— Я должна выйти замуж за этого выскочку, за это ничтожество?! Я, первенец фараона?! Нет и тысячу раз нет! Лучше продайте меня на рынке в Мемфисе, как проститутку! Этот надутый осел, капля разума которого сидит лишь в его руках! И только потому, что он похож на фараона и ловок в обращении с луком! Если все это должно… Нет! Если дело зайдет так далеко, я возьму нож и отрежу себя нос и уши. Тогда я вряд ли понравлюсь Сети и наконец обрету покой. Почему меня не оставят в покое? Почему?!

— Успокойся, Мерит, пожалуйста, успокойся, последнее слово еще не сказано. Дай нам сначала вернуться в Пер-Рамзес, и ты увидишь…

Мерит взволнованно прервала ее:

— Что я увижу? Пустую придворную жизнь без смысла и обязанностей, с ежедневными мыслями о Пиае, который гибнет в каменоломне? Войди в мое положение! Ты и отец — вы любите друг друга, вся страна это знает, потому что нет ни одной картины, ни одной статуи от Севера до Юга, где ты не была бы изображена рядом с ним. А теперь еще этот храм, посвященный Хатор, но сооруженный для тебя! Я люблю Пиайя не меньше, чем ты фараона, и, если бы для этого были средства, мой любимый построил бы и мне храм посреди Кеми, видимый для всех. Но, поскольку это невозможно, оставьте нам хотя бы нашу любовь! У нас нет ничего другого! Кому мы вредим? Кто страдает от нее? Кому мешает то, что мы любим друг друга? У фараона есть еще тридцать или сорок дочерей, которых он может выдать замуж за Сети или за кого угодно. Почему я? Почему я?!

Нефертари молча покачала головой и погладила руку Мерит.

— Почему ты? — произнесла она наконец. — Потому что ты — моя дочь, первенец Великой Царской Супруги, и потому, что твоя кровь ценнее, чем кровь других дочерей. Царь просто не может допустить, чтобы ты погубила себя. Я могу тебе напомнить, что наряду с твоими многочисленными правами у тебя есть и некоторые обязанности, и эта принадлежит к их числу. Пиай тоже должен был бы понимать это. Он в конце концов родился и вырос здесь, он должен уметь различать, что правильно, а что неправильно и даже преступно. Но он пренебрег этим и теперь искупает свой грех в каменоломне.

Так говорила Нефертари, потому что это предписывало ей ее положение Великой Царской Супруги, но в глубине сердца она считала, что ее дочь права.

Мерит упрямо сказала:

— Богоподобный должен будет отпустить Пиайя, иначе я не выйду замуж за Сети.

Нефертари с сомнением покачала головой:

— Ты не можешь торговаться с фараоном, ты его дочь. Я должна еще добавить, что твой отец, узнав правду, хотел тотчас велеть разрубить Пиайя на куски и бросить в Нил. Он не сделал этого только потому, что я умоляла его, и потому, что он тебя любит. Если ты будешь испытывать его терпение, он может изменить свое решение. Подумай об этом.

Гордая, но умная Мерит мгновенно поняла, что своим поведением она может еще больше навредить любимому. Помолчав, она сказала совершенно спокойно:

— Царь должен дать мне немного времени на раздумья, если он меня любит так, как ты рассказываешь. То, что я тотчас, радостно повизгивая, упаду в объятия Сети, вряд ли возможно. Но я рада, что отец смягчил свой приговор, и Пиай, по крайней мере, остался в живых. Если бы этого не случилось, могу тебя заверить…

Однако Мерит не стала продолжать, потому что поняла, что ей следует прежде всего быть умной.

Маленький храм Пта располагался в Фивах перед северными воротами громадного храма Амона и выглядел почти как домик привратника. Однако он видел и лучшие времена, когда великий и победоносный царь-завоеватель Мен-Хепер-Ра-Тутмос велел соорудить его в знак благодарности за многочисленные победы в чужих северных странах, которые лежали ближе к области Пта. Храм состоял только из маленького двора с крошечным колонным залом, к которому примыкали три часовни семьи Пта. В средней находилось культовое изображение бога в его строгом и отталкивающем облике мумии, на голове у него был тесно прилегающий капюшон, в то время как обе руки держали скипетр и знак Анк.

