Руслан ничего не сказал. Но, кажется, Наташа поняла всё сама… Наклонилась еще ниже, земляничный запах кружил голову… А потом губы нашли губы, и слова стали уже не нужны.

Они так ничего и не сказали друг другу: и в коротких перерывах между торопливыми, страстными поцелуями, и чуть позже, когда пальцы столь же торопливо расстегивали одежду, и потом, когда старая железная кровать бешено скрипела всеми своими сочленениями и грозила развалиться на куски…

Лишь когда все закончилось, Наташа попыталась как-то объясниться. Зашептала:

– Я… я думала, что нас убьют… очень скоро… а мы… мы так и не успели…

Руслан провел рукой по пахнущим земляникой волосам, а потом закрыл ее губы поцелуем – нежным, долгим, совсем не похожим на недавние, такие торопливые и яростные…

Не надо ничего говорить. Ни к чему… Эта ночь стала моментом истины, и Руслан понял всё – пусть понимание и отразилось в кривом зеркале подсознания в виде кошмарного сна… Шансов выжить действительно нет, по крайней мере у него. Эскулап и в самом деле был смертельно болен, ничем иным его срыв с резьбы не объяснить. Был болен и умер, иначе давно бы угодил в силки не тех, так других охотников. Или же, если сон оказался-таки пророческим (вероятность ничтожна, но вдруг?), – живет сейчас в облике косматой бестии, наверняка не сохранившей человеческий разум. И ничем и никому не поможет…

Шансов выжить нет. Остается одно – умереть человеком.

И сделать так, чтобы выжила Наташа.

Глава седьмая. Чем грозят прогулки в окрестностях режимных объектов

1.

У разорившейся семь лет назад швейной фабрики, как выяснил Граев, некогда имелись две базы отдыха.

На одной из них, расположенной в живописном месте Карельского перешейка, на берегу Щучьего озера, в советские времена отдыхали с семьями в основном «белые воротнички» – начальники цехов и их заместители, сотрудницы бухгалтерии и прочих отделов, расположенных неподалеку от начальственных кабинетов…

Вторая база располагалась в местах не столь живописных: лес отнюдь не мачтовый сосновый, – смешанный, местами заболоченный; до ближайшего водоема, интересного в видах рыбалки или купания, несколько километров… Да и прочих ландшафтных красот не густо.

И, понятное дело, здесь отдыхали и поправляли здоровье рядовые пролетарии. Вернее, учитывая профиль производства, – пролетарки, большей частью незамужние лимитчицы. Что автоматически делало базу отдыха центром притяжения юношей и молодых мужчин всего Тосненского района, особенно в дни, когда устраивались вечерние танцы. Случались на тех танцах самые разные эксцессы, заставлявшие сотрудников окрестных отделов милиции недовольно хмуриться при одном лишь упоминании швейной фабрики и ее работниц…

Семь лет назад милиционеры повеселели, а местная молодежь, напротив, загрустила, – фабрика разорилась, имущество ее пошло с молотка, и танцульки навеки прикрылись.

Ничего толкового о новых владельцах базы отдыха аборигены здешних мест Граеву не рассказали: вроде как военные, а может, и нет… Приезжают порой машины зеленые, вертолет иногда прилетит, а чужих, значит, к себе не пускают, да и сами наружу носа не кажут… «Режимный объект, во-о-о-о как!» – со значением сказал Граеву один местный дедок, наставительно устремив к небесам палец с желтым от никотина ногтем.

Граева скудость информации не смутила… Режимный так режимный. Главное, что в былые времена база именовалась «Салютом» – до сих пор на повороте с шоссе высится бетонная стела с едва просматривающимися буквами. А ближние окрестности вполне соответствуют тем, что описал Осовцев в своем посмертном меморандуме.

Естественно, по подъездной дорожке напрямик к «Салюту» Граев не покатил, и пешком не пошел. В лучшем случае упрется в шлагбаум или ворота с надписью, извещающей, что въезд и вход посторонним запрещен. А в худшем… Хоть Граев и предполагал, что охота за ним сейчас ведется силами лишь стражей порядка, но коли уж дичь сама выйдет на охотников – грех им не воспользоваться оказией.

