- Не зазнавайся! - фыркнул Сим и попытался не сильно врезать ему локтем, но Валентин вовремя разгадал его маневр и перехватил руку, не пуская.
- А я? - подал голос Руфус, поднял голову и встретился взглядом с Валентином.
- Ты тоже был на высоте, солнце, - промурлыкал тот, все еще в шутку борясь в Симкой, пытающимся вырваться.
- Нет, же! - с досадой выдохнул Руфус и объявил, - Я тоже хочу!
- Прямо сейчас?
- Вау! А тебя хватит? - живо полюбопытствовал Симка с неприкрытой насмешкой, и глянул на священника через плечо.
- Проверим? - лукаво посмотрел в ответ Валентин, но снова вмешался кок.
- Нет, - со вздохом произнес рассудительный Руфус, очень удачно дополняя их с Симом бесшабашность своим спокойствием и трезвомыслием, - Завтра уже скоро, всего несколько часов осталось. А мне еще на кухню с утра, Симу на вахту...
- А мне обсуждать со Стефаном перспективы нашего с вами проникновения на остров Игрушек.
- Какого проникновения? - тут же спросил Сим.
- Такого, - фыркнул в ответ Валентин, - А вы думаете, зачем мне нужно было проверить, смогу ли я взять вас с собой, сделав невидимыми. Раньше у меня никогда не получалось, все живые, разумные объекты, были слишком велики. Но Стефан попросил все же попробовать, вдруг с кем-нибудь, да получится. А тут вы. Вот у меня сразу мысли и появились. И, надо признать, очень правильные мысли.
- Ну, да, конечно. Сам не похвалишь, никто не оценит.
- А то дождешься от вас самих похвалы! - усмехнувшись, объявил Валентин.
- Правильно, не дождешься, - в тон ему отозвался Симус.
Руфус же вздохнул, приподнялся, зевнул и огляделся в поисках любимых подушек. Все они оказались слишком далеко от него, поэтому он тяжко вздохнул и превратился в мышонка. Разбежался и шустро вскочил на одну из них, раскинул лапки в стороны и со счастливым писком плюхнулся на спину. Симка посмотрел на него, моргнул и поспешил присоединиться, став котом и вальяжной походкой отправившись в сторону подушечной горки.
Валентин вздохнул и принялся приводить себя хотя бы в относительный порядок. Ребяткам-то что? Они перекинулись и все, можно даже не умываться и прочее. Некоторые так вообще языком умываются, глядя на Симку, самозабвенно вылизывающегося сидя на соседней с Руфусом подушке, лениво размышлял священник, натягивая брюки. Его смутили слова маленького кока, Руфус был прав, никакой любви с его стороны не было. Пока не было, хотя, Валентин не поручился бы, что не хотел чтобы была. Он давно уже устал от неприкаянности. И даже начал задумываться о том, что подошел к тому возрасту, когда морально уже приготовился в самое ближайшее время покинуть корабль, распрощаться с бессмертием и стать обычным человеком, хотя, в его случае, обычным все равно бы не назвали, но это уже мелочи. Стать смертным, да, наверное, так было бы правильнее всего. Он устал от скитаний и неприкаянности, от пустоты в сердце и легкой, в принципе не обремененной особыми заботами жизни. И, словно по волшебству, Голландец преподнес ему сюрприз, который в лице двух ушасто-хвостатых все время бродил перед самым его носом, но был замечен только сейчас.
Он передумал уходить. Он захотел научиться. Да, научиться любить. По крайней мере готов был попытаться это сделать. Конечно, малышам он об этом не сказал. Зачем? Если получится, они и так все поймут и узнают об этом первыми. Если же нет, то и нет смысла обнадеживать, решил Валентин, устроился среди подушек, притянув к себе под бок два теплых, мохнатых комочка и уснул, грезя о чем-то запредельно светлом, чему так и не придумал во сне названия, хоть и попытался.