Тотмес, бывший второй жрец Амона, осужденный выполнять здесь самую черную работу, выполнял ее с таким затаенным гневом, что у него ежедневно болела печень. Он подметал пол, наполнял жертвенные чаши, тлеющим древесным углем, стирал платье бога и служил одновременно двум жрецам. Оба были уже стариками, и должность эта была для них удобным теплым местечком. Они не были фанатиками, выполняли свою службу попеременно и, бывало, целыми днями отсутствовали в храме. Имелась еще пара помощников жрецов — глупые, необразованные создания, которые не умели ни читать, ни писать. Их общества Тотмес избегал. Он охотнее проводил свободные часы с друзьями прежних дней, которые в большинстве случаев остались верны ему, потому что были убеждены, что наказание, которому подвергли второго жреца, вскоре будет отменено. Они лелеяли пустые надежды, видели Рамозе наследным принцем и ждали указаний Амона, который направит их шаги. Однако бог медлил.

Западнее Фив тем временем по желанию царя началось строительство двух гробниц — его собственной и Великой Царской Супруги. Чтобы как можно быстрее приготовить Дом Вечности для свой любимой жены, фараон приказал украсить его не рельефами, требующими большого времени для изготовления, а роскошной живописью на белоснежных стенах. Во время одной из следующих поездок в Фивы Рамзес хотел преподнести любимой сюрприз.

Здесь, западнее Фив, произошла случайная встреча принцев Енама и Рамозе. Их дружба давно прошла, они не доверяли друг другу и избегали друг друга. Енам, наследный принц и благодаря этому более высокий по рангу, не имел ни малейшего повода искать милости своего единокровного брата, в то время как Рамозе, настраиваемый интриганами-жрецами Амона в Фивах, считал себя настоящим наследником престола. В кругах, близких к храму Амона, быстро стало известно, что Рамозе подписал тайный документ, по которому Фивам при его правлении вернется былой блеск резиденции. У Рамозе не было ни малейшего желания общаться с братом. Он ожидал дня, когда дома в кругу своих друзей снова сможет заниматься привычной деятельностью и возобновит привычные развлечения.

Однако получилось, что оба принца встретились во время охоты в одинокой пустынной области близ Фив. Эта местность была богата газелями, антилопами, дикими козами и овцами. Иногда здесь можно было видеть ланей, каменных козлов и страусов.

С тех пор как царь объявил наследником Енама, Сети держался стороны наследного принца и избегал Рамозе. Он сопровождал Енама повсюду, держал себя ненавязчиво и выступал вперед только тогда, когда мог оказать какую-либо услугу. Скоро он принадлежал уже к свите Енама, которая встретила Сети с почтением, потому что все знали, как его ценит Благой Бог.

Хотя Енам лучше стрелял из лука, Рамозе сегодня больше повезло, и на его легкой охотничьей колеснице лежали три газели, две дикие козы и козел, в то время как Енам застрелил только двух газелей и одну жалкую лисицу.

Они холодно приветствовали друг друга, оба принца, однако Енам, который обладал более дружелюбным сердцем, вспомнил о прежнем согласии и обратился к единокровному брату:

— Оставим свиту и прогуляемся немного на восток.

Рамозе кивнул. Они взяли луки, привязали колчаны и пошли к паре блестевших на солнце пустынных гор цвета охры. Оба были почти одного возраста — перешагнули восемнадцатый год, и оба были более похожи на своих матерей, чем на их общего отца. Хотя Рамозе унаследовал высокую сильную фигуру царя, лицом он был вылитая Изис-Неферт, в то время как жилистое, но изящное тело Енама выдавало в нем отпрыска Нефертари. Его приятное лицо имело лишь легкое сходство с родителями и в своей простой мужественности более походило на лицо деда Сети.

Они долго шли молча рядом друг с другом, пока Енам первым не заговорил:

— Не думай, что я имею что-либо против тебя, Рамозе. Мне кажется, скорее, наоборот, с тех пор как меня назначили наследником трона, ты избегаешь меня. Собственно говоря, мы все должны уважать волю Благого Бога и не проявлять враждебности. Ты так не считаешь?