улыбаясь, сказал Андрей. — Ты молодец, Таша, но ведра с землей больше не таскай.

Он выбрал большую совковую лопату, поплевал на ладони и стал выбрасывать из канавы землю. Трактор с плугом уходил все дальше, вдоль борозды появлялось все больше людей, они работали молча, стараясь не отстать от соседей. Солнце поднялось выше, стало жарко. Глаза Андрея заливал соленый пот, ладони горели, но ему стыдно было бросить лопату и хоть немного отдохнуть. Он с затаенным страхом посматривал в сторону реки, на далекий противоположный берег, слушал тревожные крики грачей над полузатопленным лесом и думал: «Неужто не успеем, неужто не справимся и сад пропадет? Нет, нет, не может быть. Надо только не останавливаться, работать быстрее». Во рту у него пересохло, он часто сплевывал горькую, тягучую слюну, ему казалось, что силы вот-вот оставят его и он уронит лопату и рухнет на влажную, холодную землю.

Сколько времени прошло, Андрей не знал. Углубляя канаву, люди подвигались все дальше, но до поросшего старыми тополями мыса, где сливались две реки, было еще далеко. Мимо Андрея, толкая перед собой тачки с землей, проходили мужчины, усталые женщины с ведрами, а он, стиснув зубы, сипло дыша, выбрасывал и выбрасывал из канавы землю, и казалось, ей не будет конца.

Как во сне, услышал он голос Наташи:

— Андрей Дмитриевич, люди проголодались. Вас зовет дядя Егор. Пойдемте обедать. — Она с жалостью смотрела на его потное, исполосованное пылью лицо, подошла ближе, тихо повторила: — Пойдемте обедать. Давайте лопату, дядя Егор ждет…