Рамзес приказал своему придворному географу изготовить карту страны. Эта карта висела теперь на стене, и царь стоял рядом с ней. Когда все собрались, он сказал:

— Это разговор между друзьями. У кого есть возражение или предложение, тот должен высказать их без страха, не падая до этого к моим ногам с извинениями. Вы все мастера своего дела, долго и основательно изучали ремесло зодчего. Я ваш заказчик с целой грудой планов, из которых наверняка не все могут быть осуществлены. Вы знаете, с чего я начал, — он указал на точку в Дельте. — Здесь будет моя новая столица. Местность там уже размечена, подвезен строительный материал. В Абидосе я закончу храм Озириса — это незавершенное дело моего отца. И для Амона в Фивах выстрою новый громадный дом. Одновременно на западе от Фив должен быть сооружен храмовый город со школой для архитекторов, скульпторов, художников и писцов, потому что для моих проектов потребуется больше ремесленников и художников, чем в правление моих предшественников. Мы стоим у истоков великого начинания, друзья мои. Порадуйтесь и будьте горды тем, что вы живете в это время и можете принимать участие в планах вашего царя.

Некоторым из присутствующих было сложно разговаривать с Благим Богом, как будто он был таким же человеком, как они, но постепенно скованность прошла, и зодчие стали свободно выражать свое мнение. Пиай внимательно слушал, говорил мало, но, когда речь зашла о том, чтобы вновь отстроить ограбленный храм Амона, он выложил старательно подготовленные планы, которые выдавали совсем иную концепцию.

Рамзес посмотрел в умные серые глаза молодого мастера и снова почувствовал прилив симпатии, как будто их связывало что-то, что он не знал, как назвать.

— Хорошо, Пиай, я вижу, что ты многому выучился во время своего путешествия. Мне нравится твой план, и я назначаю тебя руководителем строительства храма Амона в Мемфисе. Только дело должно идти быстро. Руки у тебя свободны, и, если рабочих не будет хватать, добавь к ним еще десятка два-три крестьян. Все должно идти очень быстро, потому что у меня еще много замыслов.

К вечеру царь отпустил строителей, но Пиайя задержал.

— Еще одно слово, друг мой. Об одном из моих планов, самом большом и самом смелом, я еще не говорил. Я хочу сначала услышать твое мнение. А теперь смотри сюда! — Рамзес указал палочкой из черного дерева на точку далеко на юге.

— Это граница с Кушем. Я был там два раза с отцом Озирисом-Сети. Ты знаешь, что народ Куша платит нам дань и что оттуда приходят вещи, без которых наша страна едва ли могла бы достигнуть своего нынешнего блеска: драгоценные металлы и породы деревьев, слоновая кость, самоцветы, благовония, шкуры редких зверей и еще многое из того, что ценят и любят как люди, так и боги. Но как можно распознать границу двух государств? Пара пограничных отрядов, маленький храм — и люди из Куша спокойно едут дальше, поставляют свои товары в Суенет[7] и возвращаются назад. Они знают наших богов, знают имя царя и подражают нашим обычаям на свой варварский манер. Но о действительном блеске нашей страны, о великолепии пирамид, храмов и дворцов они ничего не знают. У меня есть намерение поставить пограничный камень, он будет единственным в своем роде, и нубийцы вздрогнут, когда увидят его. Там, на берегу, над Нилом возвышаются скалы. Из этих скал я и хочу вырубить громадный храм Солнцу. Пойми, Пиай, туда мы не можем отправить строительный материал, это было бы слишком трудно. Мы используем материал, который есть там. Ты ведь скульптор? Скажи мне, в чем разница, высекаешь ли ты статую из блока в четыре локтя высотой или в сорок локтей? В чем?

— В величине, Богоподобный, а также в сложности обработки. Достаточно просто изготовить статую в человеческий рост. Если же скала в сорок локтей высотой, скульптор не может видеть свое произведение целиком с близкого расстояния, то есть во время работы, и, даже если он очень старателен, ему не избежать ошибок.

Рамзес нетерпеливо кивнул:

— Это я знаю и понимаю. А если не обычный ремесленник, а чрезвычайно одаренный скульптор будет заниматься работой, можно ли будет избежать самых грубых ошибок?

— Я полагаю…

Их прервали: в зал для аудиенции вошла девочка лет восьми. Ее коротко остриженную голову украшал узкий золотой обруч с уреем. Пиай тотчас низко поклонился.

— Это Пиай, способный архитектор, с которым я обсуждаю грандиозные планы. Принцесса Мерит очень любопытна и хочет всегда все знать.

Пиай выпрямился и посмотрел в ясные серьезные глаза ребенка. Мерит для своего возраста была уже довольно развитой и, казалось, состояла лишь из длинных худых ног.

— У тебя серые глаза, Пиай.

— Да, принцесса, я унаследовал их от своего отца, и, к сожалению, это мое единственное наследство. Всем, чем я сегодня обладаю, я обязан твоему Богоподобному отцу.

— А также своему прилежанию и таланту, — добавил Рамзес. — Мерит прервала нас, ты как раз собирался мне ответить.

Пиай произнес твердым голосом:

— Я работал над фигурами в десять локтей высотой и полагаю, что создам фигуру высотой и в сорок локтей.

— А также в сто локтей и в тысячу? — с любопытством спросила Мерит.

Пиай улыбнулся:

— Боги поставили нашим способностям границу, принцесса, и мы должны стараться придерживаться ее.

— А ты однажды изготовишь мое изваяние? Я бы очень хотела! Он это сможет, отец?

— Если у него будет время и если твой учитель будет тобой доволен…

— Какое это имеет отношение к делу? — надула губки маленькая женщина. — Всегда, когда я что-либо хочу, речь заходит о школе.

Рамзес от души рассмеялся, погладил дочь по голове и нежно, но настойчиво повернул лицом к двери:

— А теперь исчезни, дочурка, и скажи маме, что я сейчас иду к ней. — Затем обернулся к Пиайю: — Еще одно, друг мой: то, что я сказал тебе сейчас, сохрани в тайне до тех пор, пока я не дам тебе знать. Я хотел бы построить храм для моей возлюбленной Нефертари, храм в скалах, там, на границе с Кушем. Если я возведу такой здесь, в Мемфисе или в Фивах, жрецы взовьются до небес и будут показывать на меня пальцами: «Этому не было еще примера! Никогда еще царь не строил храма для своей супруги».

Но я это сделаю, пусть и в отдаленном месте. Храм Хатор, потому что у нее есть много общего с этой богиней, у моей любимой… — Рамзес бросил на Пиайя странный взгляд. — Я не знаю, почему я рассказываю об этом именно тебе. Даже Нефертари ни о чем не подозревает. Но ты мне нравишься, Пиай, я желал бы, чтобы у меня был такой брат. Может быть, Пта по своему капризу создал нас подобными друг другу, несмотря на то, что я повелитель Обеих Стран, а ты дитя рабов. — Рамзес положил Пиайю руку на плечо. — Не следует недооценивать богов, мой друг.

Радость Себека по поводу удавшегося налета проявилась в странной дрожи. На его обезображенном лице не было заметно никакого движения. Да и что разглядишь на этой безносой одноглазой морде, целиком покрытой шрамами?

Увидев золотые и серебряные сосуды, ожерелья и браслеты, он поднял обрубки рук, и его худое тело внезапно мелко задрожало.

— Да, да, — заговорил он. — Ну, теперь мы показали им, на что мы способны. Еще пара вылазок, и мы можем основывать королевство.

Он хихикнул или кашлянул несколько раз и повторил каркающим голосом:

— …королевство!

Себек повернулся, как будто хотел удалиться в свою пещеру, но затем внезапно вскинул обрубки рук, захрипел и упал на землю. Меру поднял главаря и отнес на ложе. Прибежал врач, послушал его грудь, пощупал и сообщил:

— Его хватил удар… от радости.

Меру пожал плечами и осторожно присел на край кровати больного. Себек открыл глаз и уставился на него неподвижным взглядом.

— Ты можешь говорить, Себек? Ты меня слышишь?

Никакой реакции не последовало.

— Вероятно, он тебя видит и слышит, но все его тело парализовано. Язык больше не слушается его. Мы должны подождать. Я позову тебя, когда что-либо изменится.