ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Часы пробили четыре. Зорин собрал со стола бумаги, снял халат и собирался уже выйти из кабинета, как зазвонил телефон. Он взял трубку.
– Андрей Николаевич? – послышался голос Тропининой. – Как завтра горы?
– Простите, Татьяна Аркадьевна. Завтра я никуда пойти не смогу, у меня болен сын.
– Болен Дмитрий Андреевич? Что с ним?
– Боюсь сказать точно, но....
– Сейчас я поднимусь к вам.
Через минуту она была у него в кабинете:
– Что случилось, рассказывайте.
– Все произошло совершенно неожиданно, хотя как будто и не беспричинно. В среду вечером у него был довольно сложный разговор с заведующим лабораторией. Потом обнаружились еще кое-какие неприятности. Словом, пришлось понервничать. В четверг он ушел из дому в очень возбужденном состоянии, вернулся поздно, в расстроенных чувствах, сказал, что хочет уснуть. А утром поднялась температура, начался бред...
– И вы молчали! С кем он сейчас?
– Там одна старушка-соседка... Вечером обещали прийти терапевт и психоневролог. Я попросил Ивана Спиридо-новича.
– Никаких терапевтов и психоневрологов! Пойдемте.
Дмитрий был без сознания. Мокрые волосы его слиплись
на лбу. Небритые щеки ввалились. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.
Тропинина с минуту послушала его, прикладывая ухо то к груди, то к вискам. Затем достала из сумки знакомую коробочку:
– Разденьте его, Андрей Николаевич. А вы, мамаша, можете уйти, спасибо вам.
Зорин с мольбой взглянул в глаза Тропининой.
– Ничего страшного. Сейчас я все сделаю. – Она склонилась над больным и начала осторожно манипулировать ладонями, едва касаясь его боков, груди, потом перенесла руки на голову.
Вскоре дыхание Дмитрия выровнялось. Он открыл глаза. Спекшиеся губы разжались:
– Татьяна Аркадьевна?.. Какое счастье... А я вот...
– А теперь спать, Дмитрий Андреевич. Спать, спать! – она легонько коснулась его шеи, и Дмитрий вновь закрыл глаза. Но теперь дыхание его было ровным, глубоким. Он спал хорошим сном здорового человека.
Тропинина обернулась к Зорину:
– Ну, а как вы? Сколько ночей не спали?
– Спасибо вам, Татьяна Аркадьевна!
– За что спасибо? Разве я могла поступить иначе? А вот вас стоит пожурить. Хотите опять загнать сердце? Ну-ка, идите, лягте.
Маленькое теплое ухо коснулось его груди. А через минуту он снова ощутил ласкающий холодок ее ладоней. Зорин закрыл глаза, полностью отдаваясь приятной истоме, медленно разливающейся по всему телу. Мозг его начал затуманиваться. В нем билась одна-единственная мысль: «Что стоят все невзгоды жизни по сравнению с минутой такого блаженства!»
– А теперь усните, – услышал он будто издалека тихий голос Тропининой. – Ивану Спиридоновичу я позвоню, чтобы не беспокоился. До завтра, Андрей Николаевич...
2
Проснулся Зорин от яркого солнца, бившего в глаза. Сознание еще хранило ощущение чего-то приятного и радостного. Он с хрустом потянулся и вдруг увидел сына. Тот сидел на краю кровати в мятой пижаме, с всклокоченными волосами и густой щетиной на ввалившихся щеках, Но глаза его смеялись:
– Ну и горазд ты поспать, папка! Я уж хотел будить тебя. Живот подвело от голода.
Зорин вскочил с кровати:
– Сейчас я все организую.
– А ты что, даже не разделся вчера?
– Так получилось, сын, – он наскоро поплескался под краном, наполнил чайник, включил газ. – Яичницу будешь?
– Все буду. Да ты не торопись, я еще побреюсь сна чала.
– Тогда я котлеты поджарю.
Зорин достал из холодильника фарш, поставил на плиту сковороду.
– Папка-а! – снова послышалось из ванной. – А у нас вчера кто-нибудь был или мне показалось?
– Врач был.
– Тропинина? – Дмитрий высунул из двери намыленную физиономию. – Тропинина, да?
– Тропинина. Она и поставила тебя на ноги. А то я уж голову потерял.
– Да я и сам думал, конец пришел. Зато теперь вижу, что за врач наша Татьяна Аркадьевна. Волшебница! Слушай, папка, где у вас тут можно цветов достать? Не каких-нибудь, а понимаешь, чтобы дух захватило!
