— Начну с того, как мы разошлись. Ты с оборотнем побежал не в нашу сторону, мы — в другую…

В тишине дома прогремел такой звук, как будто кто-то с размаху налетел на дверь, и не подумав о том, что она может быть настолько тяжела. Я по привычке прикрыл ее… Дверь в эту комнату. Это задержит ее только на мгновение.

На носатом лице Стяка, напоминающем роморское, на переносице, появились новые морщинки. Такое бывает, если человек слишком часто хмурится. Сейчас эти морщинки прибавились в количестве и увеличились.

— Никого дома нет, кроме нас, — прошептал он, уже потянувшись взглядом к подставке для ног, которую явно собирался использовать как орудие защиты.

— Нет, подожди! Если это Ктори, то она нас не тронет. Только ты не пугайся ее вида… — начал я.

Дверь после этих слов распахнулась с такой силой, что порвала ковер, об который ударилась. Конечно, это была Ктори, но в человеческой форме, одетая в какие-то непонятные грязные белесые лохмотья и разного цвета перчатки. Подобрала здесь, понятное дело.

— Э-это эта… она! — Затрясся мой друг.

— Спокойно! Я не кусаюсь, — насмешливо фыркнула девушка и, пошатываясь, как моряк, подошла к нам. Кроме шелеста ее босых ног, гробовую тишину не нарушало ничто, замолк даже огонь.

— Кресла все заняты, — буркнул Стяк.

— Ничего, я сяду сюда, — она вытащила из-под ошалевшего хозяина подставку для ног и с удобством разместилась на ней.

Стяк с открытым ртом повернулся с нее на меня, так ничего и не закрыв. Я кивнул и в который раз объяснил:

— Она на нашей стороне. Она за меня. Будь спокоен.

Правая половинка верхней губы Стяка поползла вверх, но с собой в целом он совладал и, произведя глубокий действенный вздох с закрытыми глазами, склонил голову в знак понимания и успокоения.

— Меня зовут Ктори. Дюже приятно.

— Его зовут Стяком, — улыбнулся я. — Знаешь, дружище, ты не особо можешь говорить, я вижу. Давай мы тебе расскажем свою историю первой.

Нет, Стяка я знаю очень давно и в случае чего он не убежит. Хотя это человек болтливый и доверенные ему чужие секреты не страдают долго от одиночества, я ему почему-то верю больше, чем Франьену… С другой стороны, тому я тоже безгранично доверял.

Его матушка обычно приходит только к вечеру, поэтому можно было и правда расслабиться и всласть поболтать. Тем более что я узнал главное: друзья здесь!

Мы с Ктори рассказали другу все, умолчав разве что про убийства. Он не перебивал и слушал, казалось, довольно внимательно, часто закусывая нижнюю губу или исследуя взглядом Ктори. Его взгляд нередко останавливался на ее груди, потом на зубах, затем опять опускался на грудь.

На моменте, когда стало понятно, что я оборотень, конечно, пришлось сделать объяснительно-успокоительную паузу. Мне пришлось, сняв мороку, показать настоящие клыки и потом отпаивать Стяка холодным чаем (его решение не брать в рот ничего хмельного было тверже обработанного вилифрема, хоть он и считается самым твердым веществом в мире). После этого он смотрел не только на Ктори, но и на меня, и в его глазах читался горький, неподдельный и защемляющий душу в ноющие тиски страх. Я не смогу забыть такое, особенно после его появления в глазах друга.

Чай из далеких плантаций Бурого Лорда свое дело сделал: беспокойство сжалось, уменьшилось. Не сказать чтобы совсем отступило, потому что нельзя успокоиться за десять минут после того, как лучший друг признается тебе, что стал чудовищем. Вряд ли я его понимаю до конца, но такое ощущение может изувечить настроение до конца как минимум месяца… Когда я два года назад читал одну книгу и там умерла хорошая героиня, мне было так ее жаль, что сердце щемило около недели. Но здесь не книжный герой, здесь живой лучший друг. И он стал хуже, чем мертв.

Возможно, его уже ничто удивить не могло, потому что эмоции при последующем рассказе были очень тихими и слабыми. Ракотлуш и маги, голодные вампиры, предатель-торговец Стяка уже не поразили. Может, он и не услышал их! Сидел, необычно задумчивый и очень тихий, и при его виде хотелось плакать.

Но ничто не вечно, поэтому тишине суждено было закончиться.

