Амр тряхнул головой и начал письмо сначала, затем опять — сначала… и опять! И вскоре был вынужден признать: или он и впрямь дикий, необразованный варвар, или судьбу Александрии может решить только Аллах. Он, обычный человек в этой паутине взаимной ненависти разобраться был не в состоянии.

Когда они покинули уже начавшую остывать шкуру, за пустыми темными окнами храма вовсю бушевала гроза.

— Как в детстве! — рассмеялась Елена.

Она еще помнила времена, когда дождь в Египте не был редкостью.

Симон улыбнулся, взял ее за руку, подвел к купели и тщательно, не оставляя ни единого пятнышка, омыл ее всю — с головы до ног.

— Щекотно… — смеялась Царица Цариц, — подожди, я сама…

Но он не позволял ей сделать самой ни движения. Не потому, что двадцать восемь лет в ее окружении не было ни единой женщины и ни единого мужчины — только кастраты. Просто в такой важный момент Симон не имел права рисковать ничем.

— Я лучше знаю, девочка, — только и говорил он.

А потом он протянул ей загодя приготовленные новые, никем даже не примеренные одежды, переоделся сам и несколько раз ударил в храмовые двери изнутри.

— Шкуру и череп — в Нил, — сурово распорядился он открывшему дверь священнику. — Старую одежду — сжечь.

— Да, господин, — склонился еще ниже настоятель храма.

Он получил достаточно золотых монет, чтобы не строить из себя самого святого человека во всей столице. А главное, до времени, когда именно в этом, главном храме Александрии встретятся самые сильные люди столицы, оставалось около двух часов. Чтобы навести порядок, этого хватало.

Теодор прибыл на совещание последним, сразу после патриарха Кира. Все остальные члены совета были менее значительны, а потому постарались не опаздывать.

— Я зачитаю предложенные нам условия еще раз, — предложил патриарх, — на мой взгляд, они вполне приемлемы…

Он принялся читать, но эти условия и так уже все знали: дань по два динара с каждого взрослого мужчины; александрийский гарнизон убирается из города морем, а те, что рискнут идти сушей, мимо аравийских войск, платят дань, как все прочие. Плюс, Амр заявил, что не собирается ни вмешивается во внутренние дела Церквей, ни изгонять евреев, как это, по слухам, начали делать в Аравии.

— Ну, это не совсем правда… — подал реплику Теодор. — Амр уже вмешался в дела нашей Церкви…

Однако его сарказма не одобрили. Здесь все знали, что вместе с войском Амра в Египет вернулся прежний, опальный, прятавшийся много лет в горных эфиопских монастырях и очень уважаемый патриарх Бенджамин, а значит, перевороту внутри Церкви все одно быть. Однако формально, Амр был ни при чем. Ну, и он соглашался взять заложников — как гарантию соблюдения слова византийцами — 150 военных чинов и 50 высокородных мирян.

— Ну, что, начнем с Менаса, — предложил патриарх. — Что решили купцы?

Самый главный купец Египта встал. Он давно обсудил условия с остальными купцами, и теперь лишь доносил их общее решение.

— Город сдать, — отозвался Менас. — Условия Амра просты, понятны и, как всегда, честны.

Теодор скрипнул зубами, но счел за лучшее не оспаривать мнения торгашей, а напротив, поддержать.

— Город сдать, — вопреки протоколу, вторым поднялся он. — Амру мы шею все равно сломаем. Сейчас главное — расправиться с предателями в императорском дворце.

Члены временного совета скорбно замерли. Здесь почти никто не симпатизировал Мартине, но и принца Теодора никто не уважал.

— Кто еще скажет? — смутился нарушением регламента патриарх.

— Сдать, — поднялся Филиадес.

— Сдать, — вторил ему Евдокиан.

— Сдать… сдать… сдать…

Да, многие совершенно не желали подчиняться этому варвару, однако в такой ситуации лучше всего было придерживаться обычной византийской политики: обещать, бог знает, что, и разорвать договор точно в тот момент времени, когда нужда в нем отпала, а силы империи достаточно выросли.

