— Вот ваши деньги, господин Эшли. Таллио — умный человек. Он решил, что с меня можно получить больше. Скажите спасибо, что я сберег вам эти деньги.

— Благодарю, — пробурчал Эшли. Орнанья добродушно хохотнул.

— Для человека с вашим жизненным опытом, Эшли, вы иногда удивительно наивны. Как вы могли подумать, что такой тип, как Таллио Рицциоли, продаст богатого патрона за жалкие пятьсот долларов? Да он без труда получит столько же, проведя уик-энд с какой-нибудь вдовушкой. Но что случится, если уедет вдовушка и уедете вы? Ему придется вернуться ко мне. Он это понимает, можете мне поверить. Он заработал в два, три раза больше, сообщив мне, что вы хотите связаться с Джорджем Арлекином.

Эшли не ответил. От духоты кружилась голова.

— Вы подумали о моем предложении? — спросил Орнанья.

— Ответ прежний. Мы не договоримся.

— Фотокопии у вас, не так ли?

— Да. — Теперь он мог с уверенностью ответить на этот вопрос.

— Это ваш последний шанс, Эшли.

— Идите к черту! — раздраженно ответил журналист. Орнанья пожал плечами и откинулся на шезлонг, его глаза прятались за черными стеклами солнцезащитных очков. У Эшли внезапно схватило живот, онемели руки, на верхней губе и на лбу выступил пот. Мгновение спустя он вскочил и подбежал к балюстраде. Его вырвало.

— Мой бедный друг! — раздался над ухом участливый голос Орнаньи. — Вы заболели. Позвольте мне отвести вас наверх…

— Благодарю… мне… что-то нехорошо.

Орнанья взял его под руку, и они поднялись в комнату журналиста, где тот лег на кровать, весь в поту. Орнанья, спокойный и невозмутимый, помогал Эшли подняться, когда у того начинались спазмы в желудке, и вел в ванную. Как только заканчивался приступ рвоты, герцог вновь укладывал своего гостя в постель. С каждым разом рвота становилась все сильнее, нарастала боль. От пота рубашка промокла насквозь, перед глазами все шло кругом.

— Как вы себя чувствуете, Эшли?

Журналист просто мотнул головой, вращение комнаты прекратилось, он увидел улыбающегося герцога, стоящего у кровати.

— Ужасно. Не понимаю, что со мной случилось.

— Вас отравили, Эшли, — объяснил Орнанья.

— Отравили? Я… я… — Но его вновь скрутило, и он поплелся в ванную. На этот раз герцог не пришел ему на помощь.

Когда Эшли вернулся и без сил упал на кровать, герцог присел рядом.

— Вас отравили. Вам дали яд за едой. Очень простой и весьма эффективный. Спазмы будут учащаться. Через час, максимум через два, вас ждет мучительная смерть. Естественно, у меня есть противоядие. Также весьма простое средство. Я готов излечить вас в обмен на фотокопии, но лишь после того, как получу их в руки. Я подозреваю, что вы оставили их в Сорренто. Ехать туда двадцать минут, столько же обратно. У нас останется время дать вам противоядие, если вы не будете слишком упрямиться.

Эшли лежал в кровати и смотрел на герцога. На лице Орнаньи не отражались ни жалость, ни угрызения совести. Журналист понимал, что Орнанья так и будет сидеть, спокойный и уверенный в себе, наблюдая, как он умирает. Накатил новый спазм, и он вновь поплелся в ванную.

— Я буду смотреть, как вы умираете, Эшли, — сказал Орнанья, когда журналист добрался до постели. — Мы зашли слишком далеко, и пути назад уже нет. Один человек умер, никто не заметит и смерти второго. И мне, будьте уверены, ничто не грозит. Вы чувствуете слабость, не так ли? С каждой минутой она будет усиливаться, а мучения нарастать. Я могу дать вам противоядие в любой момент, но советую не тянуть, На людей яд действует по-разному.

Эшли молчал. У него не было сил даже на разговоры, Еще четыре раза проделывал он мучительный путь до ванной и возвращался к кровати, И тогда Орнанья нанес последний удар:

— Газета заплатит за ваши похороны, Эшли. Друзья поместят некролог в две строчки и, возможно, расскажут о вашем славной жизни в субботнем приложении. А потом будут целовать девушек, которых вы уже никогда не поцелуете, пить вино, которое вам уже не пригубить, и наслаждаться жизнью до глубокой старости. Вы болван, Эшли, глупый, упрямый болван. Где фотокопии?