Он двинулся лесом, обходя базу по широкой дуге. Погода стояла теплая, но чувствовалось, что осень не за горами: под ногами уже хватало опавших желтых листьев, и среди зеленых по-летнему березок время от времени попадались осины, успевшие облачиться в багрово-желтые наряды, – ни дать, ни взять нетерпеливые модницы, спешащие обновить сделанные к сезону покупки…

Мох мягко и бесшумно пружинил под ногами, Граев шел неторопливо, внимательно присматриваясь и прислушиваясь… Пока ничего тревожного.

Хотя, конечно, он свои таланты лесного следопыта не переоценивал. Так уж получилось, что невидимые миру войны, в которых довелось участвовать Граеву, проходили в основном среди домов, среди асфальта и бетона…

Похоже, сглазил… Едва он успел подумать про свой недостаток опыта в операциях, проводимых в «зеленке», как сзади прозвучал негромкий окрик:

– Стоять! Руки!

Приглушающий шаги моховой ковер сослужил сегодня службу не только Граеву…

Он не стал совершать резких движений, послушно поднял руки, – в одной палка, в другой корзинка. Почему бы, в конце концов, мирному грибнику и не оказаться невзначай в этом березнячке? Под колючей проволокой не проползал, запрещающих табличек не видел… В корзине, пущего правдоподобия ради, даже лежат несколько сыроежек и пара подберезовиков.

– Палку и корзину – на землю! – скомандовал голос.

Судя по звуку, стоит человек прямо за спиной, метрах в семи или восьми – и приближаться не намерен. Пока не намерен, во всяком случае…

Граев разжал пальцы. Грибы выкатились из упавшей набок корзинки. Ну и что дальше? Проверка документов на месте, и – катись, мол, отсюда подальше? Или предстоит прогулка к начальнику караула? Вот это, пожалуй, уже лишнее. Со здешним начальством, пусть и невеликого ранга, сталкиваться совсем ни к чему. Может ведь получиться так, что начкар знает словесный портрет Граева, а то даже имеет фотографию…

– Повернись!

Граев повернулся. Да уж, на заступившего на пост солдатика-первогодка задержавший его человек никоим образом не походил, на вид ему было лет тридцать. На лицо нанесены темные маскировочные полосы, столь любимые авторами и героями боевиков, но тем не менее весьма полезные и в реальной жизни. Высокие шнурованные ботинки, камуфляж… Шлем – американского образца, кевларовый, тоже в камуфляжном чехле. Тактический жилет типа «Рысь» – который в просторечии одни именуют «разгрузкой», другие – «лифчиком»… В руках – АКСУ, уставившийся на Граева толстым и коротким цилиндром прибора бесшумной стрельбы.

Затем автомат опустился.

– Ну что… – начал часовой почти даже дружелюбно, и вдруг осекся, выдохнул изумленно:

– Танцор…

Дальнейшее произошло мгновенно: ствол АКСУ метнулся вверх, Граев метнулся в сторону. Короткая, на три патрона, автоматный очередь, за ней одиночный хлопок – выстрел из пистолета с глушителем.

И всё закончилось.

Часовой лежал на мху. На груди, справа, – ниже ключицы и чуть левее лямки жилета – расползалось кровавое пятно… Граев оказался рядом, подобрал выпавший АКСУ, первым делом прислушался. Глушитель граевской «беретты» сработал идеально, а вот ПБС, хоть именуется прибором бесшумной стрельбы, однако звук до конца не глушит, лишь снижает до определенного, достаточно громкого, предела. Но ветер дует с объекта, Граев недаром подходил с этого направления, и расстояние до ограды – метров сто пятьдесят, а то и все двести… Похоже, не услышали… По крайней мере, никаких признаков тревоги нет.

Лишь потом Граев всмотрелся в лицо человека, непонятно отчего назвавшего его старым боевым прозвищем… И увидел то, что поначалу не сумел разглядеть под полосами грима. Старый знакомый по первой чеченской… Вася… Вася… черт, какая же у него фамилия… Граев так и не вспомнил, в памяти всплыла лишь кличка: Водолаз.