— Принадлежащее мне вы экспроприировали не по закону! — осмелел Голомарев. — Произвол чините! Большевики объявили...

— Смотри у меня! — оборвал купца Чухломин и погрозил ему пальцем. — Если что замечу... Расстреляю! Публично шлепну вот этой самой рукой! — Комиссар покачал перед носом купца большим костлявым кулаком. — Уразумел? Ступай! Помни мое предупреждение!.. Обследовать склады! Все продукты и прочие товары взять на учет, — распорядился Чухломин, когда Голомарев ушел. — Пусть попробует транжирить без нашего разрешения! Я ему тогда пропишу произвол! Он, может быть, беляков снабжал...

В обеденное время по солнечному пригреву с опушки леса зычно кричали заученное:

— Эй, красноперые! Бросай винтовки! Сдавайся! Трогать не будем! Никуда не денетесь! С голоду сдохнете! Переходите к нам! Жирной кониной накормим!

Красноармейцы обыкновенно помалкивали, не ввязывались в словесную перепалку. Но как-то якут-хамначит из добровольческого отряда не вытерпел, и только белый агитатор, поперхнувшись от натуги, умолк, начал зло, азартно выкрикивать:

— Хамначиты! Слушайте! Вы гнули спины на баев. А спесивые тойоны над вами же издевались. Разве не было такого? Они били вас, унижали, кормили хуже собак. А вы им служите!.. Мы воюем против жирных, против тех, кто отбирает у слепого посох, у хромого палку! Мы хотим создать новую жизнь без богачей и тойонов! Хамначиты! Переходите к нам!

Вдоль по опушке залегла цепенящая тишина. Видимо, рядовые белоповстанцы жадно слушали красного добровольца, говорившего на родном языке. Но тут от белых ударил пулемет, вразнобой застучали ружья. Меж деревьев, густея, повис сизый дым. На разворошенном снегу, распрямляясь, чадили бумажные пыжи. Пули цвинькали по гребешку вала, рикошетом рвали воздух.

Красноармейцы не вытерпели, стали отвечать.

— Прекратить огонь!.. Прекратить! Что за баловство! — пригнувшись, бегал Фролов и дергал за ноги наиболее рьяных. — Берегите патроны!

Небо загромоздили серые слоистые тучи с рваными, измочаленными краями. Они нахлынули с запада, зашторили звезды, а там, где была луна, на облаках виднелось блеклое бесформенное пятно. Нет-нет да и налетал нерезкий, вялый ветерок, с шуршаньем прогонял по насту твердые снежинки и затихал, запутавшись в кривых городских улочках.

Среди балбахов, вывезенных на пустырь еще по осени, красноармейцы устроили тесный закуток, из которого удобно было просматривать лежащую впереди местность. Сейчас там залегли трое — Тепляков, Костя Люн и Назарка. Сектор этот считался спокойным. Лес далеко отступил от городской черты, обозначенной валом из заледенелых балбахов. На ровном открытом месте человек представлял собою прекрасную мишень, и беляки здесь почти не появлялись...

Закопавшись в прелое истертое сено, дозорные шепотом переговаривались и по очереди курили в рукав.

— Пожалуй, снежок пойдет, — зевнув, заметил Костя Люн. — Вишь, какая теплынь ударила! И в ране что-то засвербило.

Действительно, вскоре с мутного неба редко посыпались крупные разлапистые хлопья.

Назарка затаил дыхание, напряг слух и уловил слабый, как шелест хвои, шорох. Это на сугробы мягко, бережно опускались снежинки, словно не хотели попортить свои неповторимо замысловатые рисунки. Немного погодя ветерок усилился, и шипящий шорох стал отчетливее, явственнее. По насту потекла поземка.

Справа, у дороги на Бордон, раздались выстрелы. На расстоянии легко различались гулкие перекатистые удары гладкоствольных ружей и резкие, трескучие — винтовок. Длинную очередь выпустил пулемет. Дозорные притихли и насторожились.

— С чего бы это они в неположенное время? — пробурчал Тепляков.

Он приподнялся на локтях, выглянул в специально проделанное отверстие, долго смотрел в белесую колыхающуюся муть, стершую все линии. Стрельба между тем усиливалась, ширилась по фронту, временами сливалась в сплошной дробный гул.