Для выполнения поставленной задачи Кифа первым делом избавился от директора Мусейона. Старого, известного ученостью и несгибаемостью грека до смерти забили по пути домой неизвестные религиозные фанатики. Ясно, что для библиотеки Мусейона с 700 000 томов хранения это стало катастрофой. Все понимали, что новый директор, кого бы ни назначил император Ираклонас, будет входить в дело месяцами. Вот тогда Кифа и приступил к основному — подкупу, шантажу и переговорам.

— Я никак не пойму, — начал он разговор с курирующим Мусейон второстепенным чиновником городского совета, — вы что — собираетесь оставить архивы всей империи аравитянам? Они же по договору всего через шесть дней в город войдут!

Чиновник побледнел. Он лучше других знал, сколь важны эти архивы; за иные бумажки с людей кожу снимали! А уж оставлять такое сокровище врагу… за подобное преступление могли и рассечь.

— Я… не знаю. Указаний не было.

— И не будет, — констатировал Кифа. — Мартина только о своей власти думает, а наши все в панике.

— А что делать? — утер обильно выступивший пот чиновник.

— Не знаю, не знаю… — с сомнением покачал головой Кифа. — Можно, конечно, в Кархедон вывезти, но туда гунны Кубратоса рвутся, могут наши сокровища и вместо топлива использовать.

Чиновник глотнул. Степень учености гуннов он понимал.

— Возле Константинополя сейчас варвары Амра, — продолжал вслух размышлять Кифа, — да и пожары там в последние месяцы едва ли не через день…

— Может быть, к Папе в Италию? — сам предложил чиновник и сам же испугался своей смелости. — Только я не знаю, разрешат ли…

— С вашим начальством, что ли поговорить? — задумчиво проронил Кифа и уже видел: все удалось, а нужные мысли в чиновничью голову запали.

Понятно, что не везде и не все шло так гладко, но трусов и дураков хватало повсюду, и Кифа делал ставки именно на них. Ну, и на фактор наглости…

— У меня распоряжение самого принца Теодора! — потрясал он бумагой перед заступившим на место директора тонким и сухим, как жердь, не по статусу дерзким сирийцем.

— Пошел вон, каплун, — одним жестом перечеркнул все надежды сириец.

Понятно, что Кифа тут же двинулся выше, и вскоре уже сириец доказывал своему начальству, что он — не пособник врага, а Кифа, через хорошо оплаченных чиновников уже руководил погрузкой на суда. Книги, свитки, описи, нотариальные копии, журналы регистрации сделок — сколько же здесь было всего!

А едва он отправил первую дюжину кораблей, его нашел один из начинающих агентов.

— Я видел женщину лет сорока и высокого татуированного амхарца на городском рынке.

Кифа обмер.

— Что они делали?

— Покупали фрукты, — пожал плечами агент.

— А куда пошли затем?

— Куда-то в сторону квартала гончаров, — вздохнул агент, — а дальше я не помню. Как вышибло все из меня.

Кифа прищурился, — почерк Симона различался ясно. Он жестом подозвал главного помощника.

— Направь всех, кто у нас есть, изучить направление от рынка до квартала гончаров и далее. Разрешаю снять наших людей с библиотеки.

Это направление было куда как важнее, чем все книги Мусейона вместе взятые.

Когда Елена впервые попросила фруктов, Симон еще не понимал, чем рискует, а потому позволил ей прогуляться до рынка и купил все, на что падал ее жадный до новых впечатлений глаз. А потом он понял, что за ними следят. Провел Елену до квартала гончаров, повернулся, поймал взгляд ищейки и просто вышиб ему память — даже без слов. С тех пор он выходил на улицу строго один, и Елена ждала его в замкнутом дворе снятого дома — у заросшего маленького пруда под старой шелковицей.

Симон вообще предпочел бы не выходить, но Елена хотела то баранины, то верблюжьего молока, то инжира. И чего-то на рынке — по военному времени — обязательно не оказывалось, и ему приходилось искать замены. Он понятия не имел, значит ли это, что Елена беременна, но предпочитал не рисковать и приносить все, чего она ни попросит.