— Мой рассказ не такой длинный, как у тебя, — начал мой друг. — Ну и страху мы натерпелись в этом месте! Вампиры, хромты… и она.

Он недобро зыркнул на Ктори, которая, заметив это, подвинулась ближе к бедолаге и проворковала:

— Я все еще здесь, милый друг.

Мое сердце застучало быстрее, но злобы не чувствовалось, поэтому предпринимать ничего я не стал. Если бы кто-нибудь в этой комнате, кто обладал сознанием, вдруг задумал распотрошить другое живое существо, от чутья оборотня это не смогло бы укрыться.

— Не мешай, Ктори, — предостерег ее я. Стяк бросил в мою сторону грубоватый взгляд, осуждающий за обращение к ней по имени, но продолжил:

— Мы начали убегать, и я чуть не потерял пращу. За мной почему-то не гнались. Онир бежал влево, а я… ну, я за Далоном побежал. Мы с ним остановились отдохнуть, и он говорит: «Где все?». А я говорю: «А за меня ты не беспокоишься, что ли?», а он такой: «Смотри штаны не потеряй!», и я подтянул пращу. Всю ночь мы шли к Веоре, Далон смотрел по моху на деревьях. Было жутко страш…

Стяк опять скользнул взглядом по внимательно следящей за ним Ктори (которая подобралась уже почти вплотную) и решил не показывать пусть былой, но слабости.

— Ты остановился на том, что ты храбро возвращался в город за Далоном, — поторопил его я. Очень хотелось узнать, как в Веоре отреагировал народ на их возвращение!

— Да я уже всё почти. Мы вернулись утром, почти сразу пошли к тебе домой и оказалось, ты сбежал и стал оборотнем. Я не поверил, думал, это как-то… неправильно… что они шутят… А ты нашел Онира?

Это совсем не тот вопрос, который я хотел услышать! Мой брат не так слаб, чтобы не вернуться из леса! Что такое?! Как это — он не здесь?!

— Он не мог не вернуться из леса! — Отрезал дрожащим голосом я.

— До сих пор в Веоре его не видели, — впервые за последние минуты лицо Стяка сменилось с хмурого на печальное. — Мы рассказали магам, где лагерь, они нашли там вампиров и убили, но Онира не было.

Маги уничтожили вампиров? Значит, с Нигизом покончено? А как же те, которых мы видели около домика лесорубов? Нет, скорее всего, Нигиз не так глуп. Он оставил в лагере пешек, посадил в освободившийся домик веорцев, возможно, зная, что я туда вернусь, и ушел их этих мест. Пешек маги и уничтожили.

«Твоя версия выглядит правдоподобной. Молодей, неплохо подумал», — похвалила Совесть.

Значит, Онира здесь нет… А лагерь вампиров все-таки мог быть разрушен, нельзя отрицать. Стяк парой фраз сделал то, чего я так старался достичь. А я потащился спасать Ктори, в мгновение ока стал разыскиваемым преступником, меня чуть не сожгли, чуть не убили ельстед, крестьяне, маги… Я сам стал убийцей. Велуд умер по моей вине. И ничто из этого нельзя вернуть: обвинений не снимут, убитых не оживить, меня не сделать человеком. Да я теперь за человека не могу считаться: Разнокровные не имеют такого права в Тарии. О Боги, придется мне повременить с жертвами. Вы не держите слова.

— Значит, я все это время зря старался спасти вас? — Прошептал я, изо всех сил, убегающих как вода через разбитый кувшин, стараясь совладать с дрожащими губами.

Сказать, что я пал духом — значит не заметить и двух процентов моего состояния. Конечно же, с вами такого не случалось! Попробуйте хотя бы представить: вы осознаете, что потеряли все, что было хорошего в жизни, зря. Вам даже вспомнить положительные черты жизни может быть трудно, а когда их нет, то это элементарно. Если чего-то нет, начинаешь сразу уделять отсутствию внимание, возможно, от зависти.

Ктори заметила, что мне стало ну очень нехорошо, и рывком поднялась на ноги, переполошив Стяка.

— Коль ты скис, Ред, я поднимусь наверх. Вам будет что обсудить с другом. Я подожду.

— Эй, ты чего, Ред? — Стяк подошел ко мне и сел на подлокотник. — Не нужно так! Ты не должен волноваться, иначе превратишься и всех поубиваешь!