«Вся семья вошла в кабинет, он поцеловал всех и при этом вспомнил, что был день рождения Эллы (Елизаветы Федоровны. — Ю. К.). Он поздравил Ангела и попросил причаститься. Пока Янышева (протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев. — Ю. К.) не было, он несколько раз спросил, скоро ли он придет. Вероятно, в тот момент он уже чувствовал приближение конца. Когда, наконец, Янышев пришел, Саша сказал: „Поскорее, я так устал“ и затем громко прочитал за Янышевым две молитвы и принял Тайную Вечерю с такой радостью и спокойствием!.. Затем вся семья вышла и я осталась одна с детьми и Аликс… Затем Саша попросил, чтобы пришел Иоанн Кронштадтский и молился за него. Это был невероятно волнующий момент, когда мы все почувствовали прекрасную благочестивую душу моего ангела Саши. Священник положил руки ему на голову, тихо про себя помолился и затем поцеловал Сашу в голову…
Детей он также отослал и только меня оставил, так что я подумала, что он хочет со мной поговорить, но он ничего мне не сказал, только то, что он очень устал и что ему хотелось бы поспать. И еще, что он чувствует себя много лучше, так что у меня вновь зародилась надежда, и я подумала, что наш Господь сейчас сотворит чудо и спасет его, моего ангела Сашу! Спать он, бедняжка, не мог, а начал тяжело дышать, так что я попросила прийти врача, того молодого, который ему очень нравился, и мы начали массировать его бедные руки, которые снова были такие холодные…
Самым страшным был момент, когда у него начались спазмы и ему не стало хватать воздуха. Он был в полном сознании вплоть до последней минуты, разговаривал с нами и смотрел на нас, пока совершенно спокойно не заснул вечным сном у меня на руках!
Ах, это было душераздирающе! Непостижимо, как можно пережить такое горе и отчаяние, и теперь бесконечная тоска и пустота везде, где я нахожусь!
Как я смогу все это перенести! И бедные дети, они тоже находятся в отчаянии. И особенно бедный милый Ники, который таким юным должен начать тяжелую жизнь!
Они все так внимательны ко мне, полны любви и теплых чувств. Алиса также проявляет так много душевного участия, которое еще больше привязывает ее к моему сердцу…
Сердце мое совершенно разбито, и я в отчаянии! Когда я увидела успокоительную улыбку и покой на его дорогом и любимом лице, это придало мне силы… Его благородная кончина была такой значительной и прекрасной, как и его жизнь, чистой и прекрасной, ничем незапятнанной, которая всегда будет для нас прекрасным примером. Об этом я сказала детям, которые поняли это!»
В акте, составленном по вскрытии тела в Бозе почившего императора Александра III присутствовавшими при его смерти врачами, говорилось: «…Государь Император Александр Александрович скончался от паралича сердца, при перерождении мышц гипертрофированного сердца, последовавшем от интерстициального нефрита (зернистой атрофии почек)».
Оба сына императора, Николай и великий князь Георгий Александрович, которому оставалось жить еще лишь четыре года, были потрясены скоропостижной смертью своего отца.
Георгий Александрович в день смерти Александра III сделал в своем дневнике следующую запись: «20 октября. Да, этого дня я никогда не забуду! Прощай, дорогой Папа́, навеки! Я до последней минуты не терял надежду; мне просто казалось невозможным, чтобы Бог взял его от нас, но, видно, Он нашел, что Папа́ сделал довольно добра, и за его праведную жизнь взял его к Себе. Видит ли бедный Папа́, как все его любили и оплакивают…»
Цесаревич Николай, для которого эта смерть была особенно тяжела, писал в дневнике: «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа́. Голова кругом идет, верить не хочется, до того неправдоподобна ужасная действительность… О[тец] Иоанн больше часу стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть Святого. Господи, помоги нам в эти тяжелые дни! Бедная дорогая Мама́!.. Вечером в 9 ½ была панихида — в той же спальне!»
Младшая дочь Александра III великая княгиня Ольга Александровна вспоминала: «Когда его голова упала на плечо моей матери, все оцепенели. Она подержала ее еще какое-то время в руках. Никто не плакал. Затем мы поднялись как можно тише, подошли к смертному одру и поцеловали отца в лоб и руку. Потом поцеловали мать. Каждый из нас затем повернулся к Ники и впервые поцеловал его руку…»
Великая княгиня Елизавета Федоровна, относившаяся к императору Александру Александровичу с большой любовью и уважением, 1 ноября (20 октября) 1894 года сообщала своей бабушке королеве Виктории в Лондон:
«Несмотря на плохие заключения врачей, мы надеялись до последнего. К нашему утешению он умер христианином, каким был всегда. <…> Как ты знаешь, был как раз мой день рождения… Саша провел очень плохую ночь и был настолько слаб, что мы с самого утра перешли к нему в дом. И ты только подумай: он велел позвать меня к себе, чтобы поздравить меня и Сергея… после чего поцеловал всех нас, одного за другим. У него был чистый голос и совершенно ясный рассудок, но мы уже видели смерть в его глазах. Его дети и Минни (Мария Федоровна. — Ю. К.) встали вокруг него на колени, также Аликс, которая пыталась всех утешить, словно маленький ангел…
Внезапно врачи нам сказали, что пульс участился, а через несколько минут стал слабым. Двери распахнули, и мы все опустились на колени, успев еще услышать его спокойное последнее дыхание. Без борьбы — с миром покинула землю эта душа».
Из воспоминаний великого князя Александра Михайловича: «Мы присутствовали при кончине Колосса. Он умер, как жил, убежденным врагом звучных фраз и мелодраматических эффектов. Он пробормотал лишь краткую молитву и простился с женой.
Каждый в толпе присутствовавших при кончине Александра III родственников, врачей, придворных и прислуги, собравшихся вокруг его бездыханного тела, сознавал, что наша страна потеряла в его лице ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть. Никто не понимал этого лучше самого Ники. В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слезы на его голубых глазах. Он взял меня за руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что он сделался императором, и это страшное бремя власти давило его.
— Сандро, что я буду делать? — патетически воскликнул он. — Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами…»
Иоанн Кронштадтский, находившийся около императора до его последнего дыхания, писал в своих записках: «Он тихо скончался. Вся Семья Царская безмолвно, с покорностью воле Всевышнего, преклонила колени. Душа же Помазанника Божия тихо отошла ко Господу, и я снял руки свои с головы его, на которой выступил холодный пот. Мир душе твоей, Великий Государь и верный слуга Царя царствующих! Не плачь и не сетуй, Россия! Хотя ты не вымолила у Бога исцеления своему Царю, но вымолила зато тихую, христианскую кончину, и добрый конец увенчал славную его жизнь, а это дороже всего!»
21 октября после завтрака была отслужена панихида, а в 9 часов вечера — другая. Цесаревич Николай Александрович в своем дневнике записывал: «Выражение лица у дорогого Папа́ чудное, улыбающееся, точно хочет рассмеяться. Целый день отвечал на телеграммы с Аликс, а также занимался делами и последним фельдъегерем. Даже погода и та изменилась: было холодно и ревело в море!»
Великая княгиня Ольга Константиновна писала великому князю Константину Константиновичу: «Надо только удивляться, что сердце человеческое может вынести подобное волнение. Императрица убита горем; с каждым днем это горе становится более тяжелым, потеря ощущается все больше, пустота ужасная! Конечно, один Господь может утешить, исцелив такую душевную боль…»
Несколько дней на море бушевал сильный шторм, лил дождь, выл ветер. Природа словно оплакивала покойного императора России. Находившийся в те дни в Ялте известный русский писатель, участник Русско-турецкой войны В. А. Гиляровский выразил всеобщее настроение в следующем стихотворении: