Они вошли. Пятеро. Вежливые, безлико одетые. Они не удивились царившему в квартире разгрому. Они обыскали все углы и закоулки. Через десять минут они обнаружили пятнадцать тысяч евро и немножко травки у Поля под матрасом. В ответ на наши объяснения они вежливо улыбались. Так, так, понятно, мы едва знали семью Агилар. Шапочное знакомство? И те не были нашими друзьями? Мы «из гуманитарных» соображений согласились принять в дом семью из четырех человек? Всего на две недели? И мы понятия не имели, что скрывались они от одного из колумбийских наркокарателей? Порекомендовала нам их Жермена Крике, наша знакомая, которая сейчас… задержана полицией? Вот как? Очень интересно…

Потом они пошутили — мол, пытаться обмануть наркоторговцев так же опасно, как морочить голову французской полиции, — и забрали Пьера, как главу семьи, за пособничество. Больше всего их опечалило, что, приди они на пару часов раньше, не упустили бы саму Консуэло. Вот ведь непруха. Выслеживали ее неделю, а взять никак не получается.

Когда полчаса спустя у нас зазвонил телефон, я так и не смогла до него доползти. Трубку взяла Адель, и я с ужасом заметила, что дочка перестала весело подпрыгивать на ходу. На ее милой мордашке отразилось недоумение, и она, пожав плечами, передала трубку мне:

— Что-то про бабулю. С тобой хочет поговорить какой-то дяденька из Флери-Мерожи. Это ведь не сайт в Интернете?

Я закрыла глаза, надеясь, что они слипнутся навечно. Даже в самом страшном сне мне бы не приснилось то, что я услышала:

— Я говорю с мадам Орман-Перрен? Это Жан-Жозеф Гуа, заместитель начальника службы безопасности тюрьмы Флери-Мерожи. Вы можете срочно приехать в Эссон? Не беспокойтесь, это не по поводу мадемуазель Мари-Анж Леприор. После вашего столкновения у нее участились нервные припадки, и мы перевели ее в больничный блок. Дело в мадам Орман. Она ваша мать, не так ли? Эту даму только что задержали за владение холодным оружием. Мари-Анник Орман пыталась устроить побег заключенному.

День тридцать девятый

— Одно задержание угнетает, два задержания изматывают, три задержания разрушают нейроны, ля-ля-ля-ля-ля-ля, — пропела я в трубку.

На другом конце провода мэтр Фредерика Лакот-Деро, известная адвокатесса по уголовным делам, смущенно молчала. Может, потому, что я фальшиво пела? Или три звонка за сорок восемь часов от одной и той же клиентки по поводу трех разных дел — это перебор?

Прежде чем повесить трубку, она дала мне единственный совет:

— Не впадайте в панику, это еще больше запутает ситуацию, и без того не слишком ясную. Лучше проанализируйте все, что произошло с вами и вашими близкими за последние несколько недель. Запишите позитивное и негативное в две колонки.

Что я и сделала. За двадцать минут исчерпывающий список потерь был составлен. Я взяла лист формата А4 и провела вертикальную черту. Наверху левой колонки написала:

ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ

— Мама: задержана за пособничество заключенному при попытке побега из тюрьмы Флери-Мерожи.

— Пьер: задержан за пособничество наркоторговцам и хранение наркотиков.

— Жермена: задержана по подозрению в убийстве.

— Поль: может быть исключен из колледжа и выдан полиции как наркодилер.

— Адель: до самых косичек влипла в секту скаутов, фанатка религиозной рок-группы «Вирджин Мэри» (влюблена в певца-семинариста Жана-Батиста Ле Плуермека).

— Афликао: подавлена после разрыва с сорокалетним женатым наркоторговцем. Возможно, бросит работу, не дожидаясь окончания учебного года?

— Пиррус фон Зиттенштайн цу Уберхофф, он же Прут: находится в состоянии глубокой комы.

— Матильда: рассталась со своим трейдером-охотником. Даже не беременна. Не желает со мной общаться. Никогда в жизни. «Лучше сдохну» — так она выразилась.

— Двуглавое начальство: возможно, будет уволено из-за моей статьи. Говорят, что «удручены моим безответственным отношением к делу». И, что самое ужасное, «ты так нас огорчила, что и представить себе не можешь».

