— О, это похоже на езду на велосипеде! — закричала София, увидев, что даже спустя столько лет она не разучилась играть в поло.

— Ну, конечно, тебе надо немного соскоблить ржавчину, красавица! — летя мимо нее, произнес он.

— Я покажу тебе, старик!

— Это я старик?! Ты за это ответишь, Софи!

Он изменил направление. Она решила спасаться бегством и рванула в сторону дерева омбу. Он понял ее уловку и с радостью последовал за ней. Поля сменялись одно за другим, они мчались галопом, растаптывая длинные вечерние тени и подминая росистую траву. Бескрайнее небо окуталось оранжевой дымкой, и солнце висело над горизонтом, как большой спелый персик. Санти нагнал ее, и они двинулись более спокойным шагом, на ходу обмениваясь улыбками. Они лучились счастьем.

Наконец они добрались до заветного места. Пони дрожали от быстрой езды и шумно дышали. Санти и София оставили их в тени. София услышала знакомое стрекотание и ощутила неземное блаженство. Ей словно преподносилось в дар все, что она так любила в Аргентине.

— Помнишь ту притчу о драгоценном настоящем, которую ты мне рассказывал? — спросила она, потягиваясь.

— Конечно.

— Сейчас я переживаю именно такой миг, когда я абсолютно счастлива.

— И я, — только и ответил он, обняв ее.

Они стояли рядом, наблюдая за игрой солнечного света над горизонтом.

— Ты знаешь, я теперь все подмечаю. Бескрайнее небо над головой, равнину, ее запахи, стрекотание сверчков. Только сейчас я понимаю, насколько соскучилась по Аргентине.

Он поцеловал ее в шею, зарываясь пальцами в ее волосы.

— Помню, как я вернулся из Америки, — произнес он. — Аргентина показалась мне другой. Вернее, она была такой же, но я замечал все мелочи. Я увидел все в новом свете.

— Я понимаю, о чем ты говоришь.

— Я рад, что разлука тебя хоть чему-то научила, — пошутил он, но они не рассмеялись.

Они замерли в молчании. София боялась приближения этого мгновения, и вот оно наступило — мгновение, когда она с ясностью поняла, что она когда-нибудь снова лишится этого великолепия.

Наконец Санти повернул ее к себе. Глядя в его ласковые зеленые глаза, она увидела, что в их глубине отражается ее собственная душа. Она знала, о чем он думает и как сильно любит ее. Санти выглядел грустным — любовь часто становится источником печали, — и они оба отдались этой внезапно охватившей их грусти. Когда он поцеловал ее, у нее подкосились ноги: не прислонись она к стволу дерева, она бы рухнула на землю от слабости. На лбу Санти выступили капельки пота. Он не смог стянуть с себя сапоги, поэтому остался в них. София подумала, что таким первобытным сексом занимаются, очевидно, те, кто решился на адюльтер. Возможно, на этот раз они могли потерять намного больше, и осознание того, что ставки очень высоки, придавало их запретным удовольствиям особую остроту. Наивность юности уступила место искушенности и знанию мира, и драматизм происходящего невероятно возбуждал Софию.

— Бог ты мой, я бы сейчас не отказался освежиться и поплавать, — сказал Санти, приводя себя в порядок.

— Какая хорошая мысль, — отметила она. — Ты думаешь, нас кто-нибудь заметит?

— Думаю, что нет.

Он взял ее ладонь и прижал к своей влажной щеке. Поцеловав ее снова, он с улыбкой сказал:

— Софи, ты вернула мне мою потерявшуюся душу.

Когда они шли назад, держа путь к бассейну, солнце уже скрылось за горизонтом. Воздух был таким влажным, что казался сладким, а запах эвкалипта и жасмина кружил голову. Они с облегчением обнаружили, что у бассейна никого не оказалось. Все было объято тишиной и покоем. Они тихо сбросили одежду, но, когда дело дошло до сапог Санти, им пришлось потрудиться. Подавляя смех, они скользнули в воду, благодарные за темноту и прохладу, подаренную этим великолепным вечером.

— А что ты скажешь дома? — обеспокоилась она спустя какое-то время.

Ни София, ни Санти понятия не имели, который теперь час.

— Маме и говорить ничего не придется. Она догадается. Только надо будет сделать вид, что вечер носил романтический характер, — хмыкнул он.

— А как же Клаудия? — засмеялась София, и в ее глазах блеснул озорной огонек.

Но он лишь покачал головой.

— Ты знаешь, мне очень не по душе то, что я ее обманываю. Она была для меня образцовой женой.

София пожалела, что завела разговор на эту тему.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, потому что и сама не хотела бы обманывать Давида. Давай не будем об этом думать. Помнишь историю о драгоценном настоящем?

Она говорила бодрым голосом, но понимала, что волшебство момента уже нарушено.

Они еще немного поплавали, а потом уселись на краю бассейна, чтобы немного обсохнуть.

— Чувство вины — ужасная штука, не так ли? — сочувственно произнесла София.

— Точно, — ответил он, обнимая ее за плечи и привлекая к себе. — Но сожалеть о том, что сделано, я не желаю.

— Правда?

— Абсолютно. Завтра я жду тебя пораньше. Придешь?

— Конечно, ведь я хочу провести с Марией как можно больше времени. Она так хорошо выглядит по сравнению с тем, какой была в больнице.

— Да, Софи, но...

— Что?

— Она умрет.

Его голос дрогнул.

— Чудеса...

— Случаются, — задохнувшись, закончил он.

София прижалась к нему всем телом. Она не могла найти слов утешения. Да их и не могло быть в подобной ситуации. Она обняла Санти и позволила ему выплакаться, чтобы хоть как-то облегчить боль.

— Санти, любимый, поплачь, и тебе станет немного легче, — сказала она, замечая, что слезы помимо воли катятся по ее щекам. Она знала, что если позволит себе разрыдаться в его присутствии, он будет безутешен, так как поймет, что она плачет не только из-за бедной Марии.

Глава 42

Когда София вернулась в дом, было уже поздно, но родители все еще ждали ее на террасе вместе с Рафаэлем и Жасмин. Она попросила разрешения позвонить домой. Ей не хотелось бы этого делать, но она знала, что Давид будет волноваться, если не получит от нее никаких вестей.

— Как твоя кузина? — спросил он.

— Она не выздоровеет, — грустно отозвалась София. — Но, по крайней мере, я смогу провести с ней последние дни.

— Послушай, дорогая, ты можешь не беспокоиться. Оставайся там, сколько считаешь нужным. Девочки в порядке, у нас все хорошо.

— А лошади?

— Ничего нового. Но, конечно, дочки по тебе скучают.

— Я тоже очень соскучилась, — сказала она, пристыженная тем, что в любовном тумане иногда забывала о них.

— Оноре дали в этом году ведущую роль в школьной постановке. Она в восторге. Всем девочкам, которых допустили к участию, по семнадцать лет, а ей только четырнадцать, поэтому можешь себе представить, как она вознеслась.

— Еще бы, — ответила София.

— Вот она, выхватывает у меня трубку. — Давид передал трубку Оноре.

Когда София услышала знакомый голос дочери, ее горло сжалось от чувства вины и от внезапно охватившей ее тоски по дому.

— Привет, мама. Я исполняю главную роль в «Белой колдунье», — радостно воскликнула Онора.

— Знаю, папа мне уже сообщил. Ты молодчина.

— Мне надо учить текст. Очень много текста, больше, чем у всех других, вместе взятых, и костюм у меня будет особый. Мне его пошьет мисс Хайндлип. А еще мне поставят голос и интонацию. Специально для пьесы.

— Вижу, что ты будешь занята.

— Очень. Поэтому на уроки у меня времени совсем не остается.

— Ничего нового ты мне не сообщила, — хмыкнула София. — А как Индия?

— Папа говорит, что будет лучше, если она не станет с тобой разговаривать, а то совсем расклеится.

Онора не скрывала, что считает себя взрослой по сравнению с сестрой.

— Я поняла. Но ты поцелуешь ее от меня? Мне очень не хватает вас обеих.

— Но ты ведь скоро приедешь, разве не так?

— Конечно, моя милая. Очень скоро, — стараясь подавить свои чувства, произнесла София. — Ты не передашь трубку папе? Целую вас всех и очень люблю.