С четырьмя своими сыновьями фараон и отправился в Фаюм на охоту, чтобы вернуться назад к церемонии представления народу нового Аписа.

Пиай работал как одержимый. Буря и его трехдневное отсутствие замедлили изготовление колоссальной статуи. К этому добавилось еще то, что сроки выполнения работы были рассчитаны неправильно. Пиай недооценил ее сложность и посчитал, что отполировать статую он сможет за гораздо более короткое время. Шлифовка и была решающим моментом, она придавала царскому облику жизнь и достоинство. Он как раз занимался тем, что работал над углублениями между переносицей и глазами. Пиай уже использовал десятки шлифовальных камней, руки у него были поцарапаны и изранены. Глаза слезились от каменной пыли. Каждые два часа он делал паузу, в течение которой Хотеп работал под наблюдением мастера. Ему повезло с этим парнем. Из робкого мальчугана вырос настоящий мастер, который, казалось, все еще недооценивал свои способности. Многое в Хотепе напоминало Пиайю его самого во время обучения у Ирамуна. Этому чрезвычайно способному юноше не хватало лишь силы. Его мускулы постепенно развивались, но пока он быстро уставал и долго не мог работать так точно, как требовалось.

— Ты должен прекратить, — крикнул ему Пиай, — как только почувствуешь, что сил для качественной работы не хватает. Больше отдыхай!

Хотеп уронил шлифовальный камень и постучал по груди, там, где в узкой груди подростка билось сердце:

— У меня это здесь, но рука внезапно слабеет. Я знаю, как надо делать, но рука не слушается меня. Эх, была бы у меня твоя сила, мастер Пиай!

Тот отмахнулся:

— Садись лучше рядом и съешь что-нибудь. Сам посуди, что здесь может натворить лишенный сил мастер. Ему потребуется, вероятно, десять шлифовальных камней, и он испортит высокочтимый облик царя. Нет-нет, отдохни и соберись с силами. А сколько тебе лет?

Хотеп помедлил.

— Точно я не знаю. Вероятно пятнадцать или шестнадцать разливов Нила я пережил.

— Тогда нет стыда в том, что ты должен собраться с силами. В твоем возрасте рука у меня тоже не двигалась легко. Держись подальше от женщин так долго, как сможешь, потому что потом часть силы тебе потребуется для них.

— Как это понять, почтенный Пиай?

Пиай усмехнулся:

— Было бы бесполезно тебе это рассказывать сейчас. Когда-нибудь ты поймешь сам и не сможешь убежать от этого. Потом это войдет в твою жизнь, как работа, еда, питье и сон, и вполне может оказаться, что тебе это будет доставлять больше удовольствия, чем все остальное вместе взятое. Тем не менее, Хотеп, мой маленький друг, позволь тебе посоветовать: немногие женщины стоят того, чтобы из-за них пренебрегать работой. Ты должен будешь попытаться привести все в гармонию.

— Я запомню, — сказал Хотеп и снова схватился за шлифовальный камень.

Пиай знал, о чем говорил. Раз в два дня его влекло в Фивы, где Мерит принимала его с распростертыми объятиями. Любимый занял в ее жизни первое место. Ладья стала их постоянным местом встречи. Официально это объяснялось так: принцесса Мерит, замещая Благого Бога, должна обсуждать планы с первым архитектором. Мерит была достаточно зрелой и сообразительной, чтобы попросить у верной Бикет совета в женских делах. Прежде всего ее заботило, как не забеременеть, и служанка, конечно же, могла ей помочь в этом.

— Ты должна быть внимательна к одному, моя голубка. Несколько дней до того, как начинается твое очищение и несколько дней после ты не можешь зачать ребенка. Я не знаю, почему это так, но все опытные женщины знают об этом. Говорят, что за восемь дней перед и после кровотечения беременность едва ли возможна. В остальное время спать вместе не советуют. Так как Пиай не твой супруг, ты должна обставить дело так, чтобы вы встречались друг с другом только в безопасное время. Если же, тем не менее, что-то произойдет, тогда есть одно испытанное средство, ты можешь довериться своей Бикет, моя голубка.

В эти дни прибыло известие, что царь опоздает, потому что священный бык Апис отправился в Закатную страну. Пиай вздохнул с облегчением, потому что он мог надеяться на то, что завершит работу, не пренебрегая любимой.

Принц Хамвезе, жрец Пта, полагал, что, возможно, не особенно прилично во время траура по быку Апису отправляться на охоту. Охота — это удовольствие, и из почтения перед душой Пта, следует воздержаться от нее.

Но Рамзес только рассмеялся, когда сын высказал свои сомнения.

— Наши сердца печалятся, но одновременно мы радуемся тому, что возродившийся Апис вскоре прибудет в Мемфис. Мы принесем ему в жертву большую часть нашей добычи.

Таким образом, сын Солнца Рамзес отправился с четырьмя своими сыновьями на юг в Фаюм, где болотные заросли вокруг большого озера, которое египтяне называли морем, были богаты птицей и прочей дичью. Отряд почти в сотню ширдану и воинов личной охраны сопровождал царя и принцев.

Они помчались туда на роскошных охотничьих колесницах, в каждую из которых было запряжено по две лошади. Во главе фараон со своим другом юности возничим Меной, за ними Амани, Рамозе, Енам и Сети, каждый из которых, даже сын наложницы, носил на лбу золотой урей и держал в руках лук. Амани еще заткнул за пояс свою любимую пращу, с которой он так ловко обращался.

На фараоне был венец Хепреш — сверкающий голубой с золотом шлем египетских царей. Через обнаженное мускулистое тело был перекинул ремень с колчаном, наполненным стрелами, а лук висел на колеснице.

Во время этой поездки им встречались пастухи, крестьяне, рыбаки, которые вели себя по-разному: одни тотчас бросались в пыль, другие разевали от ужаса рты и стояли, как зачарованные, а иные не выказывали никакого почтения, но проявляли свою радость при виде Благого Бога, как дети: громко ликуя и пробегая несколько шагов за группой колесниц. Ни фараон, ни охрана, ни принцы не обращали на них внимания. Они летели в желто-сером облаке пыли, их лихорадило от радости перед предстоящей охотой.

Новость о том, что царь внезапно появился в Фаюме, распространилась как на крыльях орла.

— Говорят, Благой Бог неожиданно оказал нам честь. Четыре сына сопровождают его. Может быть, царь на этот раз посетит храм. — Гебу усмехнулся и обнажил желтые зубы крокодила. Меру не показал вида, но эта новость так поразила его, что он под благовидным предлогом отправился к себе и лихорадочно опустошил стакан вина.

Как же он ждал этого случая и втайне боялся, что он вскоре представится! Затем к нему пришла мысль о будущем. Год из года он занимался одной и той скучной храмовой службой, должен был носить по праздничным дням ладью с богами, мог лишь немного расслабиться во время охоты да позабавиться со вдовой рыбака, которая охотно принимала его, но которую он ни разу не мог даже поцеловать, потому что боялся, что потеряет при этом нос и уши. Это было так недостойно и так жалко, что Меру стыдился сам себя. Кроме того, он должен был опасаться, что его разоблачат, и тогда его ожидают жесточайшие пытки и постыдная смерть.

«Никаких светлых надежд, друг Меру, — шепнуло ему его ка, — но имеется еще возможность сладкой мести и если не прекрасной, то почетной смерти».

Меру выпрямился. Сначала ему нужно попытаться понаблюдать за царской охотой хотя бы издалека.

Так как всего можно было ожидать, взволнованный второй жрец Себека вызвал помощников жреца и храмовых служащих и отдал им приказ:

— Нужно вычистить весь храм. Крокодилов с этого момента не следует больше кормить. Храм закрыть, а тот, кто хочет принести жертвы, может сделать это вне стен святилища. Помощники жреца должны приготовить чистую одежду, чтобы в любое время достойно предстать перед Благим Богом.

Приказы и распоряжения следовали друг за другом, и Гебу мечтал, что однажды для их бога снова начнутся царские дни. Втайне он радовался тому, что забывший свой долг верховный жрец живет в Мемфисе и удовлетворяется лишь своим саном, купленным, между прочем. Фараон, да будет он жив, здрав и могуч, сможет сам убедиться, кто здесь служит не покладая рук.