Теперь, когда она осталась одна, Мерит дала волю своему горю. Слезы текли у нее по лицу, и она снова и снова бормотала:

— Амани, Амани, любимый маленький брат.

Для Тотмеса, второго жреца Амона, это печальное послание было радостной новостью. Он с трудом овладел собой, чтобы не выказать перед всеми своего триумфа. Торопясь домой, он радостно шептал:

— Благодарение тебе, Амон! Благодарение тебе, Амон! Ты дал нам новую надежду, царь богов!

Тотмес не сомневался, что фараон поймет знак бога и больше не станет противиться его воле. Первым шагом к этому будет назначение Рамозе наследным принцем, а вторым — возвышение Изис-Неферт до Великой Супруги, потому что, как мать наследного принца, она будет стоять рангом выше Нефертари. Терпение, не все сразу, шаг за шагом…

Тем временем стало известно, что Большой храм в скалах на юге должен быть посвящен Амону-Ра из Фив и Ра-Харахте из Она, в то время как для столь могущественного в Мемфисе Пта планируется лишь небольшое культовое сооружение.

«Амон — велик повсюду, — довольно подумал Тотмес, — и если мастер Пиай повлиял на фараона столь благотворно, мы этого не забудем».

Тотмес велел принести себе кувшин вина и отпраздновал радостное послание на свой манер. В конце концов фараон должен понять, где ему искать настоящих друзей, а значит, недалек тот день, когда он, Тотмес, займет место недостойного Небунефа. Второй жрец мрачно улыбнулся. Беки должен будет определиться, на чьей он стороне, потому что одного прилежания недостаточно, чтобы служить Амону, необходимо иметь правильный образ мыслей. Тотмес опустошил целый кувшин вина и задремал, видя блаженные сны о будущем.

Первым чувством Пиайя была горечь от предстоящей разлуки с Мерит. Амани немного для него значил, и его печаль была печалью мужчины, который разделяет ее с любимой. Мерит останется в Фивах, пока он в раскаленном от жары Куше будет превращать скалу в храм. Как Пиай ни любил свое ремесло, в этот момент он проклинал его, он не мог больше представить свою жизнь без Мерит. О бегстве нечего было и думать: рука царя достала бы их повсюду, на юге или на севере, и каждый владыка чужих земель оказал бы любезность фараону, выдав беглецов. Как поведет себя Мерит? Речь сейчас шла только об этом.

Двумя днями позже они встретились в царском дворце и сели обедать на тенистой террасе сада. Пиайю снова пришло в голову, как легко в часы любви находить нежные, безумные, бессвязные слова и как трудно бывает разговаривать друг с другом по-деловому. В неловких словах он попытался выразить свою печаль по поводу смерти Амани, но Мерит резко оборвала его.

— Не пытайся разыгрывать чувства, которых у тебя нет и не может быть. Амани был частью моего детства, для тебя он остается чужим, даже если случайно является братом твоей возлюбленной. Мы говорим теперь не о нем, а о нас.

— Да, — согласился Пиай, — поговорим о нас, о нашей предстоящей разлуке. Мне царь, да будет он жив, здрав и могуч, приказал отправиться в Куш, а ты, я предполагаю, останешься здесь, в Фивах, до прибытия Благого Бога. Я… я не знаю, как мне это выдержать. Два дня без тебя, и я чувствую себя так, как будто сердце вырвали из моей груди…

— А я? — гневно спросила Мерит. — Ты думаешь, я ничего не чувствую? За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, у меня сердце из гранита? Мое тело тоскует по твоему совсем неподобающим для дочери царя образом. Я должна была бы ощущать отвращение к телу простолюдина. Дочь Солнца должна была бы желать лишь принца своей крови — так меня учили, в этой вере я выросла. Но теперь я знаю, что-то не так. Для меня ты — принц.

Тут Пиай должен был против воли рассмеяться:

— Я знаю очень мало о своих родителях, но принцами крови они оба вряд ли были. В моей матери-рабыне я могу быть уверен, а отец… Он был пленен когда-то на поле битвы и мог происходить из хорошей, может быть, даже очень знатной семьи.

— Не принимай всерьез то, что я сказала. Мне совершенно безразлично, что ты собой представляешь и каково твое происхождение. Мое тело признало тебя как единственного мужчину, это я знаю настолько же точно, как если бы сама Хатор прошептала мне это на ухо.

— Что будет дальше? Может быть, мы должны вместе умереть, тогда мы сможем навсегда соединиться в прекрасной Закатной стране.

— Может быть, — ответила Мерит, — однако я слишком ценю мое и твое тело, чтобы преждевременно выдать его «ставящим печать бога». Нет, у меня другое предложение. Ты едешь, как приказал мой отец, в жалкий Куш к твоим храмам, а я остаюсь, чтобы не возбуждать подозрений, на десять дней в Фивах. Потом я еду вслед за тобой, чтобы заботливо проинспектировать храм, предназначенный для моей матери. В конце концов я представляю здесь фараона, а мой отец в ближайшее время никуда ехать не может. Не будет никаких возражений, поверь мне.

— Возражений не будет, потому что никто не осмелится тебе противоречить. Но вопрос в том, что подумают люди…

Резким движением руки Мерит отмела его возражения:

— Ах, это? Да пусть думают что угодно. Никто безнаказанно не вмешается в дела царской семьи. Я возьму только Бикет и доверенных служанок. Своему двору я скажу, что речь идет о короткой поездке, потому что царь ожидает от меня доклада, а потом… поездка продлится дольше.

Пиай с нежностью посмотрел на любимую:

— Мне все подходит, лишь бы только не находиться долго без тебя. Делай, как сказала, для этого ты и имеешь власть. Я же только ремесленник и твой слуга.

Мерит тихо рассмеялась:

— Ты мой муж и, когда мы одни, мой господин. Доверься своей жене, любимый. Все выйдет, как мы желаем.

Отдаваясь любимому, принцесса снимала парик с золотым уреем и превращалась, как она говорила, в простую женщину.

— Мне доставляет большое удовольствие вести двойную жизнь, — заметила Мерит. — Снимая венец, я становлюсь лишь слабой и беззащитной женщиной, которая дарит своему мужчине час любви. А тебе не надо беспокоиться, что ты делаешь что-то запрещенное, соблазняя принцессу.

— Я боюсь, что твой отец посмотрит на это по-другому. Для фараона ты всегда принцесса, с уреем или без него.

— Любящие создают свои собственные законы, — мудро сказала Мерит и поцеловала соски Пиайя.

Они сбросили с себя одежду. Пиай лег на слишком короткое для него ложе и притянул к себе Мерит.

— Иногда я хотел бы удержать в небе ладью Ра, чтобы время для нас остановилось. Я мог бы целыми днями любоваться тобой, майт-шерит, моя маленькая львица, и никогда бы не насытился твоим обликом.

Он нежно погладил ее по глазам, носу, рту, целовал ее так долго, что она начала задыхаться, в то время как его рука ласкала ее теплый влажный живот.

Их блестящие от пота тела начали игриво переплетаться друг с другом. Мерит любила трогать его мускулы, которые от многих дней тяжелой физической работы стали крепкими, как камень. Они, смеясь, крутились на узком ложе, пока Пиай не признал себя побежденным, в то время как Мерит встала над ним на колени и прижала обе его руки к телу.

— Теперь ты связан, мой раб, и я могу делать с тобой все что хочу.

— Пощады! — кричал Пиай высоким испуганным голосом. — Пощады, дочь Ра, я сделаю все что ты захочешь!

— Тогда люби меня, — приказала Мерит и медленно села на его высоко поднявшийся фаллос, тихо вскрикнув. Он хорошо знал этот ее вскрик и часто слышал его.

«Все это принадлежит тебе, — проносилось в его голове, — в этот жаркий полдень в царских покоях. Это прекрасное девичье тело, эта грудь, этот теплый влажный живот, ее вскрик… Но ты не можешь это удержать, это мимолетно и проходит».

Пиай привык продлевать любовную игру так долго, как только возможно. Он не был больше зеленым юнцом, который торопливо прыгает на девушку, как кролик, а пресытившись, отворачивается от нее. Он научился сдерживать себя до тех пор, пока желание не овладеет каждой клеточкой тела Мерит, поднимаясь медленно, как ленивый пузырек воздуха в глубоком пруду. Терпеливо он всматривался в ее лицо, наблюдая, как желание охватывает ее тело, как ритм их тел все убыстряется, становится все неистовее, как она вонзает ногти в его тело, маленькая львица. Потом Пиай сам сдавался, устремляясь в это любимое женское тело.