Сначала Назарке показалось, будто падающие снежинки впереди, сгущаясь, как бы концентрируясь в одном месте, образуют что-то отдаленно напоминающее человеческие фигуры. Назарке стало немного не по себе. Вроде бы люди, сотканные из тумана, двигались по воздуху. Он хотел сказать о привидениях Теплякову, но, вспомнив недавнее приключение с абаассы, счел за лучшее промолчать. Мало ли что померещится, когда до рези в глазах всматриваешься во мрак! Однако, приподняв ухо своего малахая, Назарка явственно уловил монотонное поскрипывание. Так, оседая и уплотняясь, скрипит снег под лыжами охотника. Это Назарке не в новость, и ему почему-то стало жутко. Опять какое-то наважденье. И тишина вдруг навалилась такая, словно рядом не осталось ни одной живой души.

Сдерживая дрожь, Назарка вгляделся пристальней. Около десятка людей в белых балахонах как будто плыли над землей, поочередно загребая руками. Они производили впечатление каких-то странных, нелепых созданий, порожденных нездоровой фантазией.

Назарка плотнее прижался к Теплякову, дернул его за рукав и сбивчиво зашептал:

— Дядя Гоша, кер... смотри... люди побежал... в город!

Тепляков всмотрелся в направлении, куда показывал Назарка. Белые, скользящие в пространстве силуэты обозначились уже четче, определеннее. По скупым, точно рассчитанным движениям в них нетрудно было определить бывалых, опытных лыжников. Растянувшись реденькой цепочкой, они пробирались в город и не обращали внимания на гремевшую слева перестрелку.

— Беляки, больше некому! Видимо, из тех самых, из гостей! — определил Тепляков и вполголоса приказал: — Приготовиться!

Колыхнулись стволы винтовок. Тихо щелкнули снятые с предохранителей курки. Назарка поудобнее расставил локти, приподнял свое маленькое ружье. Мушки видно не было, и он чутьем, наугад, взял на прицел одного из приближающихся — выдвигаясь из темноты, они обрисовались уже вполне определенно. Пальцем нащупал отполированную сталь спускового крючка и замер, придерживая дыхание.

Бой у бордонского выезда не затихал. Иногда там слитно громыхали залпы. Словно стараясь перещеголять друг друга, татакали пулеметы.

Недалеко от «гнезда» цепь лыжников сжалась, оставляя красноармейскую заставу справа. Назарке уже почудилось, будто он услышал хриплое, натруженное дыхание врагов.

— Стой!.. Кто идет? — сорвался вдруг звенящий от натуги голос Кости Люна.

От неожиданности Назарка вздрогнул, а Тепляков ругнулся.

Но лыжники не замедлили темпа бега, точно предупреждение их не касалось. На ходу они круто развернулись обратно к лесу.

— Огонь!

Блеснули огоньки, и сразу тошнотно запахло тухлыми яйцами. Назарка выбросил пустую горячую гильзу, не мешкая, заложил новый патрон. Рядом часто и яростно передергивали затворы Тепляков и Костя Люн. Один из налетчиков сорвал, видимо, с себя маскировочное одеяние. В следующее мгновение он упал и остался лежать, выделяясь черным бугорком. Остальные, отбежав чуть подальше, залегли и открыли ответный огонь. Словно дожидаясь этого, вдоль опушки всполошенно заметались желтые комочки пламени, И каждый выстрел, подобно удару бича, стегал тишину. Над «гнездом» басовито запели круглые свинцовые пули.

— Что? — распластался возле Теплякова Фролов.

Справа и слева от дозора, зарываясь в снегу, занимали оборону бойцы. Коломейцев установил свой видавший виды автомат Шоша и поводил стволом, выискивая цель.

Отделенный в нескольких словах объяснил командиру взвода обстановку.

— Люн поторопился, вспугнул их! — упрекнул Тепляков погорячившегося красноармейца. — Кто тебя за язык дергал!.. Пропустили бы и с тыла ударили.

— Да я...

Между тем под прикрытием сильного, но не прицельного огня белые начали подбираться к своему упавшему сподвижнику. В это время в разрыве среди туч появилась круглая луна, и на темном фоне леса хорошо стали заметны враги в маскировочных костюмах. Красноармейцы стали тщательно целиться и сразу прижали противника к земле. Фролов мгновенно оценил благоприятное положение и зычно распорядился: