В процессе секуляризации Запада Бог был дважды низвергнут и заменен: как источник суверенитета — народом, как объект почитания — государством. Обе идеи были чужды исламу, но в XIX веке они распространились, а в XX стали господствующими среди вестернизированной интеллигенции, которая в то время управляла большинством мусульманских государств (если не всеми). В национальном государстве, определявшемся страной, которой оно управляло, или нацией, составлявшей его население, светское государство было в принципе возможно.

Только одна мусульманская страна, Турецкая Республика, официально провозгласила отделение религии от государства. Она законодательно закрепила исключение ислама из конституции и отмену шариата, который перестал быть частью закона страны. Еще одно-два мусульманских государства предприняли определенные шаги в том же направлении, а некоторые ограничили действие шариата браком, разводом и наследованием, приняв по другим вопросам в основном западные законы. Некоторые политические движения провозглашали себя секуляристскими. Наиболее примечательна среди них партия «Баас», правящая в Сирии и Ираке. В 1990–1991 годах иракский лидер этой партии, оказавшись в состоянии войны с многочисленными противниками, написал на своем знамени «Аллаху акбар» и, увидев во сне Пророка, провозгласил джихад против неверных. Это свидетельствует либо о непонимании того, что есть секуляризм, либо о прекрасном понимании того, насколько слабый отклик он может найти у народа.

Вот уже несколько лет в мусульманских странах наблюдается сильное противодействие секуляристским тенденциям, выражающееся в появлении ряда радикальных исламских движений, расплывчато и неточно называемых фундаменталистскими. Они есть в Египте, Северной Африке и в определенной степени даже в Турции. Все подобные движения объединяет общая цель: отменить секуляристские реформы XIX века, уничтожить заимствованные кодексы законов и пришедшие с ними обычаи и вернуться к Священному закону ислама и исламскому политическому порядку.

В этом в основном и состоит исламский фундаментализм. В одной стране, Иране, фундаменталисты захватили власть, в некоторых других они пользуются растущим влиянием. Значительное число правительств начало вновь вводить законы шариата — то ли по убеждению, то ли в качестве упреждающего удара. Даже национализм и патриотизм, которые после некоторого противодействия благочестивых мусульман все-таки начали заручаться всеобщим признанием, сейчас вновь ставятся под сомнение и, более того, отвергаются как противоречащие исламу. К примеру, арабский национализм долгое время был священным и неприкосновенным, теперь же он подвергается нападкам. В некоторых арабских странах сторонники того, что теперь стало старомодным, так называемым светским национализмом, обвиняют исламских фундаменталистов в попытке расколоть арабскую нацию.

«Вы раскалываете арабскую нацию, — говорят они, — и настраиваете мусульман против христиан», на что фундаменталисты отвечают, что раскольники как раз националисты, которые внутри исламской братской общины настраивают друг против друга персов, турок и арабов, а это куда более гнусное преступление.

В писаниях мусульманских воинствующих радикалов враг определяется по-разному. Иногда это евреи или сионисты — два более или менее взаимозаменяемых термина; иногда христиане, миссионеры или крестоносцы, опять-таки более или менее взаимозаменяемые; иногда западные империалисты, ныне переименованные в Соединенные Штаты; иногда — хотя в последнее время редко — советские коммунисты. Но для многих фундаменталистских групп основным врагом и непосредственным объектом нападок являются местные секуляристы, пытающиеся ослабить и изменить исламские основы государства посредством основания светских школ и университетов, введения светских законов и судов, и тем самым закрывающие для ислама и его профессиональных выразителей две важнейшие области, в которых те прежде преобладали — образование и право.

В антисекуляристских писаниях главным врагом зачастую оказывается Кемаль Ататюрк, первый крупный секуляристский лидер в исламском мире, образец для всех последующих. Некоторые фундаменталисты даже намекают, что он был не турком и не мусульманином, а тайным иудеем, который основал Турецкую Республику с единственной целью — наказать Османскую династию за отказ отдать Палестину сионистам.

Фундаменталистская демонология включает столь несхожих между собой персонажей, как египетские король Фарук и президенты Насер и Садат, Хафез Асад в Сирии, Саддам Хусейн в Ираке, шах Ирана и короли Аравии. Все они свалены в кучу как самые коварные враги, враги внутренние, с мусульманской внешностью и мусульманскими именами, и от этого куда более опасные, чем открытый внешний враг.

В настоящее время секуляризм на Ближнем Востоке переживает не лучшие времена. Из ближневосточных стран, имеющих писанные конституции, только в двух нет государственной религии. Одна из них — Ливан, некогда блестящий пример религиозной терпимости и даже сосуществования, теперь же страшное предостережение о последствиях их провала. Вторая, как уже отмечалось, — Турция, где, хотя принцип отделения религии от государства по-прежнему соблюдается, в последние годы имело место определенное его размывание, выразившееся, например, в возобновлении религиозного обучения в школах и поддержании давнего деления на турок и турецких граждан. Турок — это мусульманин, пусть неверующий или отпавший от веры, но все-таки в чем-то мусульманин. Немусульман могут именовать турецкими гражданами и соответственно с ними обращаться, но турками их не назовут. Такое же, точнее параллельное, разграничение существует в Израиле.

Из прочих ближневосточных стран все те, в которых действуют писанные конституции, от Исламской Республики Иран, где религия занимает центральное положение, до Сирии, где в конституции мимоходом упомянуто, что законы страны должны вдохновляться шариатом, предоставляют исламу тот или иной государственный статус. Из стран без писанной конституции большое место религии при определении национальной принадлежности уделяют Израиль и Саудовская Аравия. Если коротко, Саудовская Аравия уделяет больше внимания применению шариата, а Израиль, благодаря своей уникальной избирательной системе, отводит куда большую политическую роль священнослужителям, действующим через партии, на которые они влияют или которые контролируют.

Чуть выше я говорил, что с исторической точки зрения для мусульман или иудеев не существует духовной знати и священнослужителей-политиков вроде Ришелье или Уолси. Первое утверждение, об отсутствии духовной знати, более не является справедливым ни для иудеев, ни для мусульман. Любопытно, справедливо ли по-прежнему утверждение, что нет священнослужителей-политиков, и если да, то сколько ему еще суждено оставаться справедливым? Разумеется, существует очевидный пример Хомейни в Иране, хотя, если подыскивать христианские параллели, он скорее Савонарола, чем Ришелье. Если взглянуть повнимательнее, можно увидеть и других мусульманских и иудейских священнослужителей, которые, отказавшись от традиционных ценностей, стали одновременно духовными лицами и политиками.

Секуляризм в христианском мире был попыткой разрешить долгую губительную борьбу церкви и государства. Отделение их друг от друга, установленное американской и Французской революциями и распространившееся затем повсюду, должно было предотвратить две вещи: использование государством религии для укрепления и расширения собственной власти и использование духовенством государственной власти для навязывания другим своих учений и правил. Эту проблему долгое время считали сугубо христианской, не имеющей значения ни для иудеев, ни для мусульман. Глядя на современный Ближний Восток, как еврейский, так и мусульманский, следует задать себе вопрос: верен ли по-прежнему такой взгляд на вещи или же евреи и мусульмане подхватили христианскую болезнь и им следовало бы подумать о христианском лекарстве?

Библиографическое приложение