По другую сторону того же стола сидел и писал щуплый человечек с огромным крючковатым носом, безвольным подбородком и голым византийским черепом. На нем был коричневый рабочий костюм, ярко-зеленый галстук и очки в роговой оправе.

Помощник директора банка, начинал школьным учителем, решил Элмер. Он заметил, что человечек наблюдает за ним. Будущий слушатель курсов? Нет. Староват,

Откинувшись на спинку стула, Элмер сложил руки, принял как можно более благостный вид и, умело откашлявшись, расцвел в улыбке. Человечек, продолжая поглядывать на него снизу вверх, словно крыса, не проронил ни слова.

— Чудесное утро сегодня, — заметил Элмер.

— Да. Восхитительное. В подобное утро вся природа воплощает в себе божественную радость.

«Эх, черт! Тут не разживешься! Либо пастор, либо костоправ!» — уныло подумал Элмер.

— Вы… кхм… вы, полагаю, доктор Гентри?

— Да. К сожалению, я что-то не…

— Я Тумис, епископ методистской церкви Зенита и округа. Имел огромное удовольствие слышать вас на днях, доктор Гентри.

Элмер затрепетал от радостного возбуждения. Епископ Везли Р. Тумис! Он уже много лет слышит об этом исполине, одном из самых блестящих ораторов церковной кафедры, глубоком мыслителе, вдохновенном проповеднике и талантливом руководителе методистской церкви Севера. В Оушен-Гров епископа слушали десять тысяч людей; он выступал в Йельской капелле, имел успех в Лондоне. Элмер встал и с рукопожатием, которое, вероятно, доставило епископу немало страданий, сияя, заговорил:

— Да что вы, сэр! Какая великая честь, сэр! Так вы приходили меня послушать! Вот это да! Жаль, что я не знал! Пригласил бы вас на почетное место!

Епископ Тумис тоже привстал, жестом показал Элмеру, чтобы он садился, а сам присел на краешек стула, точно ястребок, и заклекотал:

— Нет, нет, спасибо, зачем же? Я пришел как скромный слушатель. Смею сказать, что как по стечению обстоятельств, так и по возрасту, я более вас опытен в христианской жизни и христианском учении; и я не стану делать вид, будто во всем решительно согласен с вами. Тем не менее я должен признать, что некоторые ваши мысли производят весьма внушительное впечатление. Мысль о необходимости земных богатств для поддержания деловой жизни мира в ее нынешнем виде. Мысль о значении самоуглубления — как в молчании, так и в счастливые минуты устных молитв. Да, да. Я твердо уверен, что и мы, методисты, должны применять некоторые из Великих Истин, относящихся к божественным внутренним силам — силам, слишком часто затемняемым и замалчиваемым. Силам, каковыми — как открыла нам Новая Мысль — в подсознании обладает каждый из нас. Я убежден, что нельзя ограничивать церковь уже известными догматами, следует поощрять ее рост. И мысль о том, что реальным следствием подлинно благочестивой молитвы и самоуглубления явится физическое здоровье и материальное благополучие, вполне резонна. Да, да. Меня весьма заинтересовало то, что вы говорили по этому поводу… Кстати, сегодня мне предстоит выступить с речью на завтраке в Торговой палате — и примерно на ту же тему. И, если вы случайно свободны, я был бы очень рад…

Они отправились вместе — Элмер и епископ Тумис, и Элмер дополнил речь епископа несколькими собственными мыслями, а также восторженными похвалами епископам вообще, епископу Везли Р. Тумису в частности, духовному красноречию и радостям обладания благами мира сего.

Все — за исключением, пожалуй, членов Торговой палаты — дивно провели время, а после завтрака Элмер и епископ вышли вместе.

— Право, я весьма польщен, что вы так много обо мне наслышаны, — скромничал епископ Тумис. — В конце концов я только скромный слуга методистской церкви, — то, бишь, Господа, и я не думал, чтобы та небольшая известность, которой я пользуюсь среди своих, могла стать достоянием также и мира Новой Мысли.

— О, я не принадлежу к миру Новой Мысли! Я… гм… я веду эти курсы временно… нечто вроде психологического эксперимента, если можно так выразиться. Дело в том, что я баптистский пастор, а в семинарии ваши проповеди, естественно, приводились нам в пример, как образец, достойный подражания.

— Боюсь, что вы мне льстите, доктор!

— Ничуть. Честно говоря, меня они настолько увлекли, что при всем своем почтении к баптистской церкви я почувствовал, когда прочел их, что методистская церковь выгодно отличается от нее своею мощью и размахом. Я даже подумывал, не переговорить ли мне с кем-нибудь из выдающихся методистов вроде вас, например, о том, чтобы перейти к методистам.

— Да ну? В самом деле? А мы могли бы найти вам дело! М-да… не зайдете ли вы ко мне завтра вечерком поужинать чем бог послал?..

— Сочту за честь, епископ.

Наедине с собою, у себя в комнате, Элмер ликовал:

— Вот это дело! А то тянешь канитель в одиночку!.. Надоело! Пора войти в настоящую крупную организацию, как эти методисты, начать хотя бы с малого, но зато быстро пойти в гору… Лет через десять самому стать епископом! Какая силища за спиной — деньги, большие церкви, крупные приходы — все! Вот это по мне! О боже, ты указуешь мне путь… Нет, это я серьезно… Шалостям — крышка. Отныне — настоящая религия. Урра! Ну, старина епископ, развешивай уши — наслушаешься же от меня сегодня лести!

Епископский дворец… В конце длинной мрачной гостиной — альков со стрельчатыми сводами — остатки картезианской часовни. Скорбное распятие школы Эль Греко[134]: изможденная фигура умирающего бога на фоне зловещих, гонимых ветром туч. Окна в мелких переплетах, витражи, поныне сверкающие девизами старых епископов, давным-давно обратившихся в жалкий прах. Огромный полированный трапезный стол старого дуба и строгие монашеские стулья вокруг. И библиотека: по обе стороны величавого камина скупо поблескивают, ряд за рядом, кожаные переплеты томов, заключающих в себе мудрость, ныне мертвую, как и епископы.

Запомним эту картину. Запомним потому, что она столь разительно непохожа на резиденцию преподобного доктора Везли Р. Тумиса, епископа методистской церкви Зенита и его округа.

Епископ Тумис обитал в той части Зенита, что известна под названием Девон-Вудс и расположена у слияния двух рек, Чалузы и Эпплсид, в районе, начинавшем застраиваться лишь в 1913 году, когда впервые попал туда Элмер, и пользующемся большой популярностью среди врачей средней руки, юристов, агентов по продаже недвижимости и оптовиков-торговцев скобяным товаром. Епископ жил в приземистом доме в стиле модерн, построенном из узорного кирпича и отделанном цветной декоративной керамикой, с крытым крыльцом, где были расставлены кресла-качалки и где имела обыкновение запросто сиживать летними вечерами такая высокочтимая особа, как сам доктор Тумис.

В гостиной находились встроенные в стену застекленные книжные полки, встроенные диванчики с плоскими коричневыми сиденьями; огромная люстра с абажуром из пупырчатого стекла, рубинового, изумрудного, водянисто-синего. Повсюду стояли кресла — клубные и моррисовские, деревянные стулья с прямыми спинками, украшенными выжженным узором, и множество столов, так что передвигаться по комнате приходилось с опаской. Однако достопримечательностями комнаты были камин, книги и чужеземные сувениры.

Камин был поистине оригинален. Сложен он был в основном из грубо обтесанных глыб зеленого камня, между ними были вделаны мелкие камешки, розовые, коричневые, землистые, привезенные епископом с разных концов света. «Вот этот камешек, — щебетал епископ, показывая гостю комнату, — привезен с берегов Иордана; тот отбит от Великой Китайской стены, третий украден из сада во Флоренции».

Но камешками не ограничивалась примечательность камина. Верхняя доска его была из настоящего ливанского кедра, окованного полосками меди с судна, которое в 1902 году потерпело крушение в Черном море, — епископ лично приобрел эту медь в России в 1904 году. Подставки для дров были сделаны из лемехов плуга, за которым сам епископ — в те времена еще крестьянский паренек-несмышленыш, не подозревающий о грядущей славе, — работал на пшеничных полях Иллинойса. Кочерга, как хвастался епископ, была не что иное, как настоящий китобойный гарпун, купленный по дешевке в Нантукете. Ее грубая ручка была украшена розовым бантом, — впрочем, это было дело рук не епископа, а его супруги. Сам он, по его словам, предпочел бы грубое дерево, простое, мужественное и сильное, но миссис Тумис казалось необходимым смягчить и оживить его суровый фон…