— Под… под сервантом, — прошептал журналист. — В дальнем углу.

Орнанья облегченно вздохнул, подошел к серванту, приподнял угол, достал конверт с фотокопиями, быстро просмотрел их и рассмеялся.

— Противоядие, — взмолился Эшли. — Ради бога…

Все еще смеясь, Орнанья вернулся к кровати. Затем смех прекратился, глаза герцога потемнели.

— Знаете что я сейчас сделаю, Эшли?

— Вы… ваше обещание…

— Я его сдержу. А затем позвоню капитану Гранфорте и скажу, что вы доставляете мне массу хлопот, я больше не хочу нести за вас ответственность и прошу забрать вас в тюрьму, как того требует закон.

— Ради бога, вы получили то, что хотели. Почему…

Орнанья дернул за шнур звонка.

Через несколько секунд в комнату влетела служанка и застыла уставившись на скрюченного на кровати Эшли.

— Люсия, — обратился к ней герцог, — принеси синьору три столовых ложки касторового масла. После ленча у него разболелся живот.

Затем он по-мальчишечьи улыбнулся и перешел на английский.

— Это рыба, Эшли. Вам попался несвежий кусок. Старая шутка, которую припасают для незваного гостя. Пойду поздравлю Карло с успехом.

Смеясь, он вышел из комнаты, а Эшли зарылся лицом в подушку, кляня все на свете и плача от бессильной ярости, унижения и боли в животе. Улыбающаяся служанка напоила его касторкой и оставила наедине с бутылкой минеральной воды и невеселыми мыслями. Сенсация разлетелась вдребезги. Удачным маневром Орнанья обратил поражение в блестящую победу и выставил своего противника на всеобщее осмеяние. Теперь он хотел окончательно растоптать его, отдав капитану Гранфорте, чтобы тот поступил с ним, как с обычным преступником.

Что же делать? Как продолжать борьбу? Пусть статьи не будет, но он должен доказать, что герцог — убийца. Но как? Единственным реальным доказательством вины Орнаньи был телефонный звонок Роберто на виллу и деньги, полученные барменом за слежку за ним и Козимой. Остальное лишь догадки и предположения. Впрочем, он сомневался, что в суде Роберто повторит то, что сказал ему у ворот отеля. А что тогда оставалось? Попытка Карло убить его? Во-первых, этого никто не видел. А если и объявится свидетель, старик скажет, что защищал честь дочери. Охотники за перепелками?. Смешная выдумка, сравнимая со сказочкой о том, как Орнанья подсыпал ему яду, хотя и дураку ясно, что он отравился рыбой. Козима? Она не поможет. Тут надеяться не на что. Елена. Карризи? Ока тоже не станет рисковать. Да, она дала ему фотокопии. Но он их не сохранил. Он не оправдал ее надежд. И теперь ей оставался только один путь — замуж за Таллио.

Джордж Арлекин? Он тоже слуга двух господ. Что ему нравственные принципы? Куда больше его заботит баланс сил на европейском континенте. Для него Орнанья гораздо важнее, чем назойливый корреспондент. Куда бы он ни повернулся, всюду сверкали мечи, направленные ему в сердце.

Касторка подействовала, спазмы постепенно прекратились. Веки сомкнулись, и ослабевший, обессилевший, Эшли заснул. Проснулся он поздно. Солнце ушло, воздух стал прохладнее. Эшли взглянул на часы. Десять минут девятого. Он сел, затем поднялся на ноги. Его тут же качнуло, от слабости закружилась голова, к горлу подкатила тошнота. С трудом добрался он до ванны, улегся в теплую воду. Ванна немного освежила его, придала сил. Одевался он долго, особенно много хлопот доставил ему галстук, никак не хотевший слушаться ставших неуклюжими пальцев.

Прежде чем выйти из комнаты, Эшли подошел к зеркалу. На него глянуло серое лицо с синими кругами под глазами, с глубокими морщинами у рта и на лбу. «Я старею, — подумал Эшли. — Я уже слишком стар для этой крысиной возни. Поговорю-ка я с Хансеном и попрошу спокойную работу за большим столом, где можно посасывать трубку и вещать молодым о сенсациях минувших дней, как напечатанных, так и не попавших на газетные полосы».

Он услышал, как к дому подъехала машина и выглянул в окно, забыв, что его комната выходит на море. Впрочем, какая разница, кто там приехал. В любом случае спешить ему некуда. Пусть они устроятся поудобнее, а уж потом он спустится вниз.