Барбос все-таки встретил его. «Мало ли, — думал, — может, все же понадоблюсь». Но Андрей потрепал его снова по шее, чтобы объяснить, что все благополучно, взял весла, прислоненные к дому, и пошел к лодке. И когда он дошел до лодки, то вдруг подумал, что ведь мог же он не услышать, как подвывает Барбос, мог же он не проснуться и что он тоже маленький и не обязан бороться с браконьерами. Ну выловят они десять форелей, останется-то больше, народятся новые, вырастут. И еще он подумал: плохо, что Клашу оставил дома. Она-то совсем маленькая, ей-то там каково в темноте.

Но, думая это, Андрей все-таки столкнул с берега лодку, приладил весла к уключинам, несколько раз тронул веслами дно, а потом дна уже не было, и он, стараясь, чтобы уключины не скрипели, чтоб вода под веслами не плескала, повел лодку в темноту, к заповедному заливу.

Глава третья

ЧЕТЫРЕ ДРУГА

Заведующий горкомхозом Андрей Петрович Садиков был страстный рыболов. Каждое воскресенье он с утра отправлялся на целый день на озеро. В этом не было ничего дурного. Все могли видеть, как он садится в лодку с удочкой в руке, сидит неподвижно целыми часами, изредка только взмахивая удилищем. Иногда на крючке болталась рыбешка, иногда ничего не болталось, и снова горбилась в лодке одинокая его фигура. Все могли видеть, что Садиков занимается вполне разрешенным видом рыбной ловли, проводит свой отдых культурно и приятно на свежем воздухе, на воде, ничем не нарушая законов. Бывали удачи: иногда удавалось взять сазана, рыбу деликатесную, вкусную, иногда к вечеру на дне лодки лежала только мелочь, но обычно все-таки на уху хватало.

Ели уху торжественно, всей семьей, похваливали, слушали рассказы главы семьи о том, как он подсек карпа, как чуть было не взял сазана, да только тот в самую последнюю минуту ушел.

И в понедельник на работе Садиков рассказывал сотрудникам события своего рыболовного дня, привирал, как все рыболовы, но сотрудники знали, что он привирает, и верили только наполовину. Так что, в общем, получалась почти что правда.

Работник Андрей Петрович был добросовестный, и хоть звезд с неба не хватал, но зато на него можно было положиться: все выполнит, не подведет. И никто не знал, какие бурные страсти, какие дерзкие мечты таились под скромной внешностью этого лысоватого сутулого аккуратного человека.

А страсти в нем кипели, мечтания туманили голову.

Он мечтал нарушить закон, обвести рыбнадзор вокруг пальца, темной ночью закинуть запрещенную сеть и вытащить ее, полную охраняемою законом рыбой. Он мечтал о том, чтобы, внимательно вслушиваясь в тишину — не стучит ли мотор сторожевого катера, — вытаскивать сеть, тихо перешептываться с верными товарищами, пристать к берегу в пустынном месте и оттуда утащить в мешке домой свою долю добычи и сделать жене строгое предупреждение, чтобы она не проболталась, и тайно от детей мариновать, жарить, солить и коптить форель.

Он мечтал об этом долго, упорно, но, по чести сказать, это были одни мечтания. Садиков от природы был трусоват, очень высоко ставил свою должность, и, когда представлял себе, как его, заведующего горкомхозом, пойманного с поличным, ведут в милицию, Андрей Петрович только крутил головой да вздыхал. Хочется, но больно рисковое дело. Поймают, и вся жизнь прахом пойдет.

Были у него друзья. Самых близких было три друга: один- бухгалтер педтехникума, Степан Тимофеевич Мазин, другой — заведующий автобазой, Валентин Андреевич Коломийцев, третий — заведующий хозчастью конного завода, Василий Васильевич Андронов. Все это люди были солидные, семейные, уважаемые на работе и, конечно, страстные рыболовы. У каждого из них была лодка. А заведующий автобазой Валентин Андреевич, призаняв у людей немного денег, купил даже по случаю подвесной мотор. И хоть мотор обошелся недорого, но работал хорошо. Трое друзей завидовали Валентину Андреевичу, потому что, конечно, с мотором рыбачить было куда лучше и он привозил теперь больше рыбы, чем остальные, но зависть не нарушала дружбу. Все четверо нуждались друг в друге. Рассказывать жене и детям о своих рыболовных удачах и неудачах было не очень интересно. Что жены и дети могли понять в волнениях и азарте ловли? А вот друг другу рассказывать было интересно. Значительность истории поимки каждой рыбы всегда полностью оценивалась слушателями. Тут уж ни одна подробность не пропадала, и все понимали важность происшедших событий.

Однажды четыре друга сообразили, что, чем каждому варить уху в воскресенье у себя дома и рассказывать про события дня ничего не понимающим семьям, гораздо лучше, сложив общий улов, варить общую уху у каждого по очереди, обмениваясь впечатлениями прошедшего воскресного дня.

Традиция эта укрепилась. Теперь каждое воскресенье уха варилась в большом котле и рыболовы, взволнованные и оживленные, рассказывали друг другу потрясающие истории о том, как у одного сорвался сазан, а другой ловко подсек карпа, который чуть было не ушел.

Обычно женам и детям скоро надоедало слушать эти истории, глубокий смысл которых был им совершенно не понятен, и они, доев уху, расходились. Дети шли играть на улицу, жены отправлялись по домам или, уйдя в другую комнату, разговаривали на свои женские темы, а рыболовы, пропуская по стаканчику, долго еще продолжали разговор. Им было только лучше оттого, что они одни, что все понимают друг друга, что всем одинаково интересно слушать и говорить.

Иногда начинали рассказывать истории про браконьеров. Это были разные истории: в одних случаях браконьеров ловили, штрафовали, позорили или даже отдавали под суд; в других случаях это были истории о том, как лодки, чуть не доверху груженные незаконно выловленной форелью, обводили рыбнадзор вокруг пальца и скрывались неизвестно куда, благополучно увозя добычу.

Истории второго рода нравились больше. Когда рассказывалась такая история, у всех горели глаза, потому что в глубине души каждый мечтал быть на месте этих рыцарей удачи, смельчаков, вытаскивающих полные сети, смело скрывающихся от погони.

Они не признавались в этом друг другу, они просто с увлечением рассказывали, слушали, и хотя обычно тот, кто рассказывал, вставлял несколько слов осуждения по адресу браконьеров, но это были холодные, только для формы сказанные слова, а во всем тоне рассказов слышалось неприкрытое восхищение перед этими ловкими людьми, острая зависть перед их сказочными уловами.

И вот однажды в воскресный вечер зашел разговор о недавно происшедшем случае, когда сторожевой катер погнался за неизвестной моторкой, доверху груженной рыбой, а моторка ушла, и никого не сыскали, и даже предположить не могут, кто это был.

К этому времени жены и дети ушли и четыре друга остались одни. Когда разговор про эту удивительную историю был как будто закончен, Степан Тимофеевич сказал, не глядя на своих друзей:

— Между прочим, мы же знаем только те случаи, когда браконьеров замечали, обнаруживали и то не могли поймать. Но ведь, конечно, по теории вероятностей, во много раз больше случаев, когда никто их не замечал. Просто они мирно вытаскивали сети и самым спокойным образом уходили.

Все четверо долго молчали.

— Между прочим, — сказал наконец Василий Васильевич, — говорят, что дачники легко покупают с рук и форель и сазанов, только, конечно, секретно. Те, которым браконьеры верят.

Все четверо сидели, опустив глаза. Разговор как будто никого не интересовал. Беседуют просто так, чтобы провести время, и все. И опять долго молчали, потом Валентин Андреевич, как бы переводя разговор на другую тему, рассказал, что Александру Степановну, с Волошихинского рыбопункта, увезли в город, в больницу. Говорят, у нее аппендицит, придется делать операцию. Дело не очень долгое, а все-таки недели полторы, а то и две пролежит.

— Не повезло семье, — сказал Андрей Петрович. — Муж, Павел Андреевич, в командировке, а жена заболела. На рыбопункте одни дети остались: мальчишка — Андрей, и Клаша — та совсем маленькая. Рыбакам запретили сдавать на Волошнхинский рыбопункт рыбу. И правильно, что одни дети могут!