— Ты осмеливаешься опережать мое решение и называешь перед лицом этого достойного собрания моего сына Рамозе наследным принцем?! Смутил ли Амон твой разум, или предательство и дерзость стали сейчас свойствами его жрецов? Уберите этого человека с моих глаз немедленно! Он отравляет воздух этого дворца! Вместе со своей должностью ты потеряешь и язык, который высказал подобное богохульство. Бросьте его связанным в темницу, об этом куске нечистот я вынесу приговор позже.

Несколько вооруженных охранников схватили Тотмеса и хотели увести его. Но фанатичный жрец снова обрел дар речи.

— Обдумай свой приговор, Богоподобный, потому что может получиться так, что тебе придется произнести второй — твоей дочери и ее…

— Замолчи! — крикнул управляющий Югом. — Богоподобный не позволил тебе говорить!

Безобразная ухмылка исказила лицо второго жреца, когда он снова заговорил:

— Этого никто не хочет слышать! Но все Фивы знают, что принцесса…

Один из стражников ударил его копьем по рту. Тотмес закашлялся, выплюнул кровь и выбитые зубы, закричал что-то непонятное, и его выволокли из зала.

Фараон остался стоять и спокойно сказал, обратившись к испуганно упавшему на колени собранию:

— Поднимитесь и слушайте. Я хочу объявить сейчас о следующем: принц Рахерунемеф, которого все называют Енамом, будет моим преемником на троне Гора. Если он уйдет в Закатную страну раньше меня, наследником станет его брат Мерире, а после него — нерожденные сыновья моей любимой супруги Нефертари. Если же они, да предотвратит это Амон, все соберутся в Закатной стране до того, как туда отправлюсь я, то мне на троне Гора наследует мужчина, которого я женю на своей перворожденной дочери Мерит. Дети Изис-Неферт получат право на трон, только если среди живых не останется ни одного отпрыска Великой Царской Супруги. Два писца записали мои слова, и каждый из присутствующих подпишет протокол в качестве свидетеля. Этим самым, я полагаю, будут устранены любые сомнения о моем преемнике. Вы свободны, остаются только Птамозе и верховный жрец Небунеф.

Люди молча покинули зал. Рамзес снова сел рядом с Нефертари и нежно положил руку ей на колено. Он приказал принести скамьи, и оба сановника сели.

Птамозе, правитель Фив и управляющий Югом, был верным приверженцем царя, умно выпутывавшимся из всех интриг жрецов Амона. Небунеф, избранный самим Амоном верховный жрец, также пользовался доверием фараона.

— Я оставил вас, чтобы задать важный вопрос. Я приказываю вам отвечать честно, даже если ответ будет неприятным для меня. Итак, что имел в виду Тотмес, когда дважды пытался оклеветать мою дочь? Что бы это ни было, это не предназначено для ушей собрания. Почему я должен вынести Мерит приговор? Что можно вменить ей в вину?

Небунеф сказал:

— Богоподобный, я полагаю, что Тотмес должен дать тебе ответ с глазу на глаз. Вероятно, он намекает на то, что принцесса Мерит проявила, может быть, больший интерес, чем это было бы прилично, к работе скульптора Пиайя. Они действительно вместе сидели над планами, встречались на ее корабле. Я не могу найти в этом ничего порочащего.

Рамзес взглянул на Птахотепа. Тот удивленно всплеснул руками:

— Я даже не догадывался об этом! Когда Тотмес сказал, что все Фивы знают об этих вещах, он, конечно же, преувеличивал. Тотмес сочится ненавистью, он обижен на тебя за то, что ты сделал верховным жрецом Небунефа, а не его. В нем говорят зависть и оскорбленное честолюбие. Он с умыслом построил свою речь так, чтобы прилюдно назвать Рамозе наследным принцем и оскорбить принцессу. Его язык действительно следует…

— Нет, я сказал это в минуту гнева. Его язык пусть пока сохранят, потому что я хотел бы поговорить с ним с глазу на глаз. Потом я вынесу приговор. Но одно мое решение неизменно: с сегодняшнего дня Тотмес лишается своей должности, и я предоставляю тебе, верховный жрец, назначить на его место верного человека.

Небунеф едва заметно помедлил и сказал:

— Тогда следует повысить третьего жреца. Это Бекенхонс, которого все зовут Беки. Он смышленый и работоспособный, всю жизнь служит здесь, в храме, и верен тебе, Богоподобный.

Рамзес поднялся:

— Согласен. Сегодня же можешь сообщить ему о назначении.

Нефертари молча присутствовала при беседе и обратилась к Рамзесу, только когда они остались одни:

— С окончательным приговором Тотмесу ты должен подождать до тех пор, пока мы выслушаем Мерит.

Рамзес взорвался:

— Ты становишься на сторону этого предателя и клеветника?! Ты, Великая Царская…

— Успокойся, любимый! Гнев — плохой судья, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Тотмес грубо перешел границы дозволенного, оскорбил тебя и нашу дочь и за это заслуживает наказание, но ты должен подумать и о том, что у него немало приверженцев среди фанатичных почитателей Амона. Нельзя возбуждать в людях ненависть и возмущение. Часто бывает достаточно немного натянуть вожжи, чтобы придержать ретивого скакуна. Не стоит поднимать его на дыбы.

Рамзес, немного успокоившийся, погрозил ей пальцем:

— Я полагаю, сильнее, чем их, я должен придержать тебя, иначе ты похитишь у меня трон, как Маат-Ка-Ра у своего сводного брата Тутмоса. Потом ты подвяжешь себе бороду и будешь выступать в роли фараона…[10] Ха! А давай попробуем!

Рамзес послал удивленного слугу за бородой и привязал ее к подбородку смеющейся и лишь для виду сопротивлявшейся Нефертари. Потом взял сделанный из тростника держатель для писчих перьев и вложил ей в руку, как скипетр. Рамзес упал на колени, вытянул вперед руки и засюсюкал, как придворный:

— О Гору Нефертари, любимец Маат, великий властью, прекрасный годами, Могучий Бык…

Тут Нефертари прыснула и заявила сквозь смех:

— О нет-нет, высокочтимый мой супруг, этот титул ты не можешь мне присвоить, если только не привяжешь мне что-либо более длинное, чем борода, и, конечно же, не к подбородку.

Рамзес вскочил на ноги, снял бороду с лица Нефертари и высоко поднял жену, как будто она весила не больше стебелька папируса.

— Побереги нашего нерожденного сына, дорогой. Он хочет появиться на свет через несколько месяцев.

— Мне и дочка подойдет.

— Тсс! — Нефертари своей изящной ладонью прикрыла его рот. — Такими словами ты смутишь богов. Я хочу загладить потерю Амани и снова и снова громко и отчетливо прошу о сыне. Делай это, пожалуйста, со мной, чтобы Хнум услышал наши молитвы и сотворил на своем гончарном круге мальчика.

— Хорошо, любимая сестра. Ты уже придумала имя для нашего сына.

— Да, я подумала об Атуме, боге-создателе из Она. Его также считают источником всего сущего, создавшим самого себя, и я думаю, что никто из твоих детей еще не носит его имя. Если ты согласен, то нашего сына будут звать Мери-Атум — любимец Атума.

Рамзес влюбленно посмотрел на свою первую супругу:

— Когда я не был согласен с тем, что ты говоришь?

Нефертари улыбнулась, и ямочки затанцевали на ее круглых щечках.

— Ты знаешь почему? Потому что я предлагаю тебе только то, против чего ты наверняка не будешь возражать. Ведь я знаю твои мысли, потому что обладаю половинкой твоего сердца.

Рамзес серьезно кивнул:

— Ты должна ее сохранить. Я знаю, что у тебя она в хороших руках. Теперь о другом. Дело с Тотмесом не дает мне покоя. Он все-таки был вторым жрецом Амона и имеет право на то, чтобы я его выслушал, и я хочу это сделать сегодня же.

После захода солнца царь велел привести разжалованного жреца и приказал страже:

— Подождите снаружи перед дверью.

Тотмес стоял, как побитая собака, в платье, покрытом каплями крови, с распухшим ртом, опущенными глазами и бормотал что-то бессвязное.

Рамзес молча посмотрел на него и почувствовал, что этим человеком владеют упрямство, враждебность и уязвленная гордыня, но не почувствовал к нему сострадания.

— Сегодня тебе по праву не дали произнести перед собранием то, что касалось только тебя и меня. Однако сейчас ты можешь говорить свободно. Я приказываю тебе именем Амона говорить правду!