— Семья Перес Агилар: где-то в бегах, с бабками и/или наркотой. Их сын Адольфо потенциально опасен, но не проходит лечения, предписанного одним из лучших детских психиатров.

— Мари-Анж Леприор: отправлена в психушку, после того как я навестила ее в тюрьме.

— Я, ПОП: потеряла работу, довела семью до развала. Прямо или косвенно виновата в 90 % вышеупомянутых несчастий. Единственное, что никоим образом нельзя вменить мне в вину, — это убийство Жерара Фавруля, бывшего любовника Жермены Крике. С другой стороны, имей я здравомыслия хоть на два су, поняла бы: с этой женщиной не все в порядке. Самым жалким образом провалив миссию, возложенную на меня Богом/Карлом Лагерфельдом, собираюсь в ближайшее время составить компанию Иоанну Павлу II, а также Франсуазе Жиру, причем навечно.

В правой колонке, озаглавленной «ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ», я записала:

— Там же навсегда воссоединюсь с отцом и уже никогда с ним не расстанусь. И с любимыми бабушками тоже. Ура.

Это было почти все?

Минут сорок я безуспешно пыталась припомнить еще что-нибудь положительное, не преуспела и отложила карандаш.

Помочь мне в этом состоянии мог только Моцарт. Я взяла шесть имевшихся у меня записей опуса № 626 и задумалась: кого выбрать? Интерпретацию Евгена Йохума, плавную и звучную? Мишеля Корбоза, у которого оркестр звучит нежно, даже женственно? Нет, только воинственный Караян способен вывести меня из апатии.

Я покрутила ручку настройки, зазвучали первые ноты Реквиема, и в мой кабинет ворвались немецкие танковые дивизии. На «Господи помилуй» мозги стали проясняться. На «Вспомни» я поняла, что есть одно неплохое решение. Слушая «Приношение даров», я обдумывала детали воплощения в жизнь своего плана. К концу «Благословен» все было бесповоротно решено.

В голове всплыло воспоминание об ужине с вегетарианским фондю. Адольфо как в воду глядел. Один из нас должен был умереть. Но не самый юный и не самый чистый душой. А я.

По моему списку дел выходило, что со мной все кончено. С поставленной задачей я не справилась и не позднее чем через сутки вернусь к Карлу. Навсегда. Но там я смогу попытаться кое-что сделать. Тридцать девять дней назад Всевышний предложил мне одну премерзкую работенку, от которой я имела глупость отвертеться. Почему бы теперь не попробовать сторговаться с Богом, согласившись возглавить журнал для покойников в обмен на спасение моих близких? Выкупить полное и моментальное спасение для всех. Пусть произойдет сразу несколько чудес, пусть всех задержанных немедленно выпустят из тюрем, подозрения отпадут, детей-психопатов вылечат, подростков вернут в колледж, собаки воскреснут, высохнут слезы, а рамки фотографий окажутся целыми и невредимыми. Да, именно так и следует поступить. Зачем покорно терпеть Божью кару, надо идти вперед, высоко подняв голову и выставив грудь, к занудной вечной жизни! И лучше не ждать, когда тебя позовут, а пойти самой, сегодня, прямо сейчас! От такого самоотречения к глазам подступили слезы. Ну и плевать, я ведь теперь даже ресницы не крашу.

Я написала длинное письмо, в котором все объяснила, попросила прощения у тех, кого любила, и сообщила о своих последних желаниях.

Достав свое старое завещание, составленное в июне 2005 года, я покачала головой, таким несерьезным оно мне показалось. Речь в нем шла только о драгоценностях и кожгалантерее. Бабушкино кольцо с бриллиантом я завещала Адели, кольцо «Помеллато» — Матильде, итальянские серьги — малышке Моник, бежевые сапожки от Кристиана Лубутена предназначались Мими, а винтажная сумочка от Баленсиага — Раф… Удручающая картина. Но самое ужасное — я просила разделить мой пепел и развеять половину на Вандомской площади, где я столько мечтала, разглядывая витрины, а другую — рядом с Институтом красоты, где я терпела муки эпиляции. В приписке я указала, что возможен дар в Фонд принцессы Дианы в размере тысячи пятисот евро.