4

В древней Твери было пасмурно, прохладно. Августовское солнце временами ненадолго озаряло город, неспокойную, продутую ветром воду Волги и вновь зарывалось в темно-серые облака. Без дела редко кто выходил, на улицах малолюдно. Нечего было и мечтать, чтобы кому-то из фотографов-индивидуалов взбрело в голову поджидать по такой погоде желающих сняться на память около достопримечательностей.

Дождь прекращал моросить, и Шатохин покидал гостиничный номер. Отлучался недалеко и ненадолго. По уцелевшему уголку старого города брел мимо дома-музея писателя и местного вице-губернатора Салтыкова-Щедрина, заходил в антикварный магазин, потом в кафе «Аквариум» с видеосалоном и возвращался в свою 268-ю комнату.

Одиночество не тяготило, но куда веселее было бы коротать дни вдвоем. А предполагалось, что вылетят вместе с Хромовым, билеты были уже заказаны. Однако замначальника Управления отменил командировку лейтенанта: Калинин Калинином, туда обязательно нужно, однако и на месте дела есть. Крайцентровские связи грабителей нужно выявлять, должны они быть, о вахтовике-железно-дорожнике Бороносине забывать нельзя.

Ненастье, а с ним и вынужденное ничегонеделанье длилось три дня, а на четвертый погода, наконец, установилась. С утра в жарких лучах подсыхал асфальт, ветерок обдувал влагу с листьев. Шатохин был доволен и в то же время немножко нервничал. Кортунов находился в городе, регулярно в первой половине дня на два-три часа наведывался на фабрику, ночевать приходил в свой флигелек, однако первое погожее утро — субботнее, и кто знает его планы. Вдруг да надумает съездить в Торжок или Вышний Волочек, к сестре или к родителям. Не должен никуда уехать. Патент отрабатывать должен, место свое оберегать от соперников.

Шатохин не спешил. К открытию спустился в ресторан позавтракать, вернулся в номер. Сидел в кресле перед включенным телевизором, поглядывал на часы, на телефон.

Звонок раздался за полдень. Лейтенант-оперативник Изотов, один из двух калининских сотрудников милиции, с кем Шатохин, приехав, встречался и кто помогал все эти дни, сообщил, что фотограф в роще, расположился там недавно, народу вокруг него пока не видать.

— Понял, — Шатохин положил трубку.

Черный кожаный «дипломат» с наборным цифровым замком лежал на виду, на тумбочке около кровати. Шатохин обулся, надел темно-серый в тон брюкам пиджак. Из внутреннего кармана вынул бумажник, еще раз на всякий случай просмотрел его содержимое, положил на место. Взял «дипломат», выключил телевизор и вышел из номера.

Заочно, по снимку, он был знаком с Кортуновым и узнал его сразу. Смуглолицый, невысокого роста, крепко сбитый, одетый в коричневые вельветовые штаны и полосатую рубашку, он что-то писал в блокнотик, держа его перед собой на весу. Если участвовал в налете на скиты, то под именем «Глеб». Из двоих других у одного, Клима, косоглазие, Роман — высокий и узкоплечий.

Девочка лет пяти-шести, молодые мужчина и женщина были рядом. Видимо, Кортунов только что сфотографировал их и теперь выписывал квитанцию. Девочка со смехом бегала вокруг высокой треноги, на которой была прикреплена рамка со снимками-образцами. Опасаясь, как бы шустрая, самая юная представительница семейства не уронила треногу, Кортунов оборачивался, бросал короткие недовольные взгляды. При этом фотоаппарат с расчехленным объективом мотался ка животе.

От пятачка, на котором расположился Кортунов, до ближней скамейки было шагов пятнадцать. Шатохин прошел мимо индивидуала и его клиентов, сел на скамейку, положил рядом «дипломат».

Щурясь от солнечных лучей, открыто наблюдал, как рассчитываются сфотографировавшиеся, как удаляются, потом сосредоточил внимание на Кортунове. Тот наклонился, поднял из травы плюшевого медвежонка, целлулоидную куклу в пестром сарафане и с пунцовыми щеками, положил игрушки на раскладной алюминиевый стульчик с матерчатым сиденьем.

К Кортунову еще подошли. Две женщины. Просто взглянули на образцы и отправились дальше.