– Подожди ты с цветами! Вчера вон телеграмма пришла. Ты почему Алене не пишешь?
– А зачем ей писать?
– Вот тебе раз! То он без нее жить не мог, предложение сделал. А теперь...
– А теперь думаю, не стоит мне на ней жениться.
– Ну, ты вот что... Есть вещи, которые не решают так вот между бритьем и завтраком.
– Верно, вот поедим, тогда и потолкуем. У-ух, какой запах! Будто сто лет не ел!
Зорин терпеливо ждал, когда сын уничтожит последнюю котлету, потом сказал:
– А как с письмом в институт? Написал ты им что-нибудь?
– Нет, не написал. И не буду. Незачем! С братом Аллы я виделся, он мне все объяснил. Человек действительно вынужден без прописки перебираться с квартиры на квартиру, лишь бы остаться в городе, где он надеется избавиться от своей болезни. Что же касается сестры его... Пусть институт сам проверяет, кто она и чем дышит. Не беспокойся, у них целый штат для этого существует. А чем я могу им помочь? Я же, в самом деле, ничего не знаю. Да и жить-то мне здесь осталось... Скоро сам явлюсь пред грозны очи Саакяна.
– Саакян здесь ни при чем, – жестко возразил Зорин. – В делах такого рода непосредственный начальник, кто бы он ни был, далеко не единственный и даже неглавный судья.
– А какой суд имеешь в виду ты? Органы госбезопасности?
– Органы госбезопасности – само собой. Но главным судьей всегда останется твоя совесть.
– Ну что совесть? Я же объяснил тебе, Виктор болеет и...
– Да, объяснил. Но я должен со всей ответственностью, как врач, сказать, что никакой болезни, которая помешала бы человеку жить где-либо, кроме Кисловодска, просто не существует. А потом – почему Виктор так поспешно сменил квартиру? Я интересовался – хозяева не выселяли его. Кстати, ты знаешь, где он теперь живет?
Дмитрий покачал головой.
– Вот видишь. И еще – если они оба не были прописаны в Кисловодске, то как Алла Нестеренко могла работать в городской школе?
– Ты что же, думаешь...
– Я думаю, тебе надо сегодня же поехать в Пятигорск и подробно рассказать обо всем кому следует.
– Нет, папа, только не это! – Дмитрий с опаской посмотрел на полузашторенное окно.
– Но почему нет? Ты боишься чего-то? – перехватил Зорин его взгляд.
Дмитрий отвел глаза в сторону:
– Я не могу этого сделать. Не могу! Поверь мне, папа. И прошу тебя, не спрашивай больше ни о чем!
– Ладно, не буду. Ты расскажешь обо всем сам. А это нужно, сынок. Нужно! Чтобы снять с души тяжесть, которая гнетет тебя. И помочь тебе в этом смогу только я. – Зорин привлек голову сына к груди, пригладил его рассыпавшиеся волосы.
На мгновение Дмитрий, казалось, перестал дышать. Затем резко высвободил голову из-под рук отца:
– Хорошо, пап, я расскажу тебе все. Все-все! Только.., Дай слово, что этого никогда не узнает Тропинина.
– Я обещаю тебе, сын.
Тогда слушай. Этот Виктор примазался ко мне еще в поезде, поменялся местами с каким-то стариком. Я не при-дал этому никакого значения. А потом...
– ...Димка, Димка! – покачал головой Зорин, выслушав сбивчивый рассказ сына. – Нет чтобы рассказать все чуть раньше. А теперь... Теперь действительно ехать тебе в Пятигорск небезопасно. Но и оставлять все это так – тоже нельзя. Что же нам делать, буйная головушка? Придется ехать мне, другого выхода я не вижу. Против этого, надеюсь, ты не будешь возражать?
– Нет, папка, – вздохнул Дмитрий, словно сбрасывая с плеч огромную тяжесть. – И что бы я стал делать без тебя! Когда думаешь поехать?
– Сегодня, сын. Иначе будет поздно. Кстати, у меня есть там кое-какие дела. Только вот что, Дима. Мы должны не только покаяться, но и помочь товарищам из госбезопасности. Постарайся описать мне этого Виктора: его внешность, привычки, какие-то особые приметы...
– Да ничего особенного, папа: высокий, стройный, светловолосый, курит... Да, вот! Он, когда ходит, то... как бы это сказать? Будто подергивает левым плечом. Да, лменно подергивает, точно ему мешает что-то там, под пиджаком.