Вован Светку внагляк лапать стал – той, вроде бы, не очень нравилось, но Юрка заморачиваться не стал, их проблемы. Они с Валей по берегу Наровы прогуляться пошли. Поговорили. Хорошая девчонка оказалась – не из тех мокрощелок, что перед каждым ножки раздвинуть норовят, но и не ломака-задавака. То, что надо.

Юрик форсу немного подпустил: машину, мол, сам купил, и зарабатываю нехило. Потом целовались, и не только. А внутри все подрагивало: ну вот оно сейчас и случится… Валя вроде была не прочь – прямо здесь, на травке.

Да не сложилось.

Дождь помешал. Давно уж собирался: тучи низкие наползли, тяжелые, воздух застыл – ни ветерочка. А тут, в самый интересный момент, закапало – и всё чаще, чаще…

Они обратно припустили, но подмокнуть все же успели.

Вована не видать со Светкой – не иначе в палатку забились, к Шохе дрыхнущему под бочок. Оно и лучше – Юрка с Валей в машину, на заднее сидение. Никто не помешает: дождь в натуральный ливень превратился, вода – стеной, аж палатку не видно…

Пока то-сё – запал прошел у обоих, понятно. По новой пришлось. Ничего, по накатанной уже легче…

Но Юрик явно под звездой невезучей любви родился. Типа Венеры, только наоборот. От палатки – крики, потом Светка завизжала, словно режут. А Валя уж на сидении лежит, юбка чуть не подмышками. Вскинулась, сквозь ливень всматривается: что за шум, дескать? Юра успокаивает: Шоху, небось, разбудили невзначай, а его на новые подвиги потянуло. Наверняка купаться в ливень затеял, и теперь с Вованом над обрывом Светку раскачивает… Ничего, сейчас промокнут и успокоятся.

А там и вправду всё стихло.

Валя снова прилегла, Юрик к ней, но… не ломик же у него железный в штанах, в самом деле… в общем…

А тут машина как качнется! И темнее стало – над задним нависло что-то, не разглядеть, вода по стеклу ручьями, да и запотело изнутри, надышали…

Да и чего разглядывать, ясно ж – не тот мудак, так этот… Убивать за такое!

Валька визгнула, да села скорей, да юбку на колени тянет. А тут сбоку, в дверь, – шабах! Ногой со всей силы, небось. Юрка орет: охренели вконец, пидоры???!!!

Тут в другую, где Валька, – шабах!! Аж внутрь прогнулась… И первую – шабах! Ну это уж… Юрка за ручку – кто-то щас нехилых пиздюлей огребет, пьянь гидролизная. Дверь, видать заклинилась от удара, – не открыть. Юрка на нее плечом, она ни в какую. А кто-то их уродов снаружи медведем зарычал, для пущего юмора.

И по стеклу заднему – шабах! – в осколочки. И Вальку наружу тянут, прямо в окно, она вопит так, что уши закладывает.

Тут у Юрика в голове помутилось. Бывало с ним в драках такое: когда муть белая в глазах, когда убить хочется, на полном серьезе, и будь что будет. Плечом в дверь вмазал, себя не жалея, – распахнулась. Наружу выпал, растянулся… Тут что-то тяжелое сзади навалилось, сильно тяжелое, «Вован, сука…» – хотел прохрипеть Юрик, и не успел. Успел только запах почуять – гнусный, тяжелый, смердящий…

Потом Юра Пичугин умер.

Девственником.

Глава девятая. Криминальные проблемы провинциальных городков

1.

Капитану Крапивину было на вид немало лет – для такого звания… Пожалуй, ближе к пятидесяти, чем к сорока…

Наверное, в далекой юности его простоватый облик производил умильное впечатление, и напоминал молодого поэта Есенина: небесно-голубые глаза, вьющиеся льняные кудри, нос с легкой курносинкой на отнюдь не аристократическом, круглом и улыбчивом лице – одеть плисовые штаны и хромовые сапоги со скрипом, дать в руки гармонь – первый парень на деревне, да и только.

Но с годами поседели русые волосы, остриженные коротким ежиком, да и окружность лица стала другой – резче обозначились скулы, глубокие складки тянулись к углам рта. Глаза остались такими же бездонно-голубыми, но смотрели жестко и пристально из-под изрезанного морщинами лба.

– И почему, собственно, я должен тебе верить? – спросил капитан.

Они с Граевым сидели за столом на шестиметровой кухоньке. На столе лежали документы, удостоверявшие право Граева действовать от имени Поляковой Л.П. Рядом, на тумбочке, – телефон, по которому недоверчивый Крапивин позвонил Людмиле за подтверждением. (Изменившийся номер сотового насторожил капитана, и он подробно выспросил Людмилу, какая одежда и украшения были на ней надеты во время их последней встречи.)

– Какой толк в этих бумажках? Знает она тебя без году неделя… Что ты за гусь? У вас в агентстве всегда так принято – двери вышибать да пистолетами в женщин тыкать?

Граев понятия не имел о порядках, принятых в таких случаях в «Рапире», – не озаботился разузнать, когда готовил легенду. Поэтому предпочел сменить тему:

– А у вас в РУВД что принято? Подкладывать на больничные койки замотанных бинтами двойников? И прятаться от гостей с пистолетом в руке? У меня оснований верить вам ничуть не больше…

Повисла пауза. Крапивин о чем-то размышлял, почесывая коротко стриженный затылок – и внимательно разглядывал собеседника. Граев мысленно ругал себя за прокол. Мог бы сразу сообразить, зачем стоят под вешалкой совершенно неуместные летом валенки – чтобы замаскировать ноги спрятавшегося в груде одежды человека.

Капитан словно угадал его мысли.

– А ловко я с вешалкой-то, а? Сын надоумил. Как-то в прятки играли – я раз пять мимо проходил, чуть рукой не задевал – а не нашел…

Крапивин широко улыбнулся и протянул руку над столом.

– Ладно. Ничья, один-один. Попробуем поверить друг другу без особых оснований? В порядке эксперимента?

– Попробуем, – кивнул Граев и пожал протянутую руку.

– Но цепочка с тебя, не напасешься цепок-то, коли все так в гости ходить начнут, – сказал Крапивин с хитрым прищуром. И впервые стал действительно похож на деревенского детектива Анискина.

2.

«Да что же за день такой выдался, – думал Макс, – куда ни ткнись, куда ни подайся, – кругом мосты сплошные… К чему бы?»

И в самом деле: от обреченного особнячка он пошел, не очень представляя, куда идет, просто чтобы уйти подальше – шагал себе и шагал, не слишком быстро, но и не мешкая. Ровным, не привлекающим внимания шагом. Потому что скоро люди в погонах и люди в штатском будут рыть здесь землю носом, выискивая хоть следочек, хоть какую-то нить, за которую можно уцепиться…

Макс шагал и как-то неожиданно для себя оказался на берегу Луги. По его расчетам, река была совсем в другой стороне – но Ямбург лежал в крутой подковообразной излучине.

Местечко оказалось весьма живописным: унылые блочные пятиэтажки остались за спиной, домишки частного сектора лепились к берегу в стороне, выше по течению. А здесь – безлюдье: высокий обрывистый берег, бурлящая вода далеко внизу, и ты один…

И мост, вернее, два: один действующий, железнодорожный; от второго – старинного, царской еще постройки – осталась лишь опора, высящаяся на крохотном островке посереди реки. Мощная опора, основательная, никакого сравнения с железобетонной конструкцией, по которой полз Макс к жизни и воздуху. Громада, сложенная из здоровенных гранитных блоков, вызывала фортификационные аналогии: этакий форт Баярд в миниатюре…

Река здесь была мелкая, бурливая. Макс присел на траву, смотрел на пенистую, шумно обтекающую камни воду… И вспоминал другую реку и другой высокий берег… И другой день.

…В тот день пал Бихач.

По крайней мере, именно так газетчики, освещавшие балканскую войну, назвали случившееся. На самом деле обгоревшие руины небольшого и некогда красивого городка в реку Уну не падали, стояли как стояли. Просто перестал существовать защищавший Бихач элитный пятый корпус боснийской армии, вышколенный и натасканный натовскими миротворцами. Радоваться победе было почти некому. У победителей – у объединенных отрядов сербов, мусульман и российских добровольцев – потери были немногим меньше.