Стефану снился сон. Он знал это. Чувствовал, но все равно не мог отказать себе в удовольствии продолжить наслаждаться грезами, в которых Лили вел себя совсем не так, как это было наяву. Аристократ улыбался, завораживая неземным сиянием синих глаз, хотя и наяву так случалось не редко, но губы под поцелуи он подставлял лишь во сне. И Стефан целовал их, эти насмешливо сжатые губы, и пьянел от близости человека, о существовании которого еще месяц назад не знал совсем. Он казался ему таким настоящим, таким живым, но Стефан точно знал, что это сон и не питал иллюзий. А потом Амелисаро исчез из сновидения и в безликой пустоте звездного неба, что окружило Стефана со всех сторон, он почувствовал всей кожей слова или мысли, или вообще что-то третье, доступное только богам.
- Он делает тебя еще красивее, гномик с глазами цвета золотого песка.
- Ты так думаешь? - спросил он с теплой улыбкой на губах. Ему искренне нравилось это непостижимое существо, что подарило ему когда-то корабль и бессмертие. - Я думал, что больше уже никогда не услышу тебя.
- Не услышал бы, то чувство, что убивало тебя все это время, убивало и меня в тебе. Но теперь его больше нет, есть другое. И оно мне нравиться куда больше.
- Чувство? Ты думаешь, это оно?
- Я думаю, но ты еще об этом не знаешь.
- Да, наверное, ты прав. - Задумчиво обронил Стефан и проснулся.
Лили обнимал его во сне, уткнувшись лицом куда-то в живот. Светлые волосы разметались по простыням. Лицо его Стефан видеть не мог, но чувствовал дыхание на своей коже, спокойное и ровное. Мальчишка точно спал. К нему хотелось прикасаться, сжимать в объятиях, гладить, ласкать, перебирать в пальцах волосы. Но не отказывать себе он смог только в последнем. Лили заурчал во сне, повернул голову, приоткрыл губы, неосознанно потерся затылком о его ладонь, словно поощряя. Стефан вздохнул разочаровано и даже немного печально. Сну, что снился ему до явления Рогатого, еще очень долго не суждено было сбыться. Он это прекрасно понимал, но не сбирался форсировать события, поддавшись собственной слабости. Нет. Он готов был выжидать, как птицелов, охотящийся за редкой птицей, пусть даже в их с Амелисаро случае эта роль доставалась любви.
А Амелисаро снился Стефан. Совсем неприлично снился. По крайней мере он был убежден, что приличному аристократу такие сны с участием мужчин точно не полагались. Робертфор был требователен и... горяч, но в тоже время он выгибался и стонал в его, Амелисаро, руках. Он, а не наоборот. И это сводило с ума обычно сдержанного и рассудительного аристократа. Он даже позволил себе в какой-то момент забыть о том, что это только сон. Очень даже зря, что позволил. Ведь тогда он не испугался бы так сильно, ощутив, как остался один одинешенек наедине с бескрайним звездным небом и без единой опоры под ногами. Не вскрикнул бы, ощутив взгляд то ли снаружи, откуда-то сверху, то ли изнутри. А, может быть, и отовсюду сразу. И этот кто-то, с добрыми, всемудрыми глазами, заговорил с ним.
- Ты красивый, гномик с глазами цвета неба. Два красивых гномика, красивый союз.
- А у второго какие глаза? - поинтересовался Амелисаро, среагировав в первую очередь на слово "гномик". "Он называл нас гномиками..." - говорил в корабельной бане капитан Робертфор, вспоминая свою жизнь на острове Мира.
- Цвета золотого песка... Не волнуйся, ты прекрасно его знаешь.
- А ты?
- Я знаю всех вас. Особенно, таких, как ты, родившихся уже здесь, со мной в сердце.
- В сердце каждого?
- Да.
- А у Стефана? Он ведь родился не здесь...
- Он тоже теперь со мной. Все, кто плавает по трубчатому морю, в сердце несет крупицу меня. Мне нравится наблюдать за вами, так же, как вам нравится жить со мной.
- А нам нравится?
- Да. Не оставляй его, гномик, с глазами цвета неба, ты нужен нам.
- Вам двоим?
- Да.
И Рогатый исчез, остался только Стефан, такой же, как был до божественного явления. Но Амелисаро был так поглощен своими мыслями, что сновидение растворилось без следа, остался лишь глубокий, тихий сон и плавное пробуждение на утро.