Фотоиндивидуал закурил сигарету, сделал несколько затяжек, выкинул окурок. Шатохин продолжал смотреть в его сторону.

Трудно было не реагировать на близкое соседство. Кортунов сделал несколько шагов в сторону Шатохина.

— Снимемся на память, — предложил. — Можно с видом на Волгу.

— Стоит ли? — ответил Шаюхин.

— Дело хозяйское, — не стал уговаривать, вернулся на свое место Кортунов.

Шатохин поднялся, приблизился к кортуновской треноге, окинул взглядом образцы.

Снимки были обычные, средненькие. Да и кто сумел бы показать мастерство, щелкая кадр за кадром с одной точки? Отсутствие колоритного фона, подтверждающего, что снимок сделан именно в Калинине, восполняла надпись в левом нижнем углу, выполненная буквами в старинном начертании «Грдь ТверЬ».

— Хочешь заработать? — спросил Шатохин.

— Как?

— Переснять кое-что нужно.

— С собой?

— Да. — Шатохин кивнул на «дипломат».

— Если порно, я сразу — пас, — твердо сказал Кортунов.

— Зачем такие страсти, — Шатохин засмеялся. — Предметы искусства. Нужны точные фотокопии. Сумеешь быстро сделать?

— Смогу… Какие предметы?

— Снимать будешь, увидишь.

Кортунов помолчал. Возможно, прикидывал, кем может быть незнакомец и стоит ли иметь с ним дело. Снро сил:

— Когда надо?

— Сегодня.

— А размеры, штук сколько?

— Пять. Каждый снимок в трех экземплярах. Формат… — Шатохин взял со скамейки свой «дипломат», провел пальцем сверху вниз по середине крышки.

— Дорого тебе обойдется. У меня цена…

— Договоримся, — небрежно оборвал Шатохин. Кивнул на узкопленочный кортуновский «Никон». — Им, что ли, снимать будешь?

— Это уже моя забота.

Складные тренога, стульчик, рамка с образцами, игрушки оказались во вместительной спортивной сумке. В минуту от кортуновского «фотосалона» не осталось следа.

— Пойдем, — сказал Кортунов.

При конторе обувной фабрики в Верхневолжском переулке Кортунов имел фотолабораторию — комнатку в полуподвале с отдельным входом. Шатохин знал о ее существовании, был уверен, что Кортунов приведет его именно сюда. Так и случилось.

— Ну, что снимать? — Кортунов щелкнул выключателями, и яркий свет залил квадратную комнатку без окон. Широкопленочный «Киев» появился на столе.

Шатохин вынул из «дипломата», раскутал упакованные в пушистую хлопковую бумагу свертки. Иконы — пять штук — одна за другой легли возле «Киева».

Украдкой Шатохин наблюдал, какой будет реакция Кортунова на появление икон.

Внешне, по крайней мере, остался спокоен. Указательными пальцами взял за уголки одну, на расстоянии вытянутых рук рассматривал, повернул тыльной стороной к себе.

— Николай Угодник? — спросил.

— Власий…

— Похож на Угодника. — Кортунов поставил икону к глянцевателю, убавил освещение, прибавил, слегка изменил положение иконы, взялся за фотоаппарат. Он приступил к работе.

Больше почти не разговаривали до того самого момента, когда Кортунов протянул пачку готовых снимков.

— Двести пятьдесят, — назвал сумму. — У меня цены, я предупреждал…

— Нормально, — рассеянно глядя мимо хозяина лаборатории, остановил Шатохин, вынимая и раскрывая бумажник. В одном отделении были пятидесяти- и сторублевки, из другого выглядывали двадцатидолларовые бумажки.

— Нормально, — повторил он, делая вид» будто не замечает, с каким жадным вниманием азучает Кортунов содержимое бумажника.

Шатохин отсчитал двести пятьдесят рублей, положил бумажник обратно в карман, но рассчитываться помедлил, прежде поставил условие:

— Негативы тоже мои.

— Пожалуйста…

Быстро, заученными профессиональными движениями Кортунов скатал и завернул пленку, отдал Шатохину и тут же получил деньги.

Дела с фотографом были закончены, иконы в прежней упаковке уложены в «дипломат». Оставаться в нагретой осветителями, непроветриваемой комнатке не было